Новый Мир ( № 5 2012) - Новый Мир Новый Мир

Эта полка состоит из поэзии и нон-фикшн, между которыми, как между любыми крайностями, много общего. Поэзия — по крайней мере лирическая поэзия — не занимается выдумыванием историй: лирическое стихотворение отражает некое реальное чувственное или интеллектуальное переживание — естественно, определенным образом трансформированное, сублимированное или даже затемненное по неким правилам принятого автором дискурса. То есть поэт, используя определенный, часто весьма своеобразный инструментарий, занимается исследованием и описанием мира, хотя бы и своего внутреннего, и совершает творческую работу, в какой-то мере аналогичную работе автора путевых заметок. С другой стороны, литература нон-фикшн тоже не обходится без авторской самопрезентации, без авторской оптики и интонации, без пристрастия, избежать которого удается не всегда. Да и незачем.

 

И р и н а   Е р м а к о в а. Алой тушью по черному шелку. М., «БСГ-Пресс», 2012,  168 стр.

Изящно изданная (суперобложка действительно алым по черному и приятна на ощупь), книга имеет давнюю и нелегкую историю, о которой автор рассказывает в послесловии под названием «А у нас в Японии». Проект (в 1991 году, когда мистификация задумывалась и начиналась, еще и не знали такого словоупотребления) на раннем этапе имел двух авторов и предполагал явить миру никогда не существовавшую средневековую японскую поэтессу Ёко Иринати, специализировавшуюся на эротических танка. Как порой бывает, успешному проекту стала грозить судьба другого проекта — знаменитого «Козьмы Пруткова». Пути авторов разошлись, начался дележ совместно нажитого имущества. («…Соавторство распалось. Каждый из нас остался со своей частью рукописи. Моя — включала имя литгероини и название. <…> образовалось судебное недоразумение, затянувшее выход книги. Суров бдительный японский бог: судебный иск был, конечно же, отклонен. Свободу Ёко Иринати! Впрочем, Ёко Иринати всегда была свободна!»)

Человеческая комедия (или трагедия), сопутствующая литературным конфликтам, — тоже нон-фикшн, непридуманные страсти, кипящие вокруг придуманных фигур. Примечательно, что в послесловии, представляющем собой и любопытный литературно-житейский материал, и автокомментарий, Ирина Ермакова ни разу не упомянула имени прежнего соавтора. Последуем воле автора, однако подскажем любознательному читателю, ссылаясь на то же послесловие, что последняя подборка, обозначенная «все еще в контексте публикации двумя именами», вышла в журнале «Арион» в 1995 году. Читательское любопытство, таким образом, вполне может быть удовлетворено. Ермакова секрета из имени бывшего соавтора не делает, просто, полагаю, не хочет, чтобы оно появлялось в этой книге.

Итак, сборник, задуманный автором именно как массив стихов танка, выделенный из совместного проекта еще в 2007 году, после всех перипетий наконец вышел. И оказался неплохим подарком не только всем любителям мистификаций (игра окончилась — и невесело, псевдоним раскрыт) и стилизаций, японистики и полиграфического совершенства, но и просто цельной книгой — изящной, полной постмодернистских отсылок и пародийно-ироничной («Ночь соседей: / шорохи, робкое дыханье, / стук бамбуковой ширмы. / Не уснешь теперь до зари. / О, бумажные стены!»).

Не столько Япония или псевдояпония, сколько мягкая насмешка, обращенная к общекультурному представлению о «японском» (как бы развернутое до объема книги стихотворение «Восточные переводы» Арсения Тарковского). Эротика здесь — как и положено «японским» текстам — в недоговоренности, в распаленном ожиданием воображении читателя, которое, подобно донгуановскому воображению, энергично «дорисовывает остальное» («Поблекло / прекрасное черное небо / и луна свалилась в обморок за Фудзи. / Японским языком говорю тебе — / я умерла»).  Сугубо японская недосказанность, но как бы в экспортном ее варианте, для специфически русской аудитории (у нас что ни читатель, то японофил).

Ложка дегтя: некоторые танка, воспринимавшиеся в начале 90-х как нахальная провокация (об этом времени литературных жестов, провокаций, мистификаций и «отвязанной свободы» — об этом Празднике Непослушания, как выразилась Алиса Ганиева, я думаю, будут писать еще много), сейчас выглядят, скажем так, несколько прямолинейно («Ночь на исходе. / Не оживает под пальцами флейта. / Надо губами коснуться / флейты твоей, / любимый?»). Настоящие японцы в аутентичных своих текстах плотью любуются не меньше, чем луной и вишневым цветом, но здесь слух — вообще он у Ермаковой на редкость тонкий — как бы чуть сбоит… Впрочем, таких случаев немного. А вообще, если говорить о целевой аудитории , — прелестная «валентинка», одна из тех книг, что читают вместе под одним пледом…

 

Г р а ж д а н и н  П о э т.  31 номер художественной самодеятельности.  М., «Азбука-Аттикус», 2012, 144 стр.

Тоже проект , где Дмитрий Быков (ради текстов которого литературоцентричному человеку вроде меня только и имеет смысл рассматривать эту книжку) обозначен в аннотации вторым после артиста Михаила Ефремова, но перед продюсером Андреем Васильевым. Тоже подарочное издание, только рассчитанное на несравненно большую аудиторию, поскольку в дело замешано телевидение (все его ругают, но именно попадание в этот ящик и делает человека звездой). Книга собрана из фотографических коллажей, представляющих актера Михаила Ефремова в разных ролях, и злободневных стихотворных фельетонов Дмитрия Быкова (иногда с факсимильными помарками-пометками, как бы творческой кухней, вынесенной на всеобщее обозрение). Быков их, напомню, писал, а Ефремов зачитывал с экрана телевизора. («Летят перелетные птицы, / Летят за пределы Москвы, / Летят, не хотят возвратиться / Орлы, куропатки и львы, / На вольности сладостный запах, / Боясь, что вот-вот запретят, / И бабы стремятся на Запад, / И бабки туда же летят <…> Приметы настолько зловещи — / Но, собственно — comme a la guerre, — / Что ныне летают и вещи, / Свезенные на Селигер./ Ужасная там неполадка:/ Как девка, подол подхватив, / У них улетела палатка, / Как символ родных перспектив»).

Рассуждать здесь на тему, является ли поэзией / не поэзией быковская «гражданская лирика», не слишком интересно. Искусство стихотворного политического фельетона-пародии, где в качестве основы используется знаковое стихотворение классика, старо и почтенно («По небу полуночи Плеве летел / и грозную песню он пел, / и толпы жандармов в забитой стране / той песне внимали одне»). Вот и Быков наследует почтенной и, увы, неиссякающей традиции — «увы» хотя бы потому, что политический фельетон становится остро востребован в не самые веселые исторические моменты (добавлю, однако, и не в самые страшные, когда уже не до фельетонов). Тут интересно другое: насколько быстро устаревают такого рода тексты? Казалось бы, так же стремительно, как и породившие их новостные поводы… С другой стороны, перед нами под книжной обложкой оказывается некая вполне информативная картина года (в который иногда укладывается целая эпоха). Причем картина за счет «компактности» поэтического текста, нагруженного дополнительными смыслами и коннотациями, более информативна, чем просто новостные сводки. С третьей стороны, через, скажем, лет пять такая картина устареет вроде бы окончательно — вспомнить иных фигурантов и то затруднишься. С четвертой стороны, лет через пятьдесят-сто картина вновь становится информативной — как незаменимое пособие для историков и культурологов (хотя бы — какой именно культурный багаж, какой общий язык объединял всю смотрящую-слушающую  аудиторию, отсылки к чему и к кому все схватывали с полуслова). Так что не все так просто с этими фельетонами-однодневками…

 

Л е т а  Ю г а й.  Между водой и льдом. М., «Воймега», 2010, 56 стр.

Вологда все ярче заявляет о себе на современной карте молодой поэзии — Ната Сучкова, Мария Маркова, Наталья Боева, Евгения Малиновская, с недавних пор — Антон Черный. Не в последнюю очередь благодаря ежегодным фестивалям (дискуссия о пользе/вреде литературных фестивалей в свое время имела место в журнале «Арион») — и фестивалю «Плюсовая поэзия», одним из организаторов которого выступает Антон Черный, и фестивалю «М-8» (так, напомню, называется трасса Москва — Архангельск), задуманному и проводимому бывшим вологжанином Данилом Файзовым, поэтом и известным организатором поэтических чтений (группа «Культурная Инициатива», состоящая из Данила Файзова и Юрия Цветкова, — заметное явление литературной жизни Москвы, и не только Москвы). Фестиваль для местных поэтических сил служит чем-то вроде катализатора — прежде всего это касается, конечно, молодежи, — и когда заходит разговор о том, нужны или не нужны вот такие съезды, я всегда вспоминаю Вологду… Но вернемся к Лете Югай и ее книге.