Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров

городе с вечной слякотью и дождями. Обедал у Федорова, как загулявший купчик, раскатывал на извозчике... Идиот несчастный, тупица!

Впрочем, почему же в Ленинграде? Гораздо раньше, скорее всего, еще в пограничной полосе. А возница на пароконном фургоне, слишком услужливо выскочивший на дорогу? Разве случайно появился он на его пути со своей глупой болтовней, призванной ослабить внимание? А вежливый тихий студентик, довезший его до Ленинграда и сдавший с рук на руки? Боже милостивый, сколько идиотских ошибок допущено, как он был доверчив и глуп!

Всю ночь он бодрствовал.

Лежал на своей нижней полке, накрывшись с головой одеялом, лихорадочно обдумывал ситуацию. Выйти придется на какой-то из станций, другого ничего не остается. Исчезнуть из вагона по возможности незаметно, без шума, повернее оторвавшись от преследования. Ну и держать себя в железной узде самодисциплины. Не все еще загублено, остались кое-какие шансы выкрутиться с честью. Серого Волка ноги кормят. Ноги и сообразительная голова.

В Клину, за девяносто километров от Москвы, он расстался с уютом спального вагона. Вылез в окошко уборной и стремительно нырнул под стоящий на соседнем пути состав с порожняком.

Прыжок получился мягким, кошачьим. Смотритель с молоточком, проверявший вагонные буксы, даже не обернулся в его сторону.

До Москвы он добирался целый день. Менял пригородные поезда, соскакивал на ходу у семафоров и топал пешком, а на станции Сходня и вовсе отказался от услуг железнодорожного транспорта. Вышел на шоссе, дождался попутной машины с какими-то бочками, доехал за трешку.

«Хвоста» за ним не было — это точно. Самые опытные ищейки не смогли бы уследить за его неожиданными хитроумными зигзагами. И билет на Смоленск он раздобыл с помощью сердобольной маленькой старушенции, едущей погостить у замужней дочери. Ловко заговорил ей зубы, пожаловался на фронтовое ранение ноги, на нестерпимые боли, и старушка согласилась постоять в очереди.

Нервное напряжение несколько снизилось. Только зверски истязал голод. В шикарный вокзальный ресторан с хрустальными люстрами и белоснежными скатертями он не решился лезть. Хватит ленинградских излишеств, вполне достаточно. Поблагодарил старушенцию за услугу и вышел на вокзальную площадь.

Новая встряска обрушилась на него ровно через десять минут. Ужасная по своей дикой нелепости, чем-то схожая с кошмарным сном и тем не менее толкнувшая к новым безрассудствам.

Харчевня, которую он разыскал, была извозчичьей. Гоняли тут чаи с баранками, баловались иногда водочкой, а разносолов в меню не было и, судя по всему, не предвиделось. На первое жиденькие монастырские щи без мяса, на второе — отварная картошка с грибной подливкой.

Едва он взялся за свою миску со щами, как к нему, не очень твердо держась на ногах, приблизилась мрачноватая небритая личность. «Выдь, Коля, на улицу, поговорить надо», — прохрипела личность, обдав острейшими запахами стойкого перегара. «В чем, собственно, дело? — строго спросил он, всем своим существом предчувствуя беду. — Вы меня с кем-то путаете». На личность его строгая интонация не произвела ни малейшего впечатления. Наоборот, личность явно возвысила голос, ища сочувствия за соседними столами. «Ах, путаю, да? А кто Нюркину долю замотал? Не ты разве, гад? Отдай, говорю, добром! Я и милицию могу крикнуть, мне ничего не стоит!»

Посетители харчевни прислушивались к их объяснению с нескрываемым злым любопытством. Назревал скандал.

Изо всей силы толкнув личность в грудь, он бросился к входной двери, выскочил в переулок, коротким ударом в подбородок свалил какого-то мужчину, преградившего дорогу, и побежал в темноту. Вслед неслись возбужденные крики.

Позднее, чуть отдышавшись в говорливом многолюдье бесплацкартного вагона, он ругательски ругал себя за паникерство. Следовало откупиться, сунуть этому бродяге червонец, свести разговор к шутке. Наконец, выйти с ним на улицу, разделаться без нежелательных свидетелей.

Но тогда, отчаянно петляя во мраке московских тупичков, подворотен и глухих переулочков, он и не подумал об этих возможностях. Страх парализовал его неистощимую изобретательность, которой он так гордился в душе. Страх глупый, унизительный, опустошающий. Нервная система явно отказывала.

В Смоленск скорый поезд прибывал на рассвете. Сразу идти по адресу корнета вряд ли было разумно. Сперва требовалось кое-что разведать, прояснить слегка обстановочку. Адрес достаточно старый, никем, в сущности, не проверенный. Мало ли какие перемены случаются за столько лет. Особенно с офицерами, активно участвовавшими в борьбе против большевиков.

До полдесятого он обретался на местном привозе. С жадной торопливостью набросился на горячие пирожки у мордастой торговки, принудив себя остановиться на шестом, выпил бутылку вкуснейшего топленого молока, купил хороших папирос.

Крикливая базарная толпа действовала на него умиротворяюще, вчерашние передряги начали казаться не столь серьезными.

В десять открылся киоск горсправки. Воспользоваться его услугами было удобнее всего. Имя и отчество корнета он знает, а возраст назовет приблизительно.

Корнет был чуточку моложе его, стало быть, девяносто второго или девяносто третьего года рождения. Уроженец Смоленска. Из потомственных почетных граждан, сын купца первой гильдии. Правда, об этом говорить не следовало.

Девица в киоске что-то слишком медленно заполняла форменный бланк. Кокетливо улыбалась, дурища, делала глазки, прельстившись, наверно, его заросшей помятой физиономией. В заключение со вздохом сообщила, что телефона у нее пока не установлено и справка будет готова лишь к двенадцати часам, никак не раньше.

Улыбаться в ответ он не стал, только глянул на девицу со значением. Одаривать девиц такими взглядами всегда было его любимым занятием.

Дальнейшая потеря времени на базаре не вызывалась необходимостью. В парикмахерской на улице Карла Маркса он высидел все мыслимые и немыслимые процедуры. Устроился поближе к окну, скосив глаз, наблюдал за улицей. От массажа и горячих компрессов неудержимо клонило в дремоту.

После парикмахерской долго гулял в безлюдном городском парке. Пробовал даже уснуть, забравшись в беседку над обрывом, но помешал свирепый, пронизывающий ветер.

Барышня из киоска встретила его сухо. Ни слова не сказав, выдала бумажку, из которой явствовало, что искомое лицо в городе Смоленске не числится и, следовательно, не жительствует. Вслед за тем барышня уткнулась в потрепанную книжонку, точно и не было утренних улыбочек.

Ему бы, дубине, оценить все надлежащим образом, сделать выводы. И внезапную сдержанность совслужащей, отнюдь не случайную. И истинное значение выданной ему бумажки. Оценить бы, не лезть на рожон, а бежать что есть духу, благо еще не пойман...

Все последующее было ужасно.

Не поверив официальной справке, он отправился разыскивать корнета. В чужом городе, среди подозрительно настроенных советских граждан. Расспрашивал каких-то женщин в очереди у магазина, ходил из адреса в адрес, все еще надеясь на информацию всеведущего генерала Глазенапа. Громко называл фамилию человека, ставшего у всех жителей города притчей во языцех. Короче говоря,