Сломанная тень - Валерий Введенский

Налединский задумался. О гибели Тучина они с Владимиром узнали по приезде и обсудить ничего толком не успели. Тоннер явно подозревает Лаевского. Сказать правду – значит усилить его подозрения. Соврать? Тоннер явно не дурак, согласовать показания им времени не дадут! Если сейчас он соврет, а Владимир, напротив, скажет правду, под подозрением окажется он сам, Налединский! Будь что будет!

– Сегодня ранним утром!

Тоннер вскочил:

– Терийоки в шестидесяти верстах отсюда! А выехал Лаевский часов в двенадцать пополудни! Где ж он был столько времени?

– На лице царапины заметили? – Терлецкий тоже не смог усидеть.

– Владимир перевернулся дорогой! – объяснил сыщикам Налединский. – Сейчас неудачное время для поездок: снега нет, зато лед повсюду. Владимир очень долго ждал помощи со станции, чудом ноги не отморозил. Второпях в ботиночках поехал! – Налединский нервно поправил шейный платок. – Вы зря подозреваете Лаевского! Он не убивал Тучина!

– А Баумгартена? Репетина? Верхотурова? Ухтомцева? – Терлецкий вплотную подошел к креслу, где сидел Юрий.

– Тоже не убивал!

– А кто? – Терлецкий нависал над ним скалой, готовой в любую секунду раздавить.

– Супруга сказала, что Тучина убил слуга!

– Это мнение полиции! А мы подозреваем вашего друга!

– Потому что мыслите превратно! Да, все убитые – его кредиторы! Но Лаевский – дворянин! Это слово для вас хоть что-нибудь значит?

На лице Терлецкого заиграли желваки.

– Юрий! Вы были любовником Лаевского? – спокойно уточнил Тоннер.

– Да!

– Сходите-ка за Лаевским, Федор Максимович! – приказал Илья Андреевич.

Терлецкий сжал кулаки. Тоже мне! Нашел мальчонку на побегушках. Но сдержался:

– Слушаюсь!

– Почему вы расстались с Лаевским? – спросил Тоннер, когда полковник вышел.

– Владимир стал вымогать у меня деньги, а я, как все богачи, предпочитаю бескорыстную любовь.

– Лаевский беден? – удивился Тоннер.

– Вполне обеспечен! Отличный дом, недурное имение! Но он мечтает о миллионах! Потому несколько лет назад ввязался в аферу. Один прохиндей наплел ему с три короба про алмазы в Якутии! Мол, точно они там есть, надо только снарядить экспедицию, чтобы их найти. Стократные прибыли обещал! Вот Владимир и тратится! Тянут и тянут с него деньги. Должен уже всем! Тайком отцовское имение заложил. Я после свадьбы пообещал ему по-родственному выкупить долги, но думаю, сперва надо взять над ним опеку. Все ведь просадит!

– Вот вам и мотив для убийств! – воскликнул Тоннер.

– Простите, как вас зовут?

– Илья Андреевич.

– Илья Андреевич! Прислушайтесь к моему мнению! Лаевский не убийца! Жадный дурачок, но не убийца!

Тоннер промолчал.

– Вопросов ко мне больше нет? Я могу быть свободен? – спросил Налединский.

– Еще один вопрос, на сей раз личный.

– Третье отделение волнуют мои отношения с женой?

– Я говорю о письме, которое Дашкин просил вас передать в Лондон.

Налединский побледнел. Ответил медленно, пытаясь сообразить, что и откуда известно:

– Такого не помню!

Дьявол! Ведь и под пытками не признается! Придется бросать карты на стол!

– Признаюсь по секрету! Я не жандарм! Убийство Тучина расследую по просьбе Бенкенштадта. А по просьбе Дашкина разыскиваю его письмо. Князя им шантажируют! Та же особа, что вымогала деньги у Баумгартена и задушила Тучина.

– Бог мой! – всплеснул руками Юрий.

Он почему-то сразу поверил Тоннеру. Ну не похож он на жандарма!

– Вы отправили письмо из Финляндии?

– Я похож на идиота? Такая же губерния, что и остальные![87] Князь сунул мне письмо перед самым отъездом. – Налединский сразу же отбросил надменный тон и заговорил с Тоннером доверительно, как со старым товарищем. – Владимира дома не случилось, и я попросил тестя, чтобы вернул князю письмо, придумав благовидный предлог. Мол, Налединский забыл его случайно.

Допрос Владимира нового не принес: та же история про крушение на дороге, рассказ о шантажистке, известный со слов Угарова.

– Медальон с вашим портретом – у кого Тихон украл его? У вас? – задал Тоннер самый главный вопрос.

– Понятия не имею. Мы обменялись когда-то медальонами с Костей Ярошем. Давно! – Лаевский снял с шеи цепочку, открыл медальон. С эмали смотрел тонкогубый юнец с орлиным носом. – Костя умер этой весной у себя в имении. Поехал навещать больную мать. И заразился…

– А его пистолеты как здесь оказались?

– Не знаю! Он всегда таскал их с собой.

– А денщик Яроша не в курсе, к кому попали пистолеты? – Терлецкий уже не знал, что спросить. – У кого он теперь служит?

– Знаете, это весьма странно… Я сам хотел от него узнать подробности и несколько раз заезжал в Измайловский полк. Но денщик туда не вернулся!

– Всякое бывает, – рассеянно подытожил Тоннер. – Вы свободны! Продолжим завтра.

– Завтра отпевание Тучина! – напомнил Лаевский. – И мамы!

Черт! А кто Софью Лукиничну прикончил? Ведь, несмотря на тщательные поиски, бутылочка так и не нашлась. Снова Лаевский? Мать-то ему чем помешала?

– Я зайду к Андрею Артемьевичу, принесу соболезнования, – попытался схитрить Тоннер. – Езжайте, Федор Максимович, вы, верно, устали!

– Ничего! Подожду.

– Письмо? Какое письмо? Молодой человек, оставьте меня в покое!

– Письмо на французском языке, адресованное в Лондон, в собственные руки господина Веремеева!

– Было такое! – обрадовалась Ольга Змеева. – Я его пару недель назад нашла!

– Что вы с ним сделали?

– Отправила с почтой!

Тоннер чуть не запрыгал от радости: его догадка подтверждалась. Оставалось дождаться сведений от Бенкенштадта и действовать наверняка.

Наверняка…

Улыбка сползла с губ Тоннера. Шантажист-убийца покрывать князя Дашкина не станет. И вместо Государственного совета Андрей Кириллович окажется в Нерчинске!

Колокольчик зазвенел, когда швейцар подавал Тоннеру и Терлецкому верхнюю одежду. С шубой Терлецкого на руках Филипп Остапович открыл дверь.

– А, это ты, Савва!

– Слуга господина Налединского! – отрекомендовал вошедшего Пантелейка, крутившийся в прихожей. – Веселый очень! Фокусу меня научил! Показать, Илья Андреевич?

Казачок вытянул ладонь тыльной стороной вверх, подогнул большой палец к ладони.

– Сколько пальцев?

– Восемь! – пошутил Тоннер.

Озадаченный Пантелей расправил руку и принялся вслух считать. Почему восемь? Должно же быть четыре!

– А вас, сударь, пускать не велено! – следом за Саввой попытался войти Матвей Никифорович. Филипп Остапович остановил его в дверях.

– Барин мой его хочет видеть! – объяснил Савва, попутно показав казачку новый фокус. Правая рука пронеслась над левой, на лету «украв» большой палец.

– Ух ты!

– Илья Андреевич! Какое счастье, что вы здесь! – воскликнул вместо приветствия Кислицын. – Раздевайтесь! Меня сейчас вызовут на дуэль! Будьте моим секундантом!

– Помилуйте, Матвей Никифорович…

– Кроме вас, в Петербурге у меня нет друзей! Не обзавелся…

– Но…

Тоннер с Терлецким переглянулись. Дуэли запрещены, наказывают и участников, и секундантов, но отказ тоже невозможен, пятном отразится на репутации.

– Я вас не задержу! – обрадовался Кислицын. – Как только он перчатку кинет, быстро договоритесь о времени и месте! И все! Езжайте спать. – Они уже поднимались по лестнице. – Назначьте в шесть на Островах! Послезавтра!

Матвей Никифорович вздохнул и перекрестился.

– Войдите! – ответил на стук Налединский. – Нет! Нет! Простите, господа! Я же сказал, моя личная жизнь тайной полиции не касается!

– Я полагал… – начал Кислицын.

– Один на один! – оборвал его Налединский.

– Подождите за дверью, – шепнул Тоннеру Матвей Никифорович.

– Тяжела наша доля! – вздохнул Федор Максимович, когда они с доктором вышли. – Первую половину жизни стреляешься из-за чужих жен, вторую – из-за своей!

– Да помолчите вы!

– Вы ведь бедны, господин Кислицын, – сочный голос Налединского прекрасно был слышен из-за двери. Если, конечно, приложить ухо. – Давайте так! Сто тысяч – и вы навсегда забываете Полину! И ребенка! Не волнуйтесь, обеспечен будет всем, любить буду как родного, унаследует мое состояние!

– Нет! – выдавил из себя Матвей Никифорович. Он уже жалел, что стянул перчатки в прихожей.

– А если вдобавок я назначу вам тысяч десять ежегодного содержания? Будете жить припеваючи, стишки писать!

– Я люблю Полину! – Кислицын вцепился пальцами в кресло и закрыл глаза, считая до десяти. Гнев – худший помощник. Надо успокоиться!

– Господин Налединский! – Кислицын старался говорить спокойно, но голос иногда срывался. – Давайте без увертюр! Мой секундант торопится!

– Стреляться желаете? Жаль! Хотел предложить вам иное решение!

– Нет и еще раз нет!

– Что нет? Я его еще не озвучил!

– Вы наговорили достаточно…