Одиссея Грина - Филип Фармер

Они говорят и о других вещах, строят планы на будущее. Затем, несмотря на неистовство грома и молний, несмотря на продолжающийся ливень, покидают таверну. Теперь их лица в тени капюшонов, и никто не может распознать, кто они. Они останавливаются на мгновенье, прежде чем разойтись: одна — на юг, другая — на север, третья же останется на полпути между ними.

Дева спрашивает: «Когда мы все встретимся снова?»

Зрелая женщина отвечает: «Когда человек родится, умрет, и снова родится».

Старуха отвечает: «Когда битва будет и проиграна, и выиграна».

Шиворот-навыворот

(перевод А. Анисимовой)

Двое летели в пустоте.

Обняв друг друга, положив подбородки друг другу на плечи, они переворачивались снова и снова: голова-ноги, голова-ноги.

Вокруг — здесь не было ни верха, ни низа — была пустота. И только невидимый вихрь толкал их к солнцу, что висело в центре сферы. Солнце же было затуманено облаком пыли.

Джек Калл крепко прижимал к себе Филлис Нильстрем, уставившись в пространство поверх ее плеча. Еще раньше — очень трудно говорить о времени в мире, где солнце все время стоит на одном месте, — он заметил пятно. Он помотал головой. Пятно росло. Предмет этот летел мимо, а не прямо на них, как казалось поначалу. После катаклизма осталось много всяческих обломков: здания, деревья, осколки скал. Их очертания напоминали живых существ, правда, Джек не видел таких за всю свою жизнь в этом мире.

Предмет изменил курс и, описав дугу, направился прямо к ним. Выходит, их заметили.

Он приближался, и Калл подумал, что это, должно быть, представитель нового рода, третьей очереди жителей этого мира.

Вид монстра его не смутил. За последнее время он повидал слишком много всякого, чтобы пугаться. Он даже не уделил этому созданию особого внимания, а все думал о Земле, которую он помнил, но никогда не видел; какое-то время надеялся увидеть, а теперь знал, что не увидит ее никогда.

А еще он думал о совсем недавнем времени, когда человек отмерял время по числу отходов ко сну и пробуждений, когда все было по-другому. Тогда он надеялся, не зная правды, но желая ее узнать. Несмотря на очевидное, он с трудом верил, что находится в Аду. Это был вовсе не какой-то сверхъестественный мир. Этот мир был твердым, как камень, грязным, как глина, вонял, словно помойка или немытое тело, но это был физический мир, подчиняющийся общим законам мироздания… хотя некоторые явления было трудно объяснить.

Теперь он точно знал, что все имело свое объяснение и подчинялось определенным принципам. Одни и те же причины вызывали одинаковые следствия как здесь, так и на Земле.

Но в тот день, который ему вспомнился, он не был уверен в этом.

«Пустыня Смерти — старый Ад с давно прогоревшим огнем», — говорили старожилы. Джек Калл так часто рассматривал ее из окна своей квартиры, расположенной высоко на башне, что вполне понимал, что они хотят этим сказать. По утрам, когда он пил кофе — эрзац из толченых листьев каменного дерева — он обычно глядел через городские крыши, через городские стены, вдаль, в пустыню.

Насколько хватало глаз — горизонта тут не было — простирались пески. То тут, то там из песчаной равнины высовывались горы. Горы, как и пустыня, стояли голые: без деревьев, без кустов, без травы. Вокруг были только песок и солнечное сверкание, да ядовитые испарения из рытвин в песке.

Изредка вдали можно было увидеть ковыляющих куда-то «дракона» или «гидру», напоминающих старый автобус, плетущийся на свалку. А однажды он видел «кентавра» с покачивающейся спиной.

Даже на таком расстоянии «кентавр» казался каким-то малохольным: серый, грустный, вялый, такими бывают безработные, давно потерявшие всякую надежду. Время от времени, как он слышал, они приходили в город. Но не с луком и стрелами, а с каменной чашей для подаяния.

В общем, как в поговорке, только наоборот: если б голодранец был конем…

Этим утром — утром? — он, как обычно, смотрел на пустыню, обдумывая, правда ли то, что говорят о горах. В городе ходило до черта разных слухов, и только малой толике из них можно было верить. Но все же приятно лелеять слухи, согревая их в груди, черпая из них надежду. А слухи говорили, что если человек сможет пересечь пустыню, то сможет выбраться и из самого Ада. А если это невозможно, то зачем же тогда барьер между городом и горами?

По слухам выходило, что за горами просто ничего не было.

Это походило на правду: Джек не мог видеть, что там, за песком. Пустыня загибалась вверх и вверх, пока ее край не начинал расплываться.

Не было неба, вместо него было продолжение земли.

Это был мир, где небо было не голубым, где неба не было вовсе, где солнце всегда висело точно в зените, где тень была только под крышей или около наклонной стены.

Когда-то человек мог выпасть через край мира. Так говорили долгожители. Но они же утверждали, что мир изменился, причем не к лучшему. Ад — это компромисс между земными идеями и потусторонними фактами. И компромисс этот, казалось, всегда срабатывал в худшую сторону.

— Возьмите свой компромисс и сосите его, — проворчал Калл.

Бесполезно. Сосать приходилось ему самому.

Калл вернулся к своему завтраку. Он с отвращением оглядел свое жилье: четыре каменные стены — тюрьма-тюрьмой, — каменная кровать, каменная скамья, каменный стол, все сделано из гранита, известняка, базальта. Каменный стол, на который дьявол клал свои младенческие локти вечность :— это сколько? — назад. Каменная скамья со впадиной посередине, где грешные или святые зады ерзали взад-вперед миллиард лет кряду.

Завтрак: кварцевая чаша, наполненная баландой из манны с коричневыми волокнами листьев каменного дерева, похожими на волосатую лапшу. Это были единственные продукты, и он предполагал, что дозволены они были лишь потому, что человеческому существу необходима пища. Человек — не какая-то экоплазма, это плоть и кровь. Человек дышит и кровоточит, у него есть рот, зубы и кишки, которые надо заполнять пищей. А еще каменные деревья поглощали углекислый газ и источали кислород. Это была вполне физическая система, хотя и замкнутая, такая же физическая, как Земля, с которой они сюда явились.

Доев суп и выпив еще одну чашку кофе, Калл побрился каменной бритвой. Надо было следить за внешностью; это диктовалось и чувством собственного достоинства и модой. Сейчас здесь в моде были усы.

Но пока он брился, началось землетрясение. Пол осел. Каменные блоки стены чуть разошлись. Он оперся на стол и продолжал подбривать бакенбарды. Нет, эти негодяи не заставят его потерять самообладание, пусть хоть вся вселенная развалится на куски. Он покажет им, чего стоит.

Как будто им есть до этого дело.

В результате он порезал себе шею. Но, к счастью — а может, наоборот — бритва прошла на волосок от вены.

Выругавшись, он подошел к окну и выглянул наружу.

НАЧАЛОСЬ!

Весь Ад рушился!

Вдалеке и вверху появилась тонкая линия. Она мчалась к нему, к городу, становясь по мере приближения все шире, превращаясь в две стены, образующие острый угол, вроде как нос корабля. И она мчалась через пустыню, поднимая перед собой каменную волну, вздымая с каждого борта по облаку пыли: корабль пустыни, гонимый ветром божьей ярости. Из окон и дверей башен вырывалось пламя. Каменные башни поднимались над ним, как высокие мачты. И этот каменный корабль, объятый пламенем, несся прямо на город, котором жил Калл.

— Началось! — вскрикнул Калл.

Тонны и тонны гигантских гранитных глыб со скоростью шестьдесят миль в час неслись прямо на город, который сам был тоннами и тоннами гранитных плит. Калл закричал; это он-то, который много чего повидал и думал, что уже ничто не заставит его закричать. Он закричал, хотя видывал такое и раньше, хотя был уверен, что столкновения не произойдет.

Столкновения не произошло. Великий город, казалось, спружинил, но выстоял, и масса гранита внезапно остановилась. Гранитные стены застыли в неполной четверти мили от города.

Наступила тишина, крики и вопли на улице стихли. Огромный город, похожий на корабль, начал откатываться. Джек знал по опыту: прежде просто казалось, что громадина несется на него. Это был мираж, простое отражение города, находящегося в Бог знает скольких тысячах миль от них. Во время землетрясений случались иногда странные атмосферные явления. Однажды через пески несся его собственный город, и он увидел сам себя, с ужасом уставившегося в окно башни.

Город с горящими башнями исчез. Они никогда не допустят общения или торговли между христианами и буддистами. Каждый должен страдать в своем собственном Аду. Власти строго следили за этим.

«Если Власти такие умные, — подумал Калл, — почему они не сделали города достаточно большими с самого начала? Или они хотели держать людей в постоянном страхе и ужасе, что оба Ада рано или поздно столкнутся?»