На крючке (ЛП) - Кристен Каллихен

Я не замечаю его, даже когда он стоит прямо рядом со мной. Воздух наполняет мои легкие и вырывается из них, когда останавливаюсь и прикладываю свои руки в перчатках к бедрам.

Темные глаза Джорджа внимательно осматривают все вокруг. Грусть и сочувствие наполняют его взор, но он пытается скрыть это изо всех сил.

- Nine Inch Nails? - спрашивает он. - Серьезно, Банана?

Бедный Трент, его так неправильно понимают в этой песне. Она не о сексе. А о потребности и отчаянном поиске спасения. Мои глаза пылают, и я с трудом дышу.

- Они кажутся сейчас подходящими, - говорю я. А затем разражаюсь плачем.

Джордж притягивает меня к себе и крепко обнимает. Через несколько секунд в комнату заходит Айрис. Мы все втроем прижимаемся друг к другу, но это они меня поддерживают, а не я их.

МОИ НОГИ УДАРЯЮТСЯ о тротуар, создавая при этом гулкий звук, отдающийся прямо в мою голову. Я не знаю, где нахожусь и куда направляюсь. Я просто бегу. Мои голени горят, а горло дерет, но это ничто по сравнению с ощущением зияющей дыры, распирающей мою грудь. Боль. Она исходит из моего сердце, проникая через мои ребра, вены и кожу, словно густая, грязная вода из болота. Святое дерьмо, как же больно.

Я ускоряюсь, пытаясь преодолеть свою боль с помощью бега. Но она лишь нарастает.

Что же я наделал? Что же я наделал?

Безобразная сцена сама собой воспроизводится у меня в голове. Я помню свои слова, то, как они слетали с моих уст, словно я был вне себя, не в силах их контролировать. Я не остановился, а она не возразила мне. Она не сказала и слова против того, чтобы я ушел.

Поражение никогда не было моим уделом. Но все это не игра. Игры проходят и заканчиваются. Некоторые вы выигрываете, некоторые проигрываете. Но Анна такая одна, нет никого подобного ей. Я не могу просто двигаться дальше и заменить ее. А я ведь только что потерял ее.

Мой желудок сводит изо всех сил. Меня вот-вот стошнит. Я зашел слишком далеко. Мои колени ударяются о тротуар за секунду до того, как я блюю на траву. Рвота неистова, но свободнее я себя не чувствую. Нет, это болезненное чувство просто возвращается, снова наполняя меня доверху.

Я сажусь на задницу, задыхаясь, пот заливает мне глаза. Птицы чирикают. Кто-то заводит авто. Неподалеку женщина кричит, зовя ребенка в дом. Я вытираю рот и обнимаю себя за колени, прижимая их к груди.

Я скучаю по своим родителям. Я скучаю по ним так сильно, что дыра, которую Анна оставила в моей груди, когда вырвала мое сердце, становится настолько огромной, что боюсь, я могу развалиться на части. Я хочу поговорить с мамой и папой. Это иронично, учитывая, что пока они были живы, я никогда не обсуждал с ними свою любовную жизнь. Вероятно, если бы они все еще были живы, я тоже не стал бы этого делать. Но я бы пришел домой, пообедал бы в их доме и позволил бы себе болтать с ними ни о чем, пока не почувствовал некую видимость нормальности. Вместо этого я чувствую себя одиноким, более, чем когда-либо.

Этого достаточно, чтобы возыметь жажду заорать об этом на весь мир. Я заставляю свои ноги поднять меня с земли и возобновить движение.

Пока хромаю домой, мой живот болит, боль распространяется, и я не думаю ни о чем другом, кроме как о том, чтобы переставлять одну ногу за другой.

Когда захожу в дом, там царит тишина. Здесь всегда тихо. Но сейчас тишина заставляет мое тело гудеть. Сейчас я реально почти ненавижу ее.

Моя рука дрожит, когда упираясь ею о стены, иду за бутылкой спортивного напитка. На вкус он гадкий, горький и противный, но я глотаю его. Ручейки липкого напитка стекают вниз по моему подбородку.

Я вытираю их, опускаю взгляд на столешницу, замечая то, что сейчас выглядит будто долбанная насмешка. Совсем новая, блестящая хромированная машина для эспрессо. Мое зрение затуманивается, пока жар хлещет по моему телу. Бутылка из моей руки вылетает, секундой позже разбиваясь взрывом яркого оранжевого цвета на мои кухонные шкафчики. А затем я тянусь к машине, с чрезмерной силой вырываю шнур с гнезда, так, что накладка на розетку срывается вместе с вилкой.

Острая сталь ударяет о мое предплечье, когда пинаю ногой дверь и направляюсь к мусорному баку. С криком, я бросаю тупую машину в контейнер. Я хочу наброситься на что-нибудь, выбить из чего-то все дерьмо, но замечаю свою пожилую соседку миссис Хатчинсон, которая изумленно глядит на меня. Миниатюрная женщина, кажется, готова упасть в обморок. Черт.

Стискиваю челюсть, разворачиваюсь и бросаюсь обратно в дом. Я стою в пустом коридоре, хватаясь руками за затылок и пытаясь глубоко вздохнуть, пока ярость неудержимо струится по моим венам. Моя грудь вздымается и опадает, зубы болят там, где я стискиваю их. И тут гнев просто испаряется. Вот только он оставляет мне нечто похуже, коварную боль, которая почти валит меня на колени.

Шатаясь, я иду в душ и стою там очень долго. К тому времени, как мои ноги вновь меня держат, мое горло отекло, а тело ощущается слабым. Я не хочу думать ни о чем.

Когда приезжает Грей, я сижу на диване, играя в Ходячих Мертвецов в темноте.

Как обычно он вламывается в мой дом и включает лампу у дивана.

- Я предполагаю, ты выбросил ту эспрессо машину за тысячу долларов в свой мусорный бак.

Я мугыкаю и продолжаю уничтожать зомби с помощью своей виртуальной бейсбольной биты.

- Я забрал ее, - добавляет он, словно мне есть до этого дело.

- Выпроводи себя сам, - мне так больно говорить, что решаю в дальнейшем воздержаться от этого.

Грей вздыхает и проходит вглубь гостиной. Я улавливаю запах копченого мяса, но не утруждаюсь взглянуть. В любом случае, мне не хочется есть. Однако мое внимание привлекает звон, когда о журнальный столик ударяется упаковка из шести бутылок.  Кажется, что ярко-зеленые бутылки светятся на фоне темного дерева. В моем горле образуется ком. Газировка Зеленая Река. Я любил это дерьмо в детстве. Мой отец обычно позволял мне выпить пару бутылок во время летнего барбекю.

- Где... - я прочищаю горло. - Где ты это достал?- их по факту можно купить только в Чикаго.

- Особый заказ. Я собирался подарить их тебе на твой день рождения, -признается Грей, садясь на диван рядом со мной, после того, как распаковывает еще один пакет, содержащий контейнеры с той пахнущей едой. - Но подумал, что сейчас ты оценишь это сильнее.

Не нужно спрашивать, откуда Грей об этом узнал, весь гребаный кампус распространяет сплетни с интенсивностью и плодотворностью пожара.

- Они стояли у меня в холодильнике, - продолжает Грей, - потому что если мы собираемся и правда выпить что-то настолько сильно схожее с токсичными отходами, то, по крайней мере, оно должно быть холодным.