Дорога к звездам - Владимир Кунин

Как цитировал Шура кого-то из английских королей, «ничто не стоит так дешево и ничто не ценится так дорого, как вежливость...»

* * *

К двенадцати часам дня мы с Фридрихом наконец, слава Богу, остались совсем одни в нашем огромном и прекрасном доме. К приему гостей было все приготовлено, и у нас оставалась еще уйма времени, чтобы привести себя в порядок и отдохнуть перед началом рождественских торжеств.

Я подумал, что, пока не раздался телефонный звонок от Гельмута Хартманна с сообщением, что «ЕГО АВТОМОБИЛЬ ОПЯТЬ НЕ ЗАВОДИТСЯ», волноваться мне нечего и у меня есть в запасе пара часов для болтовни с Фридрихом.

Тема сегодняшнего разговора должна была быть продолжением вчерашней прерванной темы: почему Коты и Кошки лучше Собак? И почему Собаки не любят Кошек и Котов?

Еще вчера я пытался объяснить Фридриху, что Собаки подсознательно ощущают собственный комплекс неполноценности и дико завидуют независимым и гордым, свободным и не поддающимся дрессировке Котам и Кошкам! То есть Коты и Кошки поддаются дрессуре, но только тогда, когда, этого хотят сами.

Я даже пытался провести аналогию с Человечеством. Те Собаки, которые ведут себя независимо и гордо, как Коты, к Котам ненависти не испытывают... То же самое и с Людьми. Независимые и гордые — интернациональны! Им не нужно цепляться за пресловутое, пошло и искусственно выдуманное, якобы расовое превосходство над другими нациями... А это судорожное цепляние за «превосходство своей расы» — от бездарности, от зажатости, отсутствия душевной широты, от постоянного ожидания пинка в зад!.. А Коты раскованны с детства. Они Любят, и их Любят. И в этой Любви они обретают Свободу!..

Конрад Лоренц, великий Человек, написавший такую, с моей Котовой точки зрения, гениальную книгу, как «Человек находит друга», — и то ошибся, утверждая, что Коты привязаны не к Людям, а к Дому! Неверно это... Плевали Коты на все дома в мире! Коту важно, что за Человек живет в этом доме, рядом с этим Котом... Вот что важно.

... Только я было собрался с мыслями, чтобы продолжить этот разговор с Фридрихом, — мне были очень интересны его соображения на этот счет, — как вдруг раздался стук в дверь гостиной!..

Мы, свято уверенные, что пребываем в доме одни, потрясенно переглянулись, и я тут же вспрыгнул на камин, оттуда на высокий резной буфет и занял максимально выгодную позицию для нападения.

Стук повторился.

— Да, да!.. Пожалуйста! — удивленно крикнул Фридрих.

Дверь в гостиную отворилась, и вошел оранжерейно-парниковый помощник герра Лемке.

— Прошу прощения, repp фон Тифенбах, — мягко улыбнулся он. — Я, комиссар криминальной полиции Гюнтер Шмеллинг.

* * *

Что у нас потом в доме творилось —просто не описать!

Когда комиссар Шмеллинг, без всяких там нагнетаний и запугиваний, очень спокойно поведал уважаемому герру фон Тифенбаху, что сегодня в рождественский вечер в его доме может раздаться взрыв, Фридрих очень удивился и спросил: кому это понадобилось?

— Сейчас это уточняется, — уклончиво ответил Шмеллинг и попросил разрешения попытаться отыскать, и обезвредить взрывное устройство, заложенное в доме еще недели две или три тому назад.

— Какого черта тогда не взорвали меня раньше? — спросил Фридрих.

— Чтобы взрыв прозвучал в тот момент, когда вы займетесь фейерверком. Тогда это могло бы выглядеть рядовым несчастным случаем.

Не скрою, я был просто поражен! Ведь существуют же Настоящие Собаки на свете!.. Такие, как Дженни, как Рэкс!.. Я — Кот... Со мной все понятно. Но чтобы Собаки так грандиозно сумели передать важнейшую информацию, не растеряв по дороге ни одной мельчайшей детали, — уму непостижимо! Ай да Рэксик!!! Не Пес, а Личность...

— Делайте все, что вы считаете нужным, — сказал Фридрих. — Вам помочь?

— Что вы, герр фбн Тифенбах! Помощников у меня более чем достаточно.

Шмеллинг вынул из кармана телефонную трубку, нажал всего лишь одну кнопку и сказал всего лишь два слова. И обратился к Фридриху:

— Я, с вашего разрешения, открою ворота на территорию, чтобы наши машины не скапливались у вашего дома со стороны улицы.

— Поступайте так, как сочтете необходимым. За то время, которое вы работали в этом доме, надеюсь, вы знаете, как открыть ворота?

— Конечно, — усмехнулся Шмеллинг.

— Да... А откуда вы так прекрасно постигли садово-оранжерейное ремесло? — спросил Фридрих. — Герр Лемке не мог на вас нарадоваться.

— Дело в том, что лет тридцать тому назад, по студенческому обмену, я заканчивал Лесотехническую академию в Ленинграде.

— Так вы знаете русский язык?!...

— Естественно. Поэтому я и работаю в русском отделе КРИПО.

И комиссар Шмеллинг пошел к входным дверям, чтобы нажать кодовые кнопки, открывающие изнутри наши ворота в сад.

* * *

Их было шестеро и Рэкс. И приехали они не на полицейских, а на обычных частных автомобилях.

Два паренька, которые, как я понял, охраняли нас с Фридрихом на прогулках всю последнюю неделю. Недаром я почувствовал, когда они выдрючивались вокруг нас на своих велосипедах, что от них пахло оружием!..

Сам Шмеллинг и уголовно-разыскной руководитель Рэкса — мой старый и симпатичный знакомый Клаус. Можно сказать, друг еще с тех автобановских времен, когда он единственный взял меня тогда под защиту и запретил отлучать меня от Водилы...

И два очень серьезных мужичка из того «взрывного» отдела, о котором мне в прошлую встречу говорил Рэкс. Мужички были обвешаны кучей приборов и работали не на страх, а на совесть!

Не было уголка в нашем огромном доме, который бы не обшарила эта бригада из шести специалистов и одного Рэкса.

Через два с половиной часа безуспешных поисков, особенно после того как Рэкс обнаружил в гараже, в ящике для рождественских ракет, петербургскую пластиковую сумку с одним лыжным ботинком Фридриха, Людьми из КРИПО было решено, что преступники чего-то испугались и решили отложить на время свою убийственную акцию.

Тем более что мужички из «взрывного» отдела своими умненькими приборами точно определили, что бомба лежала именно в этом яшике!

Но вот кто туда положил вместо бомбы один лыжный ботинок Фридриха фон Тифенбаха, было для всех загадкой. Только не для Рэкса!..

Тот сразу же незаметно загнал меня в угол кабинета, подальше от Людских глаз, и спросил меня прямо в лоб:

— Твоих лап дело?!

Я отвел глаза в сторону и с понтом стал умываться. Дескать, о чем это вы, майн либе герр Рэксик? Впервые слышу...

Тогда этот настырный хам опрокинул меня на спину, прижал своей огромной лапой к полу и сказал:

— Я же говорил тебе, чтобы ты не совался не в свое дело! Мы в нашем отделе уже почти вышли на прямую — нащупали чуть ли не все связи, о которых ты даже представления не имеешь, а ты у нас из-под носа уволакиваешь куда-то одно из важнейших.доказательств! Тогда на кой черт ты мне все это рассказывал?!

Конечно, я даже лежа на спине мог надавать ему по рылу — особенно задними ногами. Но я даже не пошевелился. С точки зрения юридической — Рэкс был абсолютно прав!

Но с МОЕЙ точки зрения — прав был Я. И если все пойдет так, как Я ЭТО задумал, то сегодня же вечером...

Но я даже рта не раскрыл!

Я вспомнил неподвижного, окровавленного Водилу, застреленного дурака Лысого, в клочья растерзанного Алика, рассыпанный и смешавшийся с лужами крови кокаин на ночном автобане в десяти километрах от Мюнхена...

Я представил себе Фридриха фон Тифенбаха и его дочь Монику, да и себя самого, а может быть, и Таню Кох со своим профессором, разорванных взрывом именно в тот момент, когда мы все должны были бы весело встречать Рождество, и не оказал Рэксу ни слова.

Только постарался изобразить на своей морде такую искренность, которую Рэкс вряд ли когда-нибудь видел своей жизни, и жалобно просипел под его тяжеленной лапой:

— Рэксик, родненький... Ну о чем ты говоришь, браток? Разве бы я тебе не сказал?! Ну как ты можешь так обо мне подумать?!

Криминальная полиция уехала, взяв с нас слово — ни с кем не разговаривать об этом, никого из окружающих не подозревать и вообще вести себя так, словно мы ничего не знаем и знать не хотим.

Несколько ошалевшие от почти трехчасового пребывания посторонних людей в нашем доме, мы с Фридрихом наскоро перекусили. Причем Фридриху пришлось даже шлепнуть пару рюмок коньяку, чтобы немножко прийти в себя и оклематься от свалившихся на него новостей. А потом, совершенно обессиленные, мы завалились в гостиной у елки немного передохнуть перед началом приведения себя в порядок и прихода гостей. Фридрих — на свой диван, я — в свое кресло.

Подремать не удалось ни мне, ни Фридриху. Слишком велико было нервное напряжение. Поэтому уже через час Фридрих встал с дивана и сказал:

— Кыся! Я оставляю тебя встречать и занимать гостей, а сам пойду приму ванну и переоденусь. В конце концов, Рождество есть Рождество, и никто не имеет права нам его испортить!