Россия на историческом повороте: Мемуары - Александр Керенский

Князь Львов еще не приехал, однако никому из нас не хотелось, как это было всегда прежде, вести какие-либо разговоры. Наконец из внутренних комнат появился князь Львов с кипой телеграмм в руке. Не поздоровавшись по своему обычаю с каждым в отдельности, он направился прямо к своему креслу и, положив перед собой телеграммы, сказал: «Поглядите, что происходит, господа. Со вчерашнего дня подобные телеграммы в огромном количестве поступают со всех концов Европейской России. И это не те послания с выражением поддержки, которые все вы читали. Это — официальные сообщения из губернских центров и многих более мелких городов. В них говорится примерно одно и то же: после первого известия о падении монархии местная власть, начиная с губернатора и кончая последним полицейским, разбежалась, а те чиновники, особенно в полиции, которые или не захотели, или не успели убежать вовремя, арестованы всякого рода самозваными революционными властями и общественными комитетами».

Воцарилась мертвая тишина, каждый напряженно думал о том, что предпринять. Здесь мы находились в центре борьбы, а огромные пространства страны попали в руки абсолютно неизвестных людей!

Не помню, кто нарушил тишину: «Да ведь то же самое происходит здесь, в Петрограде, и тем не менее нам удалось восстановить хоть какую-то власть!». Очнувшись от оцепенения, все возбужденно заговорили. Забыл подробности, однако отчетливо помню выводы, которые с необычной для него уверенностью сделал князь Львов: «Нам следует полностью забыть о прежней администрации — любое обращение к ней психологически совершенно невозможно. Однако без управления Россия погибнет. Администрация ушла, но народ остался. И народу не однажды приходилось в прошлом переживать подобные трудности. Посмотрите, например, на Москву… К нам поступили сведения, что демократическим партиям с помощью членов городской думы и кооперативов вполне удалось стабилизировать обстановку… Нам, центральному правительству, бессмысленно отдавать приказы, если на местах нет властей, способных их выполнять. Господа, мы должны проявить терпение. Мы должны сохранить веру в здравый смысл, государственность и лояльность народов России».

Слушая Львова, я впервые осознал, что его великая сила проистекала из веры в простого человека, она напоминала веру Кутузова в простого солдата. Нам действительно не оставалось ничего другого, кроме веры в народ, терпения и отнюдь не героического понимания того, что назад у нас дороги нет. Даже при самом большом желании мы не могли бы передать кому-либо власть — по той простой причине, что передать ее было некому!

К концу заседания мы пришли к согласию о том, что для создания новой машины управления нам следует прежде всего установить связь с надежными людьми в губерниях и уполномочить их занять места бывших губернаторов для преобразования механизма местного управления. Туда, где таких людей не найдется, немедленно направить достойных представителей из Петрограда. Двумя неделями позже, когда выяснилась полная несостоятельность отправки «комиссаров» из Петрограда и передачи функций прежних губернаторов председателям местных земств, было принято решение назначать в качестве комиссаров Временного правительства тех людей из местных жителей, которых выбрали или рекомендовали местные общественные комитеты. По примеру Москвы в такие комитеты, как правило, входили представители всех наиболее важных учреждений и организаций.

За этот метод назначения местных представителей нового правительства князь Львов впоследствии подвергся нападкам критиков, обвинявших его в «мягкотелости» и отсутствии административных навыков. Однако никто из его критиков, как в самом правительстве, так и вовне, не смогли предложить какой-либо другой путь создания механизма местной администрации в условиях, когда центральное правительство России вообще не располагало какими бы то ни было средствами для усиления своей власти. В тот период демагогам не составляло особого труда толкнуть рабочих и солдат, утративших чувство дисциплины, на путь любых крайностей, и в эти первые недели после революции силы разрушения нередко мешали развитию процесса упрочения новых государственных социальных структур.

Как можно было вести борьбу с этими разрушительными силами, не имея пулеметов, о которых так мечтал В. В. Шульгин, один из самых разумных консервативных членов Думы, примкнувших к «Прогрессивному блоку»? Как можно было погасить волну слепой ненависти ко всему, что хоть отдаленно напоминало о прежнем царском режиме, ненависти, которую теперь огульно обратили против любой власти? Новое правительство было лишено какой-либо физической возможности навязать свою волю и единственным инструментом убеждения, находившимся в его распоряжении, было живое слово. Мильтон писал когда-то, что слово — великая сила, которую можно направить и на созидание, и на разрушение. В первые дни революции живое слово играло огромную роль — и на ниве добра, и на ниве зла.

Для нового правительства, стремившегося создать порядок из хаоса, особенно важно было понять потенциальные возможности такого оружия и использовать его в созидательных целях. Мало было писать и обнародовать сверхумные манифесты и статьи в газетах. Мало было создать новую административную машину. Надо было также, постоянно используя живое слово, противостоять силам разрушения, пробуждать в людях чувство личной ответственности перед нацией в целом.

В силу того что обстоятельства вознесли меня в революции на вершину власти и в силу того что мое имя в глазах народа стало своего рода символом новой жизни в условиях свободы, именно на мою долю выпало вести полемическую борьбу среди масс населения. Но у меня было немало союзников. Вместе со мной эту полемическую борьбу вели сотни тысяч людей из всех слоев населения, от скромных сельских учителей до московских профессоров.

В самые первые дни революции правительство направило меня на военно-морскую базу в Кронштадте. Разъяренная толпа матросов буквально на клочки разорвала командующего Кронштадтской крепости адмирала Вирена, убила нескольких офицеров и бросила сотни других в тюрьму, предварительно зверски избив их. Передо мной стояла задача добиться освобождения этих офицеров, безвинно пострадавших от рук матросов. Кроме живого слова в моем распоряжении не было никаких других средств убеждения.

Я прибыл туда с двумя адъютантами и, игнорируя все предупреждения, направился прямиком к главной площади Кронштадта, где проходили все митинги восставших матросов. Меня встретила зловещая тишина, взорвавшаяся злобными криками, едва я начал говорить. Было ясно, что вожаки матросов задались целью сорвать мое выступление. Когда шум немного приутих, я заявил, что прибыл по поручению Временного правительства, чтобы разобраться в происшедшем. Тут же поднялся один из вожаков и стал рассказывать о «зверствах», которым подвергались матросы в Кронштадте.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});