Лилии над озером - Роксана Михайловна Гедеон

одна трудность…

Генерал не договорил. Мне казалось, что внешне он мало изменился. Хотя, впрочем, я очень смутно его помнила. Глаза у него были карие, какого-то даже шоколадного оттенка. И усы остались. Когда-то он отказался от усов, чтобы угодить мне. Ну, и, разумеется, выправка у него теперь была отменная, жесты - уверенны и надменны, как и подобает прославленному генералу Республики, отвоевавшему Голландию у англичан.

Нахмурившись, он спросил:

- Вы - гражданка дю Шатлэ?

- Я герцогиня дю Шатлэ, - вырвалось у меня.

Почему-то в присутствии этого человека я чувствовала себя униженной и мне хотелось хоть резкостью тона исправить это ощущение. Может, причиной тому было воспоминание о том интимном, что между нами было. Он ведь все-таки овладел мною когда-то, он, который заставил Белые Липы сдаться и стал здесь хозяином. Он был моим врагом. И он имел надо мной власть. Легко ли сознавать это в отношении человека, который когда-то подчинил тебя еще и как женщину!

- Ах, вот как. Герцогиня, - повторил он. - Знатная дама. Что ж, мне это знакомо. Но, как бы там ни было, нам есть о чем поговорить.

Узнал ли он меня? Не узнал? Я пожала плечами. Гийом Брюн сделал знак, и офицеры вышли. Все, за исключением уже знакомого мне полковника Эмбера.

- Вот что, госпожа герцогиня. Я уже успел выяснить, что столь быстрой победой обязан вашему благоразумию. И это хорошо. Хотя мы и понесли некоторые потери…

- Я тут ни при чем, - сказала я с внезапным страхом. - Я не люблю крови и никогда не приказала бы стрелять.

- Не беспокойтесь. Я ни в чем не виню вас. Возникла иная проблема.

- Какая?

- Это связано с вашим родственником.

- Моим родственником?

- Мне не известно, кто он вам. Его называют виконтом дю Шатлэ… а поскольку вы герцогиня, я могу лишь предположить, что он не ваш муж.

Брюн очень внимательно смотрел на меня, словно пытался выяснить что-то. Его взгляд скользнул по моей фигуре, потом, словно устыдившись видом моей беременности, он быстро поднял глаза, взглянул в мое бледное, как мел, лицо.

- Я сожалею, что вынужден говорить об этом с вами, - сказал он тоном, который показался мне достаточно мягким. - Это, должно быть, утомительно для вас.

- Не беспокойтесь. Полчаса или час я еще выдержу.

Помолчав, я пояснила:

- Виконт - мой деверь. Младший брат моего мужа.

- Так вот, этот ваш деверь заперся вместе со своими сообщниками в одной из комнат и грозит, что будет отстреливаться и взорвет замок, если его попытаются взять в плен.

Таким образом, Белые Липы принадлежат нам не полностью, здесь еще остался очаг сопротивления.

Это известие не поразило меня. От Поля Алэна я ожидала чего-то подобного. Но каким же все-таки неистовым и упрямым глупцом нужно быть, чтобы сделать из столовой крепость и даже оттуда угрожать генералу Брюну и двум тысячам его людей!

- Вы ничего не скажете на это, мадам?

- Я… - Вымученная улыбка показалась у меня на губах. - Если вы хотите, чтобы я уговорила его, то напрасно. Для меня было бы очень опасно сейчас встретиться с виконтом.

Полковник Эмбер перебил меня:

- Нам нужны сведения о нем. На что он способен?

- О, мне кажется, абсолютно на все.

- Прямо-таки на все?

- Скрывать тут нечего: он ненавидит республиканцев. И немало сделал во славу роялизма.

Лицо Брюна потемнело. Почти гневно он произнес:

- Нам это понятно. И он, и ваш муж, которого я очень хотел бы поймать, - преступники перед лицом закона. Вы знаете, что на днях был убит епископ Одренский, когда ехал в свою епархию? Несчастного вытащили из экипажа и расстреляли посреди дороги…

Я ничего не слышала об этом происшествии и не знала, причастен ли к этому Александр, но слово «преступник», употребленное по отношению к моему мужу, заставило меня рассердиться. Черт возьми, что преступного в том, чтобы казнить злодея, нарядившегося в сутану, но в свое время голосовавшего за казнь Людовика XVI?

- Епископ Одрен сам был цареубийцей, - запальчиво перебила я генерала, - и боюсь, что подобное возмездие будет преследовать каждого, кто причастен к убийству помазанника Господня. А что касается закона, то вам лучше бы не касаться этого вопроса, ибо с тех пор, как во Франции силой свергли короля, здесь ничто не совершается по закону. Мой муж - благородный человек. Хотела бы я посмотреть, кто из вас остался бы верен своим убеждениям, если бы земля горела у вас под ногами! Впрочем, такой момент еще вполне может настать, и тогда каждый из вас сможет в полной мере продемонстрировать мужество!

Едва затих мой голос, я сразу осознала, как резка, презрительна, горяча и, главное, неуместна была моя речь. Поистине, иногда я теряю рассудок. По какой причине я так разошлась, что стала бросать упреки в лицо генералу, от которого зависит судьба всех нас?! Я судорожно глотнула, опасаясь, что моя несдержанность вызовет нежелательные последствия.

- Так вы одобряете своего мужа? - спросил Брюн, разглядывая меня с напряженным и хмурым интересом.

- Все, что делает мой муж, по-моему, хорошо и мудро, генерал, - сказала я.

- Похоже, вы влюблены в него, как безумная. Образец идеальной жены! Преданная, верная и покорная. Насмешка прозвучала в его голосе. Неужели он ожидал, что я буду осуждать Александра в присутствии его врагов?

- Может быть, - сказала я уже почти спокойно. - На мой взгляд, нет более достойного мужчины в мире, чем мой муж.

- Черт возьми, мадам. Не будь я республиканцем, я, может, позавидовал бы ему.

После этого весьма неожиданного заявления наступило натянутое молчание. Полковник Эмбер, покашляв, вмешался:

- У нас приказ по возможности действовать мирно.

Не понимая, я перевела взгляд на Брюна.

- Полковник хочет сказать, - пояснил он мне, - что, каковы бы ни были преступления вашего мужа и его брата перед Республикой, первый консул обещает им полное забвение всех грехов.

- О, я это знаю. В обмен на сдачу, - сказала я.

- И на примирение с Республикой.

- Чем же тут могу помочь я?

- Вы можете сказать: стоит ли вести с вашим деверем переговоры?

Я пожала плечами.

- Попытайтесь, - посоветовала я неуверенно. - Только имейте в виду, что упрямее виконта нет человека на свете.

- Мы пообещаем ему жизнь и полную свободу.