Генерал-адмирал. Тетралогия - Роман Злотников

— Я люблю ее! — гордо вскинул подбородок племянник. — Люблю так, что она не сможет противустоять этому чувству. Я знаю, я чувствую это!

— А что ты о ней знаешь?

Николай на мгновение смешался, а затем снова, и все так же смешно, задрал подбородок.

— Я знаю о ней главное. То, что я ее люблю и что она — моя судьба.

Бедный мальчик… Как много молодых людей влюбляются не в настоящих, живых женщин, а в тот образ, который они создали в своем распаленном мечтами и гормонами мозгу. И как горько они потом разочаровываются в предметах своих страстей! Впрочем, в оставленном мною веке этот период приходится лет на тринадцать — пятнадцать, но в нынешнем времени он, пожалуй, соответствовал возрасту Николая. Я вздохнул:

— Эшли Лоутон — один из наиболее успешных инвесторов в САСШ. А может, и не только в САСШ, но и в Европе. С того момента, как покинула родную Саванну, она преумножила свой капитал в несколько раз и на этом пути не брезговала ничем — спала с банкирами, влюбляла в себя держателей акций, умело загоняла под свой каблучок бухгалтеров и инженеров, судостроителей и владельцев железных дорог. И эту жизнь миссис Лоутон ведет уже восемь лет. Эта женщина красива, умна, обладает лоском и воспитанием, но в своей сути она уже давно циничный и расчетливый делец, поэтому сделала то впечатление, которое она производит на мужчин, своим эффективным инструментом. — Я замолчал, глядя на ошарашенного племянника, а затем тихо спросил: — Ты действительно надеешься, что заинтересуешь ее, да еще без короны, без денег, без каких бы то ни было перспектив?

Николай не ответил. И я продолжил:

— Пойми, племянник, есть женщины, которые служат нам, мужчинам, опорой, делают нас сильнее. Они бывают красивыми и не очень, добрыми или суровыми, нежными или сдержанными. Но рядом с ними нам всегда тепло, и мы чувствуем, что мы — дома. А есть другие. В принципе, они тоже могут сделать нас сильнее. Если не сломают. Они дики, необузданны, своенравны и могут заставить кровь закипеть в наших жилах, но при этом они требуют для себя всего мужчину. Целиком. Совсем. Не оставляя ни кусочка его ни долгу, ни чести, ни семье, ни стране. — Я сделал паузу, твердо посмотрел на Николая и закончил: — Именно поэтому я не с ней. У меня есть долг перед Богом, народом, государем и страной, и я ставлю его выше всего остального. Понимаешь?

Николай некоторое время молча сидел, переваривая мои слова, затем все так же тихо спросил:

— И что, только так и никак иначе? А… как же любовь? Разве она не…

— Любовь способна на чудеса, — кивнул я. — Точно. Но ведь у тебя не любовь. У тебя — страсть, то есть бред, мара, пылающий огонь, который сжирает тебя и который теоретически может в будущем превратиться в ровное греющее пламя, каковым и является любовь. Но именно лишь теоретически. Чаще же всего он оставляет после себя только пепел…

Николай снова долго молча сидел. И я даже стал слегка опасаться, что мои объяснения пропали втуне, поэтому еще добавил:

— К тому же влюблен один лишь ты. И даже в пепле вы будете не равны. Он весь достанется тебе, а ей… у нее будет в лучшем — для тебя — случае еще один приятный и необременительный эпизодец. Либо просто очередная циничная инвестиция в сопливого мальчишку, принесшая неплохие дивиденды.

Если честно, я не был совершенно уверен во многом, о чем говорил. Я не был уверен в абсолютном цинизме Эшли, в том, что она спит со всеми направо и налево, — в докладе, представленном мне Канареевым, этого не утверждалось наверняка. Но в одном я был уверен твердо: Николаю эта связь не принесет ничего хорошего. Будь он обычным человеком — волен был бы принимать решение самостоятельно. Каждый имеет право приобретать опыт любыми путями. Но моему племяннику, чтобы получить возможность приобрести этот опыт, пришлось бы пожертвовать слишком многим — семьей, страной, короной. И если этот опыт окажется-таки негативным — столь великие жертвы его сломают. Равнодушно дать ему заплатить такую цену я просто не мог…

Глава 8

— Значит, вы потеряли двадцать процентов рынка, — задумчиво произнес я.

— Да, это так, — уныло кивнул Гоорт Грауль, которого вернувшийся в Санкт-Петербург Кац оставил в Трансваале вместо себя. И добавил, слегка растягивая слова: — Эта женщина — настоящий монстр. Она не делает ни единой ошибки, не упускает ни одну нашу оплошность.

До Трансвааля я добрался за три недели до начала нового, 1891 года. Перед этим накоротке пересекся с племянником в Египте, после чего мы объединенным отрядом дошли до Йемена. Болезненная любовь Николая прошла, вытесненная новым увлечением — балериной Матильдой Кшесинской; во многом из-за нее наследника и отправили столь далеко и надолго. Однако, похоже, совсем он свою страсть к Эшли не забыл, поскольку, едва в разговоре упоминался Трансвааль, начинал хмуриться и покусывать ус. Но при расставании на стоянке в Адене он так ничего мне и не сказал. Мы уговорились встретиться летом будущего года у меня в Магнитной, где он хотел посмотреть на заводы, а уж оттуда вместе двигаться в Санкт-Петербург. После этого цесаревич с отрядом сопровождения отплыл в Индию, а я на привычном уже «Донском» — в ставший почти родным Лоренсу-Маркиш.

Не посетить Трансвааль два года подряд было уж слишком большой наглостью. В конце концов, именно на потоке дешевого золота, истекающего из моих владений в этой стране, и был построен весь мой план ускоренного промышленного и технологического рывка России. Так что я просто обязан держать руку на пульсе того, что творится в Трансваале. В конце концов, несмотря на весь мой статус и возможности, меня могли просто вышвырнуть из этой страны как иностранца, чей бизнес не устраивает ее хозяев. И не важно, чем именно — тем, что иностранец ведет дела нечестно, или тем, что ему самому этот бизнес приносит заметно больше, чем государственным мужам. Ничего не стоит обвинить его в каком-нибудь преступлении и выкинуть из страны. Это даже не всегда требует непременной продажности суда или задействования того, что в мое время называлось административным ресурсом. Достаточно сделать так, чтобы и судьи, которые будут его судить, тоже были им возмущены…

Тем более что Кац в прошлом году все-таки открыл несколько игорных домов с американской рулеткой, ну, у которой два нуля, и карточными столами. Это мгновенно принесло мне почти удвоение доходов, поступавших в мой кошелек, помимо прибыли от добычи золота. И естественно, серьезное увеличение напряжения в отношениях с бурами…

Но Кац не мог упустить такой источник доходов. Если честно, после запуска игорных домов все расходы на текущую деятельность как приисков, так и других наших предприятий в Трансваале — зарплата, закупка расходных материалов, обновление материальной базы, текущий ремонт и так далее — полностью покрывались средствами, полученными здесь же, в Трансваале, но помимодобычи золота. То есть, если не учитывать первоначальные вложения, золото нам сейчас доставалось практически даром…

Впрочем, открытие игорных домов Кац провел достаточно технично. Дело в том, что подобные заведения в городках и без нашего участия все равно появились. Там, где скапливается такое количество людей с психотипом, который способен сорвать человека с места и заставить его отправиться на другой конец света, в абсолютную неизвестность, в надежде обрести быстрое богатство, не может не начаться игра. И туда просто не могут не слететься профессиональные игроки. Таков объективный закон природы… Так что и в Крюгерсдорпе, и в остальных местах стали играть едва ли не с первых дней существования этих городков. Но игорные заведения, ютившиеся в лачугах, ночлежках, а затем и в задних комнатах салунов, были предельно криминализированы. Канареев сначала не мешал, выявляя как наиболее предприимчивых и управляемых личностей, так и, наоборот, самых жадных, жестоких и неуправляемых среди них. Затем, когда слухи о подпольных игорных заведениях где сами дошли, а где были специально подброшены протестантским проповедникам и оные, вполне ожидаемо, устремились разорять эти гнезда порока, где, опять же вполне ожидаемо, получили по заслугам, была проведена первая зачистка. Щадящая. Посетителей побили и разогнали, хозяев солидно оштрафовали, часть из них, самых предприимчивых и управляемых, поставили под контроль, а остальным просто погрозили пальцем. В течение месяца все вернулось на круги своя. О чем, естественно, судьям и шерифам из числа местных, которых я посадил по городкам на свой кошт, велено было доложить наверх. Следующий рейд был уже более кровавым. Жадным очень не понравилось, что они потеряли деньги, и жадные наняли вооруженную охрану. Во время этого рейда было убито около двадцати человек, а ранено под сотню. Все хозяева еще раз оштрафованы, все игорные заведения закрыты. Подконтрольным было приказано не рыпаться и сидеть тихо, остальные же, переждав некоторое время, снова открылись. Доклад о чем опять же незамедлительно ушел наверх. Третья попытка справиться с вертепами едва не вылилась в войсковую операцию. Погибло уже почти полсотни человек, в том числе четыре стражника, число раненых перевалило за две сотни. После чего Кац поставил вопрос ребром: игорные заведения — зло, но победить оное зло в настоящих условиях не представляется возможным. Следовательно, надобно сделать все, чтобы минимизировать его последствия. А посему он просто вынужденоткрыть официальные игорные дома, дабы взять это зло под контроль.