Неизвестный Бондарчук. Планета гения - Палатникова Ольга Александровна

Но главной мечтой всей жизни Сергея был «Тарас Бульба». О том, что он так сильно тяготеет к этой вещи, я узнал, ещё когда мы начинали «Серёжу». У него уже был сценарий, и он хотел играть Остапа. Но по политическим соображениям фильм тогда закрыли. Лет через десять вновь забрезжила возможность запуститься с «Бульбой». Тогда он уже настраивался сыграть самого Тараса: для Остапа стал староват. Но опять эти надежды остались втуне. Я, чтоб хоть немножко его развеселить, шутил: «Тебе надо дописать ко всем гоголевским образам новый – дедушки Тараса. Может, когда ты войдёшь в такой возраст, тебе всё-таки разрешат приступить к „Тарасу Бульбе“…

Как великолепно он снял чеховскую „Степь“… Он обожал степь, рассказывал о ней, будто поэму слагал! Я никак не мог понять: ну степь и степь, до самого горизонта ничего не видно; кругом одна степь. Но когда я увидел картину „Степь“, и особенно те кадры, которые связаны со степью и людьми в этой степи – они потрясающие! Можно спорить насчёт сцен, как они придуманы, это уже дело вкуса. Но главное, то, ради чего он снимал „Степь“, у него получилось блестяще. „Чёрт вас возьми, степи, как вы хороши!“ – наверняка, когда снимал, декламировал про себя эти строки из „Бульбы“ – так он свою родную степь и снял. Мне до боли в сердце жаль, что он не сделал „Тараса Бульбу“. Без сомнения, экранизация этой повести Гоголя стала бы в его творчестве ещё одним шедевром, которым мы бы гордились.

С ним всегда было очень интересно, хотя по натуре Сергей – человек неразговорчивый. Очень образованный. Чего он только не читал! После „Войны и мира“ он стал толстовцем. И в этом не было ничего показного, наоборот, он это тщательно скрывал, но я, как человек ему очень близкий, быстро заметил в нём мировоззренческую перемену.

Юмор был у него своеобразный. Вот как он однажды меня подловил. Сергей коллекционировал курительные трубки, уникальные у него были экземпляры. Куда за границу ни поедет – отовсюду их везёт. Много по миру у него было друзей-кинематографистов: Витторио де Сика, Федерико Феллини с Джульеттой Мазиной, Юл Бринер, тот же Нино Рота. Вообще многие звёзды мирового кино Бондарчука, единственного из наших актёров, из советских знаменитостей, считали равным себе. Все знали, что он собирает трубки, и преподносили ему самые дорогие, самые редкие.

– Хочешь, трубку подарю? – как-то спросил он.

– Хочу.

– Выбирай.

И положил передо мной две трубки. Я выбрал.

– Эту? Точно?

– А что? Другая лучше? – Я засомневался.

– Никаких вопросов. Выбираешь ты, я молчу.

– Ладно. Тогда дай подумать.

В раздумьях прошёл год. Как ни приду, выкладывает на стол эти две трубки. Наконец он смилостивился:

– Бери две, они обе очень хорошие.

А я всё боялся выбрать ту, которая хуже…

Иногда он бывал деспотичен. Вообще-то „деспот“ – слово греческое, в переводе означает: „самовластный человек, принуждающий других подчиняться его воле“. Некоторым для такого обращения с людьми приходиться прилагать очень много усилий – как угрожающих словесных, так и физических. А другим стоит спокойно сказать пару слов, и всё вокруг приходит в движение, все берутся за работу. Вот таким деспотом был Бондарчук. Бывал он и резок, и груб. Он мог долго терпеть, а потом взорваться. Но в исключительных случаях. Очень редко его подводила присущая ему потрясающая выдержка. А ещё он был человеком легко ранимым. С виду казался угрюмым, закованным в панцирь, вроде бы ни с какой стороны его не пробьёшь, но я-то знаю, как этот неприступный вид был обманчив. Приду к нему – лежит на диване, небрит, в унынии. Это в то время, когда он в расцвете славы, во всех газетах его превозносят, правительство его награждает. А он лежит несчастный и твердит:

– Ну, за что? За что меня так ненавидят?

Всегда это принимал близко к сердцу. Но на людях виду не показывал.

Меня иногда спрашивают: пользовался ли Бондарчук своим положением? Пользовался! И очень часто. Кого-то устраивал в больницу, кому-то помогал поставить телефон, для кого-то добивался квартиры, кого-то спасал от несправедливых нападок, обвинений. Очень много доброго он сделал для людей…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

…Знаю я его с 1959 года. История наша началась на худсовете киностудии „Мосфильм“. Мы с Игорем Таланкиным, выпускники высших режиссёрских курсов, после успешно сделанной дипломной работы – короткометражного фильма „Тоже люди“ (между прочим, по отрывку из романа Л. Н. Толстого „Война и мир“) – нашли повесть Веры Пановой „Серёжа“, написали сценарий и получили разрешение на самостоятельную постановку полнометражной картины. Сняли мы на киноплёнку исполнителей основных ролей, и вот показываем кинопробы худсовету объединения. Утвердили всех, кроме Коростелёва. Дальше начинаются такие речи:

– Хорошо, если бы Коростелёва сыграл Сергей Бондарчук. Уговорите Бондарчука – сразу будет приказ о запуске в кинопроизводство.

Легко сказать: „Уговорите Бондарчука“! Народный артист СССР, лауреат Ленинской премии. Тарас Шевченко, Отелло, режиссёр и главный герой „Судьбы человека“ – мы ни минутки не сомневались, что он не станет сниматься в нашем простеньком фильме. „И слава богу!“ – перекрестились мы про себя. Не нужен он нам.

С таким настроением мы поехали к Бондарчуку выполнять предписание худсовета – уговаривать. Встретили нас они с Ириной приветливо, усадили за стол, напоили чаем и угостили заграничным печеньем. Таланкин начал витиевато извиняться, мол, наш сценарий без нашего ведома послали такому выдающемуся актёру, мы мечтаем, чтобы Сергей Фёдорович снимался у нас, но, конечно, прекрасно понимаем: разве его может заинтересовать такая примитивная роль? И поэтому…

– Что поэтому? – перебил Бондарчук. – Сценарий мы прочитали с удовольствием, роли понравились. Мы с Ирочкой согласны.

Я поперхнулся чаем. Приехали! Хороша наша главная пара: директор совхоза „Ясный берег“ – Отелло, а деревенская мама Серёжи – Дездемона и первая красавица страны! Кстати, Вере Фёдоровне Пановой больше всех понравилось, как сыграла свою роль Ирина Скобцева.

А тогда, на кухне у Бондарчуков, мы с Таланкиным поняли, что деваться некуда, ошалело посмотрели друг на друга и в один голос соврали, что счастливы.

Пока мы готовились к киноэкспедиции в Краснодар, картина „Судьба человека“ получила Главный приз на Московском международном кинофестивале, и Бондарчук полетел в Мексику, на Фестиваль Фестивалей. Свою картину мы начали без него. Снимаем в Краснодаре, ожидаем нашего Коростелёва, а вместо него – телеграмма: „Связи запуском фильма „Тарас Бульба“ сниматься „Серёжа“ не смогу. Извините, уважением, Бондарчук“. Мы в панике. Середина сентября, а у нас героя нет! Если срочно не найдём, наш фильм закроют! Начали звонить всем, кто хоть мало-мальски подходил на эту роль. Безуспешно – все заняты. Но тут получаем вторую телеграмму: „Тараса Бульбу“ закрыли, если ещё нужен, могу прилететь Краснодар».

И он прилетел. В шикарном заграничном костюме, загорелый. Директор картины Циргиладзе поселил его в двухкомнатном «люксе» (Скобцева должна была приехать позже), а Таланкин, наш оператор Анатолий Ниточкин и я жили в обычном трёхместном номере.

В первый съёмочный день с участием Бондарчука снимали сцену: Серёжа приносит с утра приобретенный и днём уже сломанный велосипед, на что Коростелёв расстроенно говорит: «Да, брат, ловко ты его».

Снимаем крупный план Коростелёва.

– Да, брат, ловко ты его, – улыбается Бондарчук.

– Стоп! Сергей Фёдорович, здесь Коростелёв должен огорчиться.

– Угу. Давайте.

Второй дубль.

– Да, брат, ловко ты его, – опять улыбается Бондарчук.

– Сергей Фёдорович, а попробуйте сказать это не так весело. Всё-таки Коростелёв покупал велосипед, потратил деньги, и за мальчика обидно…

– Угу. Давайте.

– Внимание! Съемка! Дубль три.

Снова улыбается. Издевается, гад!

Мы, конечно, предполагали, что с Бондарчуком будет работать трудно, но не представляли, что до такой степени.

После съёмки, вечером, Бондарчук справлял день рождения: ему исполнилось тридцать девять. Пригласил нас в свой «люкс», угощал ухой, которую приготовил сам на кухне гостиничного ресторана. Уха была вкусная. Но я, когда набрался, высказал имениннику всё, что о нём думаю, – со всеми соответствующими моему настроению словами. Слова пропускаю, смысл в том, что снимать его, Бондарчука, нас насильно заставили. И что он нам всю картину портит.