Убийца наваждений - Антон Орлов

– Ничего. Положим под кустами, как лежала. Следов моего колдовства не останется, и все спишут на морочанку. Когда вы ползком гонялись друг за другом, она ведь могла подобраться к Джаверьене.

Темре кивнул.

– Можно задать тебе пару вопросов? Куда делась та девушка из твоей свиты? Ну, о которой ты сказал, что лишился ее, и поэтому освободилось вакантное место?

– По правде сказать, не знаю. – Клесто беспечно, хотя и устало, усмехнулся. – Наверное, где-то живет… Когда она захотела вернуться к людям и я отпустил ее, она отправилась в ту переходную область незримого мира, откуда сущности рождаются в смертном воплощении. Дальше я не следил за ней, ушла и ушла.

– Вот оно что… – Темре, хоть и был безмерно измотан, не удержался от улыбки облегчения. – А когда ты говорил однажды о младших богах, ты имел в виду себя?

– Можно и так меня назвать, а можно не называть. Но бывали времена, когда меня и впрямь считали божеством, даже, помнится, человеческие жертвы приносили.

– И тебе это нравилось?

– Досаждало хуже скверно сваренной кавьи, но эти недоумки и слушать моих возражений не хотели. Каждый раз, когда я, вконец взбесившись, швырял им в окна шаровые молнии, или сносил их халупы ливнем, или посылал птиц склевать их посевы, они решали, что надо бы еще кого-нибудь прирезать и выпотрошить, дабы меня задобрить. Ты ведь знаешь, я люблю мимолетное, невыразимое, неуловимое. Угодить мне вернее всего можно рисунком на снегу или на песке, забытым на подоконнике открытого окна листком со стихотворением, какой-нибудь славной или странной сценкой, которая разыгрывается между смертными сама собой… И если мне это понравится, что-нибудь подарю в ответ – при условии, что не отвлекусь на другое и не забуду о том, что собирался сделать. А когда передо мной трясут дымящимся ливером, который еще несколько секунд назад был чьими-то кишками, – мол, смотри, как замечательно, это мы во славу твою, порадуйся вместе с нами, ну, что же ты? – поубивать придурков хочется. Я и убивал их время от времени, но это не помогало. Беда в том, что кровавые жертвоприношения нравились им самим, вот они и расстарались, убеждая всех и каждого в том, будто бы это нравится мне. В конце концов лавочку прикрыл кто-то из Пятерых – то ли Дракон, то ли Кошка, то ли твой покровитель. Кровожадные дурни сами нарвались, когда принесли в жертву не того человека. После этого к ним пришел преподобный, наделенный даром и правом призыва, и дальше случилось событие в том же духе, как ты сегодня наблюдал около Овечьей горки, но не в пример более масштабное по количеству трупов. Я был так счастлив и благодарен, что потом целый месяц праздновал, вознося признательные молитвы своему избавителю, сейчас уже и не вспомню, кому именно. В следующий раз твоя очередь развлекать меня байками, а сейчас сюда идут люди с фонарями, пора прощаться.

Туманная комната исчезла. Они снова очутились на грязной прогалине среди зарослей склясы, под холодным темным небом. Убийца наваждений включил фонарик, луч мазнул по опоре акведука, поддерживающей колоссальную трубу.

Джаверьена лежала ничком на прежнем месте, укрытая курткой, над воротником топорщились собранные в хвостик светлые волосы. Словно ничего не было… И Клесто рядом уже не было.

Быть может, Темре одолело забытье и все, что случилось после того, как ушел Саглари, ему померещилось?

Из зарослей доносились людские голоса. Вскоре на прогалину высыпала целая толпа: вооруженные фонарями полицейские, двое медиков с носилками, а за ними третий с докторским саквояжем, да еще быстроглазый парень из братии охотников за сенсациями.

Поставив саквояж на землю, врач склонился над Джаверьеной. Саглари передал Темре его не нужную больше куртку, и он только теперь почувствовал, что продрог.

– Надо было вам, судари, сразу похоронную службу вызывать, а не нас приглашать, – с упреком провозгласил доктор, выпрямившись. – Люди с такими дырами в грудной клетке живыми не бывают.

– Морочанка поработала, – опередив Темре, пояснил полицейский офицер. – Она еще не то делала, пока гуляла по городу, а господа убийцы в этот раз не подсуетились, долго за ней гонялись…

«Сам бы попробовал поймать ее быстро!»

Вместо того чтобы сказать это вслух, Темре произнес другое:

– Мне показалось, что девушка еще жива.

Впрочем, его никто не слушал. Тело положили на носилки, и процессия двинулась в обратную сторону. Темре брел в хвосте, и ягоды склясы, ловя блики фонарей, подмигивали ему, словно сотни ледяных глаз.

Когда выбрались на открытое пространство, труп после некоторых препирательств погрузили в медицинский фургон, покативший по ухабам к дороге, а полицейские отправились искать не доделанную Демеей бомбу. Темре пошел вместе с ними.

Это опасное добро обнаружили в одной из комнат первого этажа на облезлом темном столе, выхваченном из мрака скрестившимися лучами фонарей.

Небольшой фанерный ящик, склянки с какими-то сыпучими реактивами, ножницы, сломанная мышеловка, будильник с надписью «Сто лет счастья!», вскрытая бумажная упаковка «Веселых огней», перепутанные провода, леска с рыболовными крючками, гайки, винтики, часовые шестеренки, бруски засохших акварельных красок, компас без стрелки, металлические прищепки, еще какая-то мелочь. Все это вперемешку, в чудовищном беспорядке.

При всем своем яростном желании ничего бы Демея не взорвала. Слишком много в этой куче было лишнего. Это сразу понял бы любой мало-мальски успевающий школьник – но только не морочанка, у которой разума не больше, чем у насекомого, какими бы логичными ни казались ее действия неискушенному стороннему наблюдателю. Клетчаб Луджереф на том и попался.

Убийца наваждений поневоле усмехнулся, наблюдая, как полицейские, то и дело поминая вполголоса краба ошпаренного, собирают все это хозяйство в потертый вместительный саквояж.

После первого снега

Прослыть тупаком – это для человека шальной удачи последнее западло. Жозеф цан Аванебих, истинная ядовитая змеюка под личиной добродушного громилы, уже посулил Клетчабу, что во все иллихейские газеты попадет история о том, как старый хасетанский аферист, приплыв в Анву, принял морочанку за человека и был у нее на побегушках, так и не смекнув, с кем связался. Мол, помрешь опозоренным.

Клетчаб угрюмо помалкивал. Гады-цепняки винили его в смерти своего четвертого и не проявляли никакого милосердия. Наручники снимали только для того, чтоб он смог пожрать и оправиться.

При чем тут он? Сунорчи и этот Чемхет сами виноваты, что потащили с собой девку. Она кто им была? Никто. Без нее бы оба уцелели. Непрофессионализм, короче, проявили, так о чем тогда шорох и какой спрос с Луджерефа?

Когда он об этом сказал, высокородный Рамос цан Мервегуст съездил ему по роже, разбив губы в кровь. После этого Клетчаб зарекся с ними разговаривать.

Они не скрывали, что его ждет. Сначала суд в Раллабе, потом прогулка в Сорегдийские горы. Все еще до суда предрешено. Цепняки позорные.

В Иллихею они должны были отбыть на «Золотой королевне». За два часа до отплытия приехали в порт, Клетчаба запихнули в одиночную кутузку, по ту сторону решетчатой дверцы устроился его стеречь Сунорчи с газетой, похожий на исполнительную зализанную крысу.

«Боги-милостивцы, дайте мне в дороге подохнуть, что вам стоит? – с тяжелым сердцем молился Луджереф, уставившись в стенку. – Потопите «Золотую королевну» морским русалкам и тутошнему крабу ошпаренному на радость, потопите вместе со всеми, кто на ней будет, и со мной, вестимо, тоже… Уж лучше смерть в океане, после которой можно переродиться, чем ежели съест мою душу треклятая сорегдийская тварь. Смилуйтесь, боги, а я в следующей жизни каждый раз буду с краденого пожертвования храмам отстегивать! И ты, шальная удача, обо мне вспомни…»

Лязгнула дверь камеры. По ту сторону решетки послышались звуки возни, и Клетчаб, глянув туда, увидел, что Сунорчи, весь обмякший и с полузакрытыми глазами, привалился к стене, а какой-то крупный парень в натянутом на лицо черном чулке шарит у него в карманах. Вот те номер! Неужто кто-то из Пятерых услышал молитву и решил откликнуться?

Пришелец уже нашел ключи и отпирал дверцу. Воодушевленный, Клетчаб поднялся навстречу – чтобы ему тут же приставили к горлу нож.

– Не будет тебе никакого справедливого суда в Иллихее. Я тебя, паскуду, сейчас прирежу.

Хотя при желании это и можно было расценить как ответ на молитву, к немедленной смерти он оказался не готов.

– За что?..

– Помнишь старика в ограбленной квартире на Крупяной горке? Почему ты его убил?

– Так он это… – в глотке враз пересохло. – Шуршать он начал, нет бы сидел тихо. Я ж не бандит, слушай сюда, я натурально дружный с законом аферист, в первый раз на такое дело пошел, нужда заставила. То да сё, нервишки у меня сдали, понимаешь? Я не нарочно, Пятеро свидетели, само так выпало, не хотел я твоего старика убивать. Ну, оступился человек, с кем не бывает? Если человек оступился, нельзя его за это сразу резать, нужно дать ему шанс!