Любовь императора: Франц Иосиф - Этон Цезарь Корти

Анархисты, с которыми сошёлся Луккени, с интересом присматриваются к этому новичку. Он не из их числа, он вообще не входит ни в какое общество, но очень тщеславен и, возможно, его удастся использовать для такой опасной пропаганды, которая необходима, однако отпугивает некоторых теми последствиями, какие могут их ожидать. Но этот человек, похоже, готов кое-что сделать. Они убеждают его, что какой-нибудь принц, князь, император должен умереть. Безразлично, кто это будет, лишь бы мир убедился, что эти бездельники, которые только угнетают других, презирают народ, разъезжают в роскошных экипажах, живут в великолепных гостиницах и дворцах, — ничто перед волей народа, перед сталью в руке отважного человека. Эти слова запали Луккени в душу. Что, если убить короля Италии или кого-либо иного? И он даже шлёт письмо и газеты анархистского толка в Неаполь одному из солдат своего эскадрона. «Идея анархизма, — написано там, — делает здесь огромные успехи. Прошу тебя, выполни свой долг перед товарищами, которые пока ничего об этом не знают».

Несмотря на всё это, Луккени продолжает просить принца д’Арагона и его жену принять его обратно на службу в свой дом. Однако ротмистр, узнав о присылке анархистских газет, отказывает жене в её просьбе вернуть Луккени. Тот ожесточается ещё больше. Если он собирается кого-нибудь убить, ему требуется оружие. Как-то на глаза ему попался прекрасный кинжал, но в лавке за него потребовали двенадцать с половиной франков, а таких денег у него не было. Тогда он собирается взять напрокат револьвер, но это тоже не удаётся. Ежедневно Луккени читает выходящую в Невшателе итальянскую газету «Илл Социалиста» и миланскую «Аванти». Однажды он слышит, что рабочие Дельмарко подрались между собой, и один из них остался лежать едва живой. Луккени откровенничает со знакомым:

— Я тоже был бы не прочь кого-нибудь убить, но это должна быть важная персона, чтобы об этом написали в газетах...

А что же оружие? Его-то пока и нет... Что ж, его придётся изготовить самому. Случайно на рынке на глаза Луккени попадается острый ржавый напильник, который стоит всего несколько су. В качестве кинжала его использовать невозможно, потому что у него нет рукоятки, но это не беда. Немного древесины, перочинный нож и буравчик: стоит потрудиться и вот уже самодельная рукоятка готова. Теперь оружие есть и дело только за жертвой, которая несомненно найдётся. Жертвой мог бы стать, например, принц Генрих Орлеанский, который так часто бывает в Женеве и её окрестностях, или какой-нибудь другой князь; можно было бы поехать в Париж и вмешаться там в процесс над Дрейфусом, о котором говорит весь мир, но на поездку потребуются деньги.

И вот в период с 22 по 28 августа начинают писать о предстоящем приезде в Ко императрицы Елизаветы. Императрица, да к тому же ещё такого могущественного государства, — совсем не так плохо. Это поразило бы правящий класс и разнесло бы его имя по всему миру... Эта мысль так пришлась по душе Луккени, что он совершенно забыл о том, как подло и гнусно для достижения своей цели убивать беззащитную невиновную женщину, никогда никому не причинившую вреда. В конце августа анархисты провели в разных городах тайные собрания. Сначала в Лозанне у одного товарища, затем в Невшателе, где собираются известные итальянские анархисты и среди них редактор «Агитаторе». Намечено нанести удар против короля Умберто где-нибудь в Швейцарии или Италии. Но Луккени никогда не присутствовал на этих собраниях действительных членов партии. На них называют только его имя, собираясь использовать его как орудие, учитывая его тщеславие.

(Действительно ли речь шла о некоем заговоре, точно установить не удалось, о чём говорил в обвинительной речи и генеральный прокурор Д. Навацца. Он заявил, что нет достаточных доказательств, чтобы посадить кого-нибудь на скамью подсудимых рядом с Луккени за соучастие в содеянном. Однако точно не было выяснено, получал ли Луккени какое-либо поручение, а если получал, то от кого, и где он находился в период между 5 и 8 сентября 1898 года. Его собственные показания на этот счёт были отчасти лживы и нередко опровергались).

30 августа Елизавета прибыла в Ко «beau pays enchanteur de la Suisse»[72], как заметил эрцгерцогине Валерии грек-чтец Баркер. Погода стояла великолепная. Восхитительная природа сразу же начала манить императрицу на прогулки и экскурсии. 2 сентября она первым делом отправляется в Веко. Елизавета не может наглядеться на Ден-ди-Миди высотой более трёх тысяч метров, который уходит своими остроконечными пиками прямо в небо. Всё здесь так напоминает ей вершины Дахштейна на её родине. Вечером, возвращаясь в Ко, императрица любуется прекрасным заходом солнца. День прошёл так замечательно, что Елизавета выглядит необыкновенно весёлой и свежей. 3 сентября в такую же замечательную погоду она поднимается с помощью зубчатой железной дороги на двухтысячеметровую гору Роше-де-Найе, с которой открывается прекрасная панорама Женевского озера. Она захватила с собой в дорогу крупные чудные персики и замечательный виноград, которые прислала ей со своей виллы в Преньи на Женевском озере баронесса Ротшильд, настойчиво, и не раз, приглашая посетить её. Елизавета думает принять приглашение, тем более что со всех сторон только и слышно, как великолепно сказалось богатство Ротшильдов на отделке и обстановке виллы. 5 сентября императрица отправляется пароходом в Эвиан, на судне плывёт и капелла, исполняющая печальные итальянские народные песни. Елизавета обсуждает с графиней Штараи экскурсию в Женеву, которую собирается устроить без мужского сопровождения, только с графиней и необходимой прислугой. Генерал фон Берзевичи предостерегает и велит упросить императрицу взять с собой хотя бы одного мужчину, по крайней мере придворного секретаря, доктора Кромара. Долгое время императрица и слышать об этом не желает, но в конце концов уступает:

— Передайте Берзевичи, что в угоду ему я захвачу доктора, потому что знаю, что он несёт определённую ответственность перед Веной, хотя мне это весьма и весьма неприятно.

Решено принять приглашение баронессы Ротшильд. По возвращении домой Елизавета получает письмо Франца Иосифа, которое разминулось с её посланием: «Я ездил на виллу «Гермес» немного подышать воздухом... Перед воротами зверинца собралось множество ласточек: вероятно, они уже готовятся к отлёту... Не раз и не два я, испытывая довольно грустные чувства, смотрел на твои окна и мысленно снова возвращался к тем дням, что мы провели вместе на этой приветливой вилле. По вечерам я брал кислое и свежее молоко с твоей фермы... Твой малыш».

Елизавета читает это письмо, вызывающее у неё тоску по дому, и в последний раз пишет милое письмо своей дочери Валерии, рассказывает о своих экскурсиях и между прочим отмечает, что опять немного прибавила в весе и боится стать такой же толстой, как её сестра, королева Неаполя. Потом является генерал фон Бержевичи и вручает письмо генерал-адъютанта графа Пара, которому он изложил просьбу Елизаветы, чтобы Франц Иосиф приехал к ней.

«Приехать после манёвров в Ко, — написано в этом письме, — было бы для Его величества весьма и весьма приятно, однако это совершенно невозможно». Пар подробно перечисляет грандиозную программу работы императора на ближайшее время. «Было бы, разумеется, очень неплохо подышать свежим воздухом там, где всё прекрасно и царит покой, но свои интересы Его величество учитывает в последнюю очередь, поэтому не может позволить себе эту поездку».

Приходится оставить надежду увидеть императора в Швейцарии. Больше всех сожалеет об этом он сам. «Как я был бы счастлив, — пишет он жене 9 сентября, — если бы мог, выполняя твоё желание, насладиться всем этим вместе с тобой и вновь увидеть тебя после столь долгой разлуки. Но сейчас, к сожалению, мне нельзя и думать об этом, потому что, помимо такого серьёзного политического положения в стране, вся вторая половина сентября будет занята юбилейными торжествами, освящением храмов и осмотром выставки...»

Грек Баркер весьма симпатичен Елизавете, и во время прогулок она нередко обсуждает с ним серьёзные проблемы. Однажды она рассказала ему о своём посещении церкви капуцинов после смерти Рудольфа и присовокупила к этому рассказу замечание, что после этого ей стало ясно — никакой жизни после смерти не существует. Но потом её опять одолевают сомнения, предлагает греку взять взаимное обязательство: тот из них, кто умрёт раньше, должен будет подать другому из небытия некий знак.

7 сентября Елизавета просит вымыть ей волосы, поэтому в этот день никаких прогулок и экскурсий не совершается, а лишь намечается программа на ближайшее время. Баронесса Ротшильд предлагает императрице свою яхту для поездки в Преньи. Елизавета полагает, что подобную любезность нельзя принимать ни от кого, кроме государя, и уж никак ни от семейства Ротшильд, прислуге которых запрещено давать чаевые. Так что это предложение отклоняется.