Дорога к звездам - Владимир Кунин

— Я все поняла, кроме «алиби»... — сказала Дженни. — Ты не знаешь, что это такое?

Что такое «алиби» — я и понятия не имел, но сообразил, что настала пора действовать и мне. Другого такого случая не представится.

* * *

Рано утром в слезах и истерике позвонила Моника — ночью пропала Дженни! С вечера Гельмут ездил с ней прогуляться, они вернулись как ни в чем не бывало, а потом Дженни исчезла...

— Папочка!.. — плакала в телефон Моника. — Гельмут уехал по делам, я одна дома и могу тебе сказать, что жизнь с ним стала для меня невыносимой... А тут еще это трагическое исчезновение Дженни! Дженни, которая была единственной отдушиной в моей жизни...

— Успокойся, детка, — сказал ей Фридрих, и я увидел, как у него задрожал подбородок. — Твоя отдушина сидит напротив меня, и мы все втроем завтракаем — Дженни, Кыся и я.

Тут Моника совсем разрыдалась, но уже от счастья, и попросила Дженни к телефону. Фридрих положил трубку перед Дженни, и та, наклонив головку, выслушала за одну минуту столько ласковых слов, сколько я не слышал за шесть лет своей жизни!

* * *

Оставшиеся несколько дней до Рождества я был постоянно занят ожиданием приезда Гельмута с жалобами на свой «мерседес».

Только не нужно думать, что я просто так сидел и ждал, когда же приедет этот вонючий Гельмут!

Каждую ночь я спускался в гараж и проверял сохранность своей контрольной веревочки и однажды днем, возвращаясь из сада в дом через гараж, собственными глазами увидел, как Франц Мозер, порвав зацепленную мной веревочку, поднял крышку ящика с ракетами и проверил — на месте ли русская матрешка! А потом зарыл ее поглубже, на самое дно ящика, и забросал сверху пакетами с фейерверком...

Кроме всего прочего, в оранжерее, где стоял душный, тошнотворный запах цветов и влажной зелени, я случайно обнаружил под ящиком от рассады маленькую радиостанцию с магнитофоном и наушниками. Я такие штуки во всех полицейских фильмах видел еще в Петербурге. Причем все эти приборы были пропитаны запахами нового помощника герра Лемке и слегка отдавали запахами Рэкса и Клауса.

Из чего я логически заключил, что наемный дядечка для работы в оранжерее и парнике — полицейский, который время от времени общается и с Клаусом, и с Рэксом.

Это как раз было неплохо. В какой-то степени успокаивало и вселяло надежду. Лишь бы они не сорвали МНЕ МОЮ ОПЕРАЦИЮ!

В конце концов, я в германскую полицию не нанимался. Я — РУССКИЙ КОТ, волей случая посвященный в разные ихние немецкие и немецко-российские гнусности. И я имею право действовать по своему усмотрению — так, как считаю нужным и справедливым!

Поэтому в ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря, когда Баська Ковальска перед отъездом на каникулы в свою любимую Польшу спала в постели Фридриха и они там за дверью дышали, как две Дженни, я спустился в гараж, волоча за собой заранее украденный у фрау Розенмайер полиэтиленовый пакет фирмы «Тенгельманн».

Я открыл крышку ящика, разгреб цветастые упаковки с ракетами и осторожно вытащил «Русский сувенир», наружу. С чудовищным трудом я перекатил эту ужасную матрешку из русского пакета в немецкий и спрятал его у самых ворот, за летними колесами от джипа «чероки».

В «Русский сувенир» с Адмиралтейством я умудрился запихать один лыжный ботинок Фридриха и снова аккуратненько опустил пакет на дно ящика. Если не брать его в руки, нипочем не поймешь, что там ботинок, а не бомба. По форме — просто загляденье! Ну и, конечно, забросал пакет ракетами с фейерверком. Теперь, если Мозеру и Гельмуту взбредет в голову проверить, на месте ли их рождественский подарок Фридриху и Монике фон Тифенбах, они будут полностью удовлетворены.

Не скрою, все действия, которые я совершил, для меня, Кота, были невероятно сложными! Для Человека, даже самого глупого — раз плюнуть... Я же так умудохался, что у меня потом еще часа два лапы дрожали и в ушах стоял звон. Наверное, тоже давление, повысилось, как у Фридриха, когда он перенервничает.

Теперь я ждал Гельмута...

* * *

Он приехал на следующий день, двадцать третьего декабря, выдал во всеуслышание версию, дескать, его автомобиль плохо заводится, и попросил герра Мозера посмотреть, что там такое...

Когда же они с Мозером пошли наверх к Фридриху спросить, может ли герр Мозер уделить часок автомобилю герра Хартманна и оставили серебристый «мерседес» с открытыми дверцами у гаража, я спокойненько вытащил русскую бомбу в тенгельманновском пакете из-под летних колес американского джипа «чероки» и запихнул его глубоко под водительское сиденье «мерседеса» герра Хартманна. Да еще и догадался прикрыть пакет задним накладным ковриком...

Теперь осталось только предупредить Дженни, чтобы она попыталась любым способом войти в Контакт с Моникой и, не говоря Монике ни слова правды, заставить Монику в ближайшие дни даже не подходить к серебристому «мерседесу». Что я в этот вечер и сделал. Смотался к дому Хартманнов, пролез сквозь золотые завитушки ворот в садик и совершенно нагло уже чисто Телепатически вызвал Дженни.

Из дому ей было не выйти — у нее таких проходи-ков, как мне сотворил герр Лёмке, не было, и единственное, что она могла — встать на задние лапки у окна гостиной, где еще не опустили жалюзи, и притиснуться к толстому двойному стеклу своей заспанной мордочкой.

Я хорошо помнил именно этот раздел из книги доктора Ричарда Шелдрейса — мы его с Шурой Плоткиным даже специально отрабатывали — и сделал все по науке. Сосредоточился и Телепатически четко передал Дженни свое предупреждение насчет серебристого «мерседеса»:

К счастью, Дженни все восприняла как надо, закивала головкой и засучила лапками по стеклу. Мне показалось, что я даже услышал ее ответ — дескать, «... ВСЕ ПОНЯЛА.. НЕ ВОЛНУЙСЯ, ЛЮБИМЫЙ...». И потом — неясно и неразборчиво, типа — «ОЧЕНЬ ТЕБЯ ХОЧУ!..».

Вот этим разделом из Шелдрейса надо будет подзаняться с Дженни в свободное время. А то она неважно рубит в Бесконтактной Телепатической Связи...

И тем не менее я, успокоенный, потрюхал к своему дому, считая, что программа сегодняшнего вечера выполнена мной на все сто процентов. Теперь не нарваться бы на мою подругу Лисицу, и можно считать, что день прошел удачно.

Хотя почему завершающим этапом удачного дня не трахнуть бы еще и Лисицу?..

* * *

Ранним утром двадцать четвертого декабря repp Лемке со своим оранжерейно-парниковым помощником установили в гостиной, неподалеку от удивительно уютного камина, напротив которого я теперь наладился валяться в ленивой полудреме чуть ли не каждый день, — роскошную голубую елку и принялись ее украшать поразительно симпатичными игрушками и маленькими цветными лампочками.

Фрау Розенмайер на кухне готовила соус для омаров. Это такие гигантские раки, каждый величиной с небольшую Кошку. Живые — жуткие, черные, отвратительные, с чудовищными безжалостными клешнями. Я их вчера первый раз в жизни увидел — у меня чуть сердце от ужаса не остановилось!.. Вареные омары — красные, вполне мирные, с очень миленьким рыбным запахом...

Баська еще вчера села в свой десятилетний задрипанный «фордик» и укатила на нем в Польшу, получив от Фридриха рождественский подарок — тысячу марок. Баська сейчас в Польше дом строит. Ей очень нужны деньги...

Францу Мозеру Фридрих вчера разрешил не приезжать с утра в Грюнвальд, а попросил появиться лишь на час только к шести вечера — помочь Фридриху с Моникой подготовить рождественский фейерверк. А потом сразу же уехать домой.

В этот день всех ждут дома семьи — дети, мужья, жены, родители, точно такие же приготовления к празднику, поэтому, как только фрау Розенмайер все приготовит и разложит так, «...как это умеет делать только она!..» — она спокойно может ехать домой, не забыв забрать рождественский подарок от благодарного ей Фридриха фон Тифенбаха.

То же касается и герра Лемке с его коллегой — только елка! И еще цветы... И все! И вот вам подарки к Рождеству!

А на стол Фридрих фон Тифенбах при помощи двух дам — Тани Кох и Моники — все накроет сам. Это он ужасно любит делать с детства!

Так что, майн либен дамен унд геррен, вы свободны и дай Бог вам всем счастья! Вы этого достойны.

В предпраздничной суматохе мне забыли дать пожрать. Пришлось даже наорать на фрау Розенмайер! Правда, я это сделал так, чтобы никто, кроме нее, моего хриплого мява не слышал. Компрометировать Человека в такой день — последнее дело. Ни в какой день этого делать нельзя, а в такой — особенно.

Уж как она расстроилась! Так сожалела о своей забывчивости, что мгновенно бросила в такую электрическую печку (называется «Микровелле») огромную замороженную форелищу. И та через три минуты была уже мягкой, в меру теплой и такой вкусной; что я простил фрау Розенмайер все на свете и даже потерся о ее ноги своей рожей. Не так чтобы очень, но...

Как цитировал Шура кого-то из английских королей, «ничто не стоит так дешево и ничто не ценится так дорого, как вежливость...»