Россия на историческом повороте: Мемуары - Александр Керенский

Поэтому на какой-то момент все групповые, классовые и личные интересы были отброшены в сторону, а все разногласия забыты. Как писал в те дни князь E. Н. Трубецкой, Февральская революция стала уникальным явлением в истории, поскольку в ней приняли участие все слои общества. То был исторический момент, породивший «мою Россию» — идеальную Россию, которая заняла место России, оскверненной и загаженной Распутиным и ненавистной всем монархией.

Непопулярные чиновные лица были буквально сметены со своих постов, а многие из них — убиты или ранены. Рабочие на заводах, прекратив работу, принялись устранять неугодных им управляющих и инженеров, вывозя их в тачках за пределы предприятий.

В некоторых районах крестьяне, памятуя 1905–1906 годы, стали на свой лад решать аграрный вопрос, изгоняя помещиков и захватывая их земли. В городах самочинные «защитники свободы» начали проводить аресты «контрреволюционеров» и тех, кто был замешан в грабежах.

После трех лет войны до предела уставшие на фронте солдаты отказывались подчиняться своим офицерам и продолжать войну с врагом.

Перед Временным правительством стояли четыре наиболее важные задачи. Вот они, в порядке очередности.

1) Продолжить защиту страны. 2) Воссоздать по всей стране действенный административный аппарат. 3) Провести необходимые коренные политические и социальные реформы. 4) Подготовить путь для преобразования России из крайне централизованного государства в федеральное.

Весной 1917 года положение в России, как внутреннее, так и международное, стало настолько критическим, что возможно скорейшее осуществление этой программы приобрело жизненно важное значение для сохранения самого существования страны. Но осуществить ее предстояло в стране, политически и социально абсолютно непохожей на ту Россию, в которой зародилось и появилось на свет новое правительство. Это правительство, как указал в своей речи Милюков в первый день революции, было призвано осуществить программу Прогрессивного блока». Но «Прогрессивного блока» как такового уже более не существовало. С падением монархии социальная структура страны неузнаваемо изменилась. В авангарде политической жизни неожиданно оказалось подавляющее большинство населения, ранее лишенное каких-либо прав принимать участие в управлении страной. В то же время среднее сословие, которое до этого играло положительную и активную роль в экономической и политической жизни, было отброшено на задворки, а помещичья аристократия, столь тесно связанная со старым режимом, и вовсе исчезла со сцены.

В этих условиях новой Россией могли руководить лишь такие люди, которые, безусловно, понимали, что призваны управлять не вчерашней Россией, а той новой Россией, которая стремится к осуществлению многовековых чаяний русского народа, то есть демократическое правительство, основывающее свою деятельность на законе и социальной справедливости. Именно эту главную цель революции видели перед собой все, за единственным исключением, члены нового правительства — те представители «высшего среднего класса», которые, по твердым убеждениям левых социалистических доктринеров, были призваны управлять от имени «буржуазии». По мнению этих левых, 27 февраля 1917 года знаменовало лишь начало «жирондистской» стадии революции. Несмотря на очевидную абсурдность этой идеи, она имела самые тяжкие, на деле фатальные, последствия для будущего.

Воспоминания о первых неделях существования Временного правительства связаны с самым счастливым временем моей политической карьеры. Нас было 11 в этом правительстве, из них 10 принадлежали к либеральной и умеренно-консервативной партиям. Я был единственным социалистом, и левая пресса вскоре стала иронически называть меня «заложником демократии». Наш председатель, князь Львов, вел свое происхождение от Рюриковичей и, следовательно, принадлежал к старейшему роду, который правил Россией 700 лет. И несмотря на это, всю свою жизнь он стремился улучшить участь крестьян и в течение длительного времени являлся активным участником борьбы против быстро разлагающегося монархического абсолютизма. В Союзе земств он настойчиво отстаивал право крестьян быть представленными в политической жизни страны. Он стал одним из основателей либерального течения в земствах, которое с начала века играло роль авангарда в борьбе за Конституцию, приведшей к манифесту 17 октября 1905 года. По натуре это был застенчивый сдержанный человек, который мало говорил, но был прекрасным слушателем. Он обладал выдающимся организаторским талантом и его огромный моральный авторитет проявил себя в создании им Всероссийского союза земств. Князь Львов никогда не придерживался партийных взглядов, и после кратковременного сотрудничества в I Думе с партией народной свободы он уже никогда не входил ни в какие партии, ни в политические или заговорщические организации. В этом глубоко религиозном человеке было что-то славянофильское и толстовское. Приказам он предпочитал убеждения и на заседаниях кабинета всегда стремился побудить нас к общему согласию. Его часто обвиняли в слабоволии. Такое обвинение было абсолютно безосновательным, в чем я и убедился, познакомившись с ним в декабре 1916 года. Он «слепо» верил, как утверждал Гучков, в неизбежный триумф демократии, в способность русского народа играть созидательную роль в делах государства. И не уставал и на людях, и в частных разговорах повторять слова: «Не теряйте присутствия духа, сохраняйте веру в свободу России!»

Я до сих пор с трудом понимаю, каким образом с самого первого заседания кабинета мы в своих дискуссиях достигали немедленного и полного согласия относительно того, что следует предпринять. Всех нас объединяло чувство долга, которое мы ставили превыше принадлежности к какой-либо партии. К сожалению, это чувство оказалось недолговечным, и в дальнейшем Временное правительство не отличалось более такой убежденностью, солидарностью и взаимным доверием. Однако факт остается фактом: первый месяц после революции всеми нами, правильно или неправильно, руководило лишь одно соображение: высшие интересы народа.

Некоторые мои личные друзья, которых я знал с первых дней существования Временного правительства, не раз говорили мне потом, что эти представления отражали лишь мои благие пожелания и что мы никогда не были столь едины, как мне это казалось. Как бы то ни было, но первые дни революционных преобразований в России запечатлелись в моем сознании как ощущение свершившегося чуда. И думается, что подобное ощущение испытали даже наиболее рационально мыслящие из нас люди.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});