КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ - Брэд Брекк

Я прижимался к земле, но спрятаться было нелегко, потому что укрытий почти не было. Нельзя было пошевелиться, чтобы не стать мишенью. Тогда я плашмя распластался по земле и на миг засмотрелся на неё…

Длинная зелёная гусеница ползла по правой руке. Я положил её на ладонь, баюкал её и играл с ней, гладил ей щетинки, и на секунду полностью отрешился от войны.

Я смотрел на маленькую гусеницу и улыбался. Господи, единственное живое существо на этой голой, безжизненной земле, где ничего не растёт и всюду смерть. Какое чудо это маленькое создание…

Она изогнулась и упала на землю, а передо мной промелькнула вся моя жизнь. Добрые милые сердцу картины : мы с Шарлоттой дома, в воскресенье собираемся покататься …

Я услышал голос капитана Ленца поблизости, отдававшего приказание отступать, и вышел из транса. Ленц вызвал удар артиллерии на наши позиции. Через 10 минут после артудара будет авианалёт, сказал он. Пора было сматываться. И побыстрей.

Начался дождь.

Сдетонировали ещё несколько управляемых мин. Пока мы отходили, азиаты дали несколько залпов из гранатомётов. Их, зарывшихся в землю, наверняка было не меньше взвода.

Над головой засвистели снаряды первого артиллерийского залпа. Они ударили в почву на вьетконговских позициях у нас за спиной.

КПАМП! КРАМП! КРАМП! КРАМП!

Залпы следовали один за другим и крошили лес, осыпая нас корнями, корой, ветками и комьями грязи. Мы плюхались в грязь, чтобы самих не задело. Вокруг визжали осколки и земля дрожала словно при землетрясении.

Новый залп.

КРАМП! КРАМП! КРАМП! КРАМП!

Рядом санитар склонился над бойцом с раной груди – и ударил третий залп.

КРАМП! КРАМП! КРАМП! КРАМП!

Солдата ранило осколками гранаты в живот и грудь. Санитар наложил повязку на дырку, пробитую в лёгком, но рана кровоточила, и при каждом вздохе вздувались и лопались кровавые пузыри. Солдат хрипел, в горле клокотало, и он был готов вот-вот захлебнуться собственной кровью.

Во мне поднималась чудовищная волна страха, ярости и горя : эти чувства слились воедино.

– Сможешь вытащить его? – спросил санитар. – Он совсем плох, но я сделал всё, что мог…

– Давай, – сказал я.

В это время просвистел четвёртый залп, совсем близко от нас. Все бросились на землю и съёжились.

КРАМП! КРАМП! КРАМП! КРАМП!

Скорее надо уносить ноги.

Залп отгремел, я взял раненого под руку и помог ему подняться. Он схватил меня за шею и повис на мне.

– Ты в порядке? – спросил я.

Он кивнул, и мы, шатаясь, побрели сквозь заросли в тыл.

Ещё один залп.

КРАМП! КРАМП! КРАМП! КРАМП!

Я услышал крики за спиной. Совсем рядом. Нас громили наши собственные снаряды.

– Санитар! Санитар! – кричал кто-то сзади.

– Эй там, впереди, помогите отстающим. Вытаскивайте их…у нас нет времени латать их здесь, – приказал Ленц.

Это был кошмар.

Я петлял и продирался сквозь джунгли. Солдат у меня на горбу пока держался.

Вьетконговцы бросили против нас всё, что у них было. Я слышал, как вокруг жужжат пули, но из-за плохого прицеливания они ложились выше. Потом партизаны ударили из пулемёта, делая дыры в нашей линии отступления и во все стороны посылая пули сотнями.

Я пригнулся ещё ниже и продолжал уходить.

Вдруг слева, примерно в десяти футах от меня, бухнули две мины. Солдата с моей спины сорвало. Меня самого подбросило на полтора метра в воздух. Я кувыркнулся и грохнулся оземь. Каску забросило в кусты, и на миг я потерял сознание.

Я очнулся, лёжа мордой в грязи; не останавливаясь, работал пулемёт. Чужой пулемёт.

В этот момент я словно бы опять отстранился от себя. Бой показался каким-то нереальным. Будто я покинул своё тело и сверху смотрю на происходящее.

Такого не должно быть. Это дурной сон. Наверное, я просто смотрю кино про войну. Вот сейчас зажмурюсь и проснусь на своей койке, в ЮСАРВ…

Дождь уже лил как из ведра, земля расквасилась в скользкую грязь – не разбежишься.

Я перевернулся на спину, в глазах мельтешили яркие круги. Снова залп.

КРАМП! КРАМП! КРАМП! КРАМП!

– ШЕВЕЛИСЬ! ШЕВЕЛИСЬ! – орал Ленц.

Услышав этот крик, я пришёл в себя.

Это чудо, но осколки меня не задели. В тот момент, когда рванули мины, я брёл, сгорбившись, вдоль огромного муравейника. И муравейник принял назначенный мне удар на себя.

Но всё-таки взрыв прогремел чересчур близко. Осколком срезало фотоаппарат, висевший у меня на шее, и в его толстом металлическом каркасе осталась приличная вмятина. Я вспомнил о парне, что был у меня на спине.

Его опять жестоко ранило. Осколки попали ему шею и голову. Без сознания, он лежал, скрючившись, недалеко от меня, и истекал кровью.

Он неглубоко и неровно дышал, в его груди клокотало и булькало. Я сунул фотоаппарат в карман штанов, повесил обе винтовки на левое плечо, а раненого – на правое. Шатаясь под тяжестью ноши и скользя в грязи, я снова побрёл в тыл.

Я чувствовал, как кровь раненого пропитывает мне рубашку и стекает по моей спине…ягодицам…ногам.

Тёплая кровь. Никогда не забуду, как кровь товарища течёт по спине.

Несмотря на удары артиллерии, азиаты наступали нам на пятки. Я достал пистолет и загнал патрон в ствол. Я боялся, что азиаты попробуют отрезать нам пути к отступлению.

Когда я подошёл к узкой тропинке, кто-то впереди закричал : "Там косые!"

Я застыл как вкопанный. Потом выстрелил в партизан из пистолета. Они пытались подойти к нам с правого фланга и стреляли с бедра. Но их пули летели слишком высоко. Казалось, партизаны прячутся за каждым деревом, за каждым камнем.

Появился Ленц и заорал : "Не останавливаться! Вперёд!"

Несколько осколков той мины, что чуть не угробила меня, застряли в его левом плече. Кровь, пропитав рваный рукав, капала с кончиков пальцев.

Я снова двинулся с места и вставил в пистолет новую обойму. На всём 400-метровом пути по трепещущим джунглям назад к зоне высадки десанта нас не оставлял огонь противника.

Приблизившись к краю леса, я почувствовал, как солдат на моём плече судорожно вздохнул в последний раз и сник.

Ленц, придерживая зелёную повязку на ранах, приказал залечь. Над головой уже роями ревели "Фантомы", готовые причинить боль.

Представление началось!

Самолёты метали 750-фунтовые бомбы и бочки напалма на азиатов, которые были от нас не дальше ста метров и всё приближались. А те рвались вперёд в надежде всех нас прикончить, прежде чем мы успеем выйти на открытую местность.

Бомбардировщики делали один заход за другим, освобождаясь от смертоносного груза.

Земля под ногами сотрясалась от взрывов, подбрасывая нас на несколько дюймов над жухлой травой. По нам прокатывались ударные волны и терзали наши внутренности.

Мы глохли от грохота бомбовых ударов. Сначала вспышка огня, за ней струя горячего воздуха и – чёрная роза дыма, спиралью поднимающегося над лесом. На нас дождём сыпался разный мусор. Сучья, корни и огромные комья земли.

Потом полился напалм и предал огню лес и азиатов с их базовым лагерем.

Я лежал на земле, перепуганный до смерти, и обоссался в штаны.

После бомбардировки прилетел боевой вертолёт добивать оставшихся в живых партизан. Мы зажгли жёлтые фальшвееры, чтобы обозначить зону приземления санитарным вертолётам.

Зона наполнилась носилками, ранеными и завернутыми в плащ-палатки мёртвыми. Жуткое зрелище…

В ожидании отправки в тыловой госпиталь раненых и убитых выложили в один ряд, плечом к плечу. Не переставая, хлестал дождь. Поднялся туман. Джунгли разваливались в щепки и горели. Языки пламени от напалма высоко взлетали в серое, затянутое тучами небо.

Санитары с пепельно-серыми лицами и остатками медикаментов бродили от раненого к раненому, прелагая помощь.

Потребовалось четыре вертолёта, чтобы эвакуировать наши потери. Вертушки поднимались набитые битком. Хоть и были рассчитаны только на три пары носилок да на двух легкораненых. Но лётчики брали вдвое больше положеного, и кровь лилась из дверей вертолётов.

В этой засаде мы потеряли целый взвод – 25 процентов личного состава : 16 убитых и 24 раненых. И весь бой длился меньше часа.

Капитан Ленц лететь отказался и приказал санитару перевязать ему руку и плечо, чтобы самому вывести своих людей назад, в передовой район. Глаза капитана налились кровью, лицо было бледно, а одежда взялась коркой от засохшей крови.

Мёртвых и раненых увезли, и мы потопали назад, мокрые от дождя и пота, перепачканные грязью и кровью : мы вытянулись в колонну, еле волоча натруженные ноги и утирая лица, покрытые гарью этого дня.

Только оказавшись в относительной безопасности своего окопчика, я понял, как мне было страшно. Меня затрясло словно от приступа малярии.

Почти треть роты была убита или ранена меньше чем за неделю. Партизаны хорошо надрали нам жопу.

За такой короткий срок я досыта нахлебался войны. Мне нестерпимо захотелось в Сайгон. И было жаль солдат, которые не могли уехать. Которые снова пойдут в дозор завтра и послезавтра, через неделю и через месяц – пока не ранят, пока не убьют или пока не уедут домой по окончании службы.