Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф - Валентин Катаев

— Не-пра-виль-но!

— Правильно, господа. Сам король одобрил.

— Браво, браво, браво!

— Дальше, дальше, господа! Мельница в стойке. Гендерсон, покажи. Пока эта самая меньшевистская мельница мелет, капиталисты расправляются с бастующими. Чистенький приемчик.

— Не-пра-вильно!

— Кто это там все время кричит «неправильно»? Совершенно правильно! Томас применял этот прием с большим успехом во время последней схватки между капиталистами и рабочими.

— Браво, браво, браво!

— Дальше. Так называемый мост. Прошу убедиться. Гендерсон, покажи. Видите — он делает мост, по которому без всякого труда Болдуин проводит на бастующий завод любое количество штрейкбрехеров.

— Браво! Бр-раво-оо! Би-с!

— За поздним временем переходим к раздаче призов. Король, раздавайте.

— Первый приз — орден Подвязки — присуждается борцу, скрывающемуся под желтой маской.

— Интересно, кто бы это мог быть? Снимите маску!

— Попрошу вас снять маску, таинственный незнакомец!

Таинственный незнакомец застенчиво снял маску.

— Ба! Плутишка Макдональд! Ха-ха! Мы так и знали, что это ты, старый мошенник!

— Получай подвязку, Мак. Пускай она гордо поддерживает ваши носки и вашу незапятнанную репутацию моего старого лакея.

Макдональд почтительно приложился к королевской ручке.

— Второй приз присуждается Гендерсону и Томасу. Получите, милые, на чай десять тысяч фунтов и поделите по совести, только чур не драться. Да скажите там, на кухне, чтоб вас накормили.

— Господа, чемпионат международной классовой борьбы считается оконченным. Музыка — ту…

— Стойте! — раздался грозный голос, и на сцену медленно вышел новый борец, в красной маске. — Стойте!

— Кто вы такой? — испуганно пискнул король.

— Я — чемпион рабочих всего мира. За мной миллионы угнетенных. Стойте! Борьба не кончается. Она только еще начинается. Ни с места! Музыка, «Интернационал»!

…И в европейском цирке повисла тягостная тишина…

1926

Евангельская история*

Орган независимой Крестьянской партии, три номера которого были конфискованы день за днем, вышел с главой Евангелия вместо передовой и с примечанием от редакции, что «эта передовая, вероятно, не будет конфискована комиссаром правительства».

Телеграмма из Варшавы

Комиссар польского правительства вызвал к себе редактора газеты и сказал ему:

— Садитесь.

— На сколько? — бледно заинтересовался редактор.

— На этот раз на две минуты, не больше, — вежливо улыбнулся комиссар правительства.

— С заменой штрафом или же без замены?

— Без всякого штрафа и без всякой замены, пан редактор. Даже наоборот. Разрешите от имени польского правительства выразить вам горячую признательность за то, что вы в вашей уважаемой газете отказались от всякого рода политических выпадов против государственной власти и решили заменить крамольные передовицы цитатами из Священного писания. Надеюсь, что и впредь вы будете держаться такой же благонамеренной линии. Не так ли?

— Пан может быть в этом уверен, — элегантно поклонился редактор.

— Приятно слышать. Старайтесь, молодой человек.

— Постараюсь…

— То-то! И чтобы никаких выпадов. А то у меня в двадцать четыре часа… Понятно?

— Понятно.

— Ступайте же, молодой человек, и продолжайте в том же евангельском духе.

— Мерси. Буду продолжать. До свидания.

Придя в редакцию, редактор стиснул острыми кулаками виски и нежно скрипнул зубами.

— Секретарь!

— Что прикажете?

— Основное содержание завтрашнего номера?

— Передовая на тему о растущей безработице, телеграммы, фотография Пилсудского, беседующего с английским представителем, фотография, изображающая сенаторов, расходящихся после заседания сената, стихотворение «На бой с тьмой!», зарисовка нашего художника демонстрации безработных в Лодзи и объявления.

— Хорошо. Тащите сюда Евангелие. Будем сочинять в строго евангельском духе. Хор-ро-шо!..

Комиссар развернул утром очередной номер газеты, ярко улыбнулся и воскликнул:

— Ха-ха! Вот это я понимаю! Газетка что надо. Вполне благонамеренная. Сплошное Евангелие, можно сказать, а не оппозиционная пресса! Приятно, приятно. Почитаем!

Комиссар удобно откинулся на спинку кресла и погрузился в чтение, бормоча:

— Тэк-с? Передовая статья — «Нагорная проповедь». Очень замечательно. Дальше: стихотворение в прозе «Заповеди блаженства». Красота-с! Затем телеграмма от Иоанна, Луки, Матфея и Марка… Н-недурственно! А эт-то что такое?

Тут рука господина комиссара дрогнула. Затылок надулся и побагровел.

— Канальи! — пискнул комиссар неправдоподобным голосом. — Прохвосты! Негодяи! Расстреля…

Вбежавшая в кабинет жена застала господина комиссара в бессознательном состоянии. Лоб его был бледен и покрыт крупными каплями холодного пота. А пальцы судорожно сжимали лист газеты на том самом месте, где были помещены рисунки и фотографии.

На первой фотографии был изображен Пилсудский, беседующий с английским представителем, а под ним крупным шрифтом напечатано:

К ПОЛУЧЕНИЮ ИУДОЙ ТРИДЦАТИ СРЕБРЕНИКОВ

На второй фотографии были изображены польские сенаторы, выходящие из здания сената.

И подпись:

ИЗГНАНИЕ ТОРГУЮЩИХ ИЗ ХРАМА

Затем красовался рисунок, изображающий толпу безработных, расстреливаемую полицейскими, снабженный следующей евангельской подписью:

НАСЫЩЕНИЕ ПЯТЬЮ ХЛЕБАМИ ДЕСЯТИ ТЫСЯЧ ГОЛОДНЫХ

Дальнейшего жена комиссара не смогла прочитать. В глазах у нее зарябило, и она с тихим стоном повалилась на бездыханное тело господина комиссара.

1926

Твердокаменный старик*

Английский министр финансов Черчилль публично заявил: «Лично я надеюсь, что доживу до того дня, когда в России будет цивилизованное правительство».

Из газет

Несомненно, у старика Черчилля имеются свои непоколебимые взгляды на «цивилизацию». Безусловно, твердокаменный старик хорошо усвоил себе с детства, что и как…

Которое правительство «цивилизованное» и которое «нецивилизованное».

Для мудрого старика ясно все как дважды два.

Ежели, например, правительство угнетает рабочий класс и заставляет голодать миллионы трудящихся людей, — значит, правительство «цивилизованное».

Ежели правительство, наоборот, само является рабочим классом, никого не угнетает и прилагает все усилия к тому, чтобы трудящимся всего мира жилось как можно лучше, — значит, ясно: правительство «нецивилизованное», дикое, варварское.

После этого ничего нет удивительного в том, что твердокаменный старик в один прекрасный день сердито прошамкал:

— Надеюсь, что я доживу до того дня, когда в России будет «цивилизованное» правительство!

Старая лисица Черчилль! У него определенно ставка на бессмертие, не иначе.

Что ж, пускай: в наш век радио, внутриатомной энергии, междупланетных ракет и прочего не грех помечтать и о бессмертии.

Мечтайте, симпатичный старик, мечтайте! Не возражаем! Мало того: от всей души желаем вам бессмертия! Живите, дедушка! Дожидайтесь «цивилизованного» правительства в России! Пес с вами!

Не надо быть пророком, чтобы предсказать зловещую, хлопотливую, лишенную тихих семейных радостей и веселых развлечений жизнь бессмертного старика в течение ближайших двухсот — трехсот лет.

— Ну что, как? — спросит твердокаменный старик в конце XX века. — Ну что, как? В России уже «цивилизованное» правительство?

— Увы, — ответят бессмертному Черчиллю внуки. — Увы, дедушка! В России, представьте себе, до сих пор правительство «нецивилизованное». Мало того: «нецивилизованное» правительство образовалось в Германии, Франции и Италии, не говоря уже о Китае, где «нецивилизованное» правительство как раз сегодня празднует свою тридцатую годовщину…

— Ах, так?! — воскликнет твердокаменный дедушка, скрипнув бессмертными зубами. — Оч-чень хорошо. Но я все-таки надеюсь, что доживу до того дня, когда во всех упомянутых странах будет «цивилизованное» правительство. Ведите меня омоложаться, внучки!

Приблизительно в середине XXI века, после восьмого омоложения, бессмертный Черчилль спросит:

— Ну, как обстоят дела насчет «цивилизованного» правительства в России?

— Плохо обстоят дела, милый предок, — ответят правнуки. — Плохо. Кроме перечисленных «нецивилизованных» правительств, образовалось еще одно «нецивилизованное» правительство… в Америке.