Сломанная тень - Валерий Введенский

Пришлось обшаривать карманы.

Уже отчаявшись, Илья Андреевич стащил с покойника сапоги. Слава богу!

– Мертв? – спросил Терлецкий, когда Тоннер вернулся в гостиную.

– Да! – подтвердил доктор.

– Илья Андреевич! Не в службу, а в дружбу! – Ирина Лукинична уже распутывала новый клубок. – Ножнички забыла! Петельку поддеть! В моей комнате, на бюро. А еще лучше – к Оленьке зайдите! У нее в столике для рукоделия тоже такие есть!

– Давайте я сбегаю! – предложила Змеева.

– Не надо! – Ирина Лукинична схватила ее за руку. – Сиди!

Через минуту доктор вернулся:

– Ваши ножницы!

Ирина Лукинична уставилась на него непонимающе.

– Что-нибудь еще? – учтиво спросил Тоннер.

Глава тридцать первая

– Весь стол жалобами на вас завален! Полюбуйтесь!

Тоннер подошел, взял листок, быстро пробежал его: донос был написан Шнейдером, а крестик вместо подписи Макар поставил сам, трясущейся рукой. Оттого вышел крестик покосившимся, как на заброшенной могилке.

– Что скажете?

– Ахинея! Пьяный бред!

– Я лично с Макаром беседовал! Он икону целовал!

– Да он за стакан убить готов! Гнать его надо! Или лечить от пьянства!

– Ладно! Допустим! Ну а это? – Хромов протянул другой листок.

Ага! Почерк Ирины Лукиничны! Быстро они со Шнейдером спелись!

– Надеюсь, почтенную даму вы в пьянстве обвинять не станете? – язвительно спросил академик.

– Сестра этой дамы страдала неврозами на любовной почве, – пояснил Тоннер. – Я, конечно же, обязан был осматривать Софью Лукиничну в присутствии других лиц, но случилась экстренная необходимость…

– А что вы скажете на это? – Хромов сунул Илье Андреевичу следующую бумагу.

Ого! От Яхонтова, с резолюцией Крабовицкого: «Примерно наказать!»

– Признаете, что снабжали вора Тихона опиумом?

– Он украл склянку, когда нес мой саквояж!

– А Яхонтову он перед смертью другое заявил! Что вы были сообщниками! Снабжали его ядами!

– Вранье! Кроме Яхонтова, этих признаний никто не слышал! – напомнил Илья Андреевич.

– Петр Кузьмич – лучший полицейский пристав!

– Взяточник и очковтиратель!

– Ваше недостойное поведение бросает тень на кафедру и всю академию!

– Я надеялся, что вы верите ученикам, а не подметным письмам!

– Или вы немедленно подаете в отставку, или…

– Считайте, уже подал! Когда я могу забрать атлас?

– Атлас? – переспросил Хромов. – Какой атлас?

У Тоннера заиграли желваки.

– Атлас я вам не отдам! Трудились вы над ним в служебные часы, препараты кафедры опять же использовали! Атлас принадлежит академии! Когда мы его закончим, ваш скромный вклад, конечно же, будет упомянут. Для провинциального врача это великая честь, Тоннер!

– Я собираюсь практиковать в Петербурге.

– После того, что вы натворили, сие невозможно! В Сибирь езжайте! Там любым врачам рады! Даже таким! Свободны!

Илья Андреевич не сдвинулся с места. Стоял и глядел исподлобья.

Усмехнулся, достал из кармана листок, развернул, но не отдал, ткнул пальцем в одну из подписей:

– Ваша?

– Кажется…

– Читаю: «Налединская Полина Андреевна пребывает в нервном расстройстве, выражающемся в бреду и попытках сбежать из дома. Учитывая, что подобным заболеванием в течение жизни страдала мать больной, рекомендовано принудительное заключение в больницу для душевнобольных или длительное, до полного выздоровления, пребывание в поместье». Вы сами-то пациентку осматривали, Сергей Алексеевич?

В голосе Тоннера звучал металл; Хромов решил, что лгать не стоит:

– Нет. Но Борис Львович подробно описал положение, в котором оказалась несчастная семья. Молодая женщина после смерти кузена впала в безумие. Меры надо было принять срочно! Времени на консилиумы не оставалось!

Тоннер благодарил Бога и Налединского, который отдал ему заключение. Ирина Лукинична вручила его Юрию Петровичу по приезде.

– Шнейдер упомянул, что Полина Андреевна беременна?

– Нет!

– Причем беременна от любовника! Семья хотела принудить ее скрыть позор!

У Хромова застучали зубы.

– Так вот! Муж хочет подать на вас жалобу! – Тоннер счел возможным слегка исказить факты. – А Шнейдера грозит посадить в тюрьму! Он за фальшивое заключение двести пятьдесят рублей серебром получил!

Хромов прикрыл глаза.

– Что вы хотите, Тоннер? Остаться на кафедре?

– Увольте! Для начала атлас!

У Хромова на душе слегка полегчало:

– Да забирайте!

Тоннер продолжал:

– Во-вторых, вы не должны чинить никаких препятствий моей врачебной практике в Петербурге!

– Бог с вами! Практикуйте!

– Казенную квартиру освобожу, когда найду новую!

– Конечно! Живите сколько хотите…

– А вот Шнейдер ее освободит сегодня же! Ему пора в Сибирь!

– Как в Сибирь? Я думал, мы договорились…

– Там любым врачам рады! Даже таким! Вот пусть и катится!

– Я уезжаю…

– Прощайте! – Неубранная, с непричесанными волосами, в накинутом на сорочку халате, Полина сидела у окна. Она не встала и даже не повернулась к Угарову.

Шансы были призрачными, но Денис решил рискнуть. Теперь, когда Кислицын мертв, а Тоннер прилюдно оплеван, сердце любимой свободно. В последние дни Угарову удавалось невозможное, почему бы еще разок не испытать судьбу?

– Полина! Я не знаю, когда мы встретимся…

– Никогда!

– Но почему? – Денис отшвырнул костыли и упал на колени перед возлюбленной. – Богиня! Сжальтесь над несчастным! Я люблю вас!

Грохот костылей заставил Налединскую обернуться. Но взгляд ее ничего хорошего не обещал:

– Любите?

– Люблю! – задыхаясь от волнения, повторил Денис.

– А кто каждый день пишет Варе, как он соскучился, как считает дни до встречи, как одиноко ему в Петербурге?

– Проклятый Кислицын! Он и мои письма читал! – Угаров скрипнул зубами.

– Вы, видно, забыли, что Варя моя кузина. Мы пишем друг другу каждую неделю!

От стыда Денису захотелось превратиться в комара и незаметно улететь.

– Если бы… – промямлил он, – как только бы… вы бы ответили взаимностью, я бы сразу, в тот же день… Ей-богу! Порвал бы с Варей!

– Идите вон!

Угаров на коленях пополз за костылем, Полина подала ему второй.

– Спасибо! – поблагодарил Денис, с трудом встав. Полина снова села в кресло. Усталая, изможденная горем и бессонной ночью, она напомнила Угарову срезанный цветок, который, лишившись земных соков, сразу стал увядать. – Полина Андреевна! Не убивайтесь! Вас ведь никто не винит! Откуда вы могли знать, что Кислицын негодяй?

– Замолчите! Я любила Матвея таким, каким он был. И ради него тоже была готова на все! Даже на преступление! И если бы не дитя, которое я ношу, наше с ним дитя, вчера наложила бы на себя руки!

– Господи помилуй, – прошептал Денис.

Бенкенштадт, как и Хромов, сесть Тоннеру не предложил:

– Я вами недоволен. Сперва надо было мне доложить! А вы спектакль устроили! Секретные сведения разболтали!

Тоннер решительно отодвинул стул и уселся. У Бенкенштадта глаза налились кровью, хрустнул сломанный карандаш в руках, но он сдержался. Доктор не его подчиненный! Он сам просил у Тоннера помощи!

– Кислицын мог скрыться! – веско сказал Тоннер. – Докладывать и советоваться не было времени.

– Что ж! Убийцу вы изобличили. Буду хлопотать о награде!

– Благодарю!

– А вот о Дашкине пеклись напрасно!

У Ильи Андреевича заныло под ложечкой. Похоже, орден ему вручат в Нерчинске!

– В окружение Веремеева, – продолжил Бенкенштадт, – давно внедрен наш сотрудник, мы подробно осведомлены об их переписке. Если бы хотели – давно бы Дашкина в Сибирь отправили! Но он не опасен! Просто болтун! Таких среди наших либералов – большинство. Но теперь, когда его ввели в Государственный совет, Дашкин будет восхвалять императора пуще записных лизоблюдов! Вот увидите! Так что жизнью вы рисковали напрасно!

Бенкенштадт позвонил в колокольчик, влетевшему адъютанту приказал закладывать карету.

– Ну что ж, Илья Андреевич! Мне пора!

Тоннер поднялся:

– Честь имею!

Тоннер нагнал Угарова уже за Средней Рогаткой[90].

– Простите! Меня Бенкенштадт вызывал!

– Понимаю! – Угаров, несмотря на боль, вышел из кареты – хотел поговорить с доктором наедине, без Лаевского.

– Еще раз благодарю. Если бы не вы…

– Не стоит!

Друзья помолчали.

– Чем планируете заняться? – поинтересовался Тоннер. – Живописью?

– Что вы! С этим покончено! Женюсь, там посмотрим!

– Боюсь, вашему темпераменту размеренность сельской жизни противопоказана! Как врач говорю!

Угаров улыбнулся:

– Может, год-другой в полку послужу. А вы действительно не знаете, кто отравил Софью Лукиничну?

Тоннер снова поразился его интуиции:

– Почему вы решили, что ее отравили?

– Уж больно кстати умерла!

Тоннер вздохнул:

– Вы, как всегда, правы. Ее отравили. И сделала это Ирина Лукинична! Андрей Артемьевич задумал развестить, чтобы жениться на Ольге. Вот Ирина Лукинична и решила отравить сестру, чтобы обвинить Змееву в убийстве! Одним ударом хотела обеих соперниц устранить!