Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мануэл, ну что ты такое говоришь! — перебила жена. — Еще накликаешь…
— Я все время спрашиваю себя, — прошептал умирающий, — что меня там ждет.
— Замолчи и не смей больше вести такие разговоры. Тебя послушать, так можно подумать, что ты действительно… что ты…
— Грасинья, дай мне выговориться. Для меня это важно. В последние месяцы меня замучила бессоница, — уже почти неслышно прошептал Мануэл Норонья, обращаясь снова к сыну. — Я ложился спать и не мог заснуть, ворочался, крутился в постели, и в голову все время лезли мысли о смерти, о небытии. Ужасная вещь…
— Да ладно тебе, — чтобы не молчать, сказал Томаш.
— Вот я и думаю: какой будет смерть? — Он глубоко вздохнул. — Какое оно, небытие после нее? Такое же, как до рождения? Может, наша жизнь, как Вселенная, начинается Большим взрывом и кончается Большим сжатием? — Он плотно сжал губы. — Мы рождаемся, растем, достигаем расцвета, а затем начинаем слабеть и умираем. — Посмотрел на сына пронзительным взглядом. — Всего-навсего только это? Неужели жизнь сводится лишь к этому?
— Отец, не много ли ты думаешь о смерти?
Старик скривил рот.
— Немного думаю. Что есть, то есть. А кто не думает, оказавшись в моем положении? Но может, больше даже, чем о смерти, я думаю о жизни. Иногда мне думается, что жизнь — это ничтожная суета. Я умру, и никто во всем мире не заметит, что меня больше нет. Как когда-нибудь Вселенная не заметит гибели человечества. Как потом вечность не заметит гибели Вселенной. Все: и мы сами, и то, что вокруг нас, — сущая мелочь, прах, тлен, пыль. — Он повернул голову. — А иногда мысли приходят совсем другие, и я думаю, что все мы рождаемся со своим предназначением, каждый исполняет отведенную ему роль, и все вместе составляем задуманный с грандиозным размахом план. Роль может быть смехотворно маленькой, может казаться столь незначительной, что и сама жизнь начинает представляться потерянной — зряшной и никчемной. Но кто знает, не станет ли в конечном итоге эта крошечная роль решающей и судьбоносной в развязке грандиозного космического действа? — Грудь старика тяжело вздымалась, он устал. — Возможно, мы как маленькие бабочки, которые взмахом хрупких крылышек способны породить катаклизмы в далеких уголках Вселенной.
Томаш протянул руку и сжал холодные пальцы.
— Думаешь, мы когда-нибудь сможем разгадать тайну всего?
— Чего именно — «всего»?
— Жизни, существования, Вселенной, Бога. Всего.
Мануэл вздохнул. На лице его отражалась нечеловеческая усталость, веки опускались на глаза, будто налитые свинцом.
— Аугушту знал ответ.
— И каков ответ?
— Изречение Лао-цзы. — Отец умолк, ему не хватало дыхания. — Этой мудрости Аугушту научил его давний друг, тибетец. — Он усилием воли напряг память. — Постой-ка, как же она звучит…
В палату вошла Берта.
— Все, довольно, — решительно сказала она. — Вы и так уже слишком задержались. Пациенту нужен отдых.
— Один момент, — попросил Томаш. — Так что сказал Лао-цзы?
Отец кашлянул и едва слышно прошептал.
— «В конце безмолвия лежит ответ, — процитировал он. — В конце наших дней лежит смерть. В конце нашей жизни — новое начало».
Мобильный зазвонил, когда они выходили из больницы. Мать вытирала слезы, которые теперь неудержимо текли из глаз, застилая взор.
— Hi, Томаш, — прозвучало в трубке.
Это был Грег.
— Да, слушаю, — сухо ответил Томаш. — Что, выбили показания? Она сказала вам все что вы хотели?
— Да ничего такого не было, мы же не дикари.
— Ах, вот как? То есть в иракских тюрьмах вы тоже обошлись без применения подобных методов?
— Ну… там совсем другое дело.
— А в Гуантанамо?
— И это тоже другое дело.
— А чем они другие-то? В чем отличие? — ледяным тоном резал правду-матку португалец. — В одном случае речь шла об иракцах, в другом — об афганцах, а она — иранка. Велика ли разница?
— Послушайте, нам надо было задать ей ряд вопросов, — миролюбиво сказал Грег. — Доктор Пакраван располагает весьма ценными сведениями, и мы не имели права не воспользоваться такой возможностью. В конце концов дело касается национальной безопасности! Будьте спокойны, все было цивилизованно. Кстати, могу сообщить, что никакой дополнительной информации нам вытащить из нее не удалось.
— Отлично сказано.
— В Лэнгли ею очень недовольны.
— Рад слышать.
Грег раздраженно щелкнул языком.
— Послушайте, Томаш, мне не до шуток. Я звоню, потому что получил насчет нее указания из Лэнгли. Там считают, что ее лучше отправить обратно, раз она не желает сотрудничать.
— Вы этого не сделаете!
— Почему же?
— Да потому… потому что ее там убьют. Она помогла мне, это вы понимаете?
— А мы-то тут при чем?
— Иранцы теперь уверены, что она переметнулась на сторону ЦРУ.
— Повторяю, — невозмутимо сказал Грег, — мыто тут при чем? Нам не за что ее благодарить. В конечном счете нам она помочь не захотела. И с какой стати нас должно заботить, как к ней отнесется режим, который она выгораживает!
— Если она что-то и пытается сделать, так это не предать свою страну, и только. Вы не находите, что это более чем естественно?
— Тогда вполне естественно и то, что мы ее репатриируем. Вы не находите?
— Нет, не нахожу! — впервые за время разговора Томаш чуть не сорвался на крик. — Я нахожу это преступным. Не вы ли недавно клялись мне защитить ее от иранских спецслужб?
— Послушайте, Томаш. Мы брали на себя обязательство обеспечить ей необходимую защиту в обмен на раскрытие тайны рукописи Эйнштейна. Как я понимаю, на данный момент вы нам эту тайну не раскрыли, не так ли?
— Основное я вам уже сказал, а от раскрытия тайны меня отделяет самая малость.
— Это уже другой разговор.
— Дайте мне еще несколько дней.
Возникла короткая, но напряженная пауза.
— Невозможно, — наконец ответил Грег. — Сегодня вечером с военно-воздушной базы Келли в Техасе сюда вылетает самолет ЦРУ. В Лиссабоне он будет завтра на рассвете, и уже в начале девятого утра борт должен взять курс на Исламабад. В Пакистане вашу подругу передадут иранцам.
— Вы не можете этого сделать! — теряя самообладение, закричал Томаш.
— Это не мое решение. Оно принято в Лэнгли, и его уже начали выполнять. Я получил информацию, что соответствующий приказ направлен в Объединенный центр командования и управления боевыми действиями, расположенный на базе ВВС в Келли.
— Это преступление.
— Это политика, — возразил Грег совершенно спокойно. — Имейте в виду: пока еще сохраняется возможность остановить процесс. До восьми утра завтрашнего дня вы должны сообщить мне тайну рукописи. Если к указанному часу вы ее раскроете, я не смогу воспрепятствовать репатриации вашей подруги.
— Неужели вы думаете, что такую головоломку можно разгадать к этому сроку? Это невозможно! Послушайте, Грег, вы должны дать мне больше времени.
— Томаш, данное решение принял не я. Оно исходит из Лэнгли, и не в моих силах передвинуть срок его выполнения. Я только могу подсказать вам и уже это сделал, как можно остановить приведенный в действие механизм. И ничего более. В случае если вы раскроете тайну, автоматически вступит в силу то, о чем мы с вами условились, когда вы звонили из Лхасы, и мы будем вынуждены выполнять взятые на себя обязательства. Однако пока вы не выполните полностью вашу часть договоренностей, мы не считаем себя обязанными выполнять в полном объеме нашу.
— Вы должны убедить свое начальство, чтобы мне дали больше времени.
— Томаш…
— Чтобы разгадать все до конца…
— Вы осел, Томаш! — заорал наконец Грег. — Сколько можно повторять, это за пределами моих возможностей! От меня ничего не зависит! Ничего! Поймите наконец, что выдачу вашей подруги иранцам может предотвратить только раскрытие этой грёбаной тайны! Других вариантов нет.
Ошеломленный португалец молчал.
— У вас есть время до восьми утра, — подвел черту Грег Салливан.
И не прощаясь, дал отбой.
XXXVII
В этот предвечерний час в Патиу-даз-Эшколаш было безлюдно. Лишь гурьба студентов поднималась по широкой лестнице на колоннаду Виа-Латина, да два сторожа точили лясы у подножия башенных часов с колоколом. Пройдя через Порта-Фэрреа, ворота с чугунной решеткой, Томаш замедлил шаг и, несмотря на гнетущую тяжесть на душе, не мог не поддаться очарованию прямоугольного внутреннего двора, обрамленного с трех сторон зданиями, в чередовании пышных и строгих фасадов которых запечатлелись перипетии семисотлетней истории старейшего из португальских университетов. Изначально здесь располагалось королевское родовое гнездо, где появлялись на свет и жили многие монархи Бургундской династии[30], и лишь несколько веков спустя расположился Коимбрский университет[31]. Учебное заведение, где преподавал его отец.
- Пламенеющий воздух - Борис Евсеев - Современная проза
- Деревянные башмаки Ганнибала - Ханс Браннер - Современная проза
- Нф-100: Четыре ветра. Книга первая - Леля Лепская - Современная проза
- Медленная проза (сборник) - Сергей Костырко - Современная проза
- Дела семейные - Рохинтон Мистри - Современная проза
- Угодья Мальдорора - Евгения Доброва - Современная проза
- Будапешт как повод - Максим Лаврентьев - Современная проза
- По ту сторону (сборник) - Виктория Данилова - Современная проза
- Тиски - Олег Маловичко - Современная проза
- Закованные в железо. Красный закат - Павел Иллюк - Современная проза