Россия на историческом повороте: Мемуары - Александр Керенский

Однако в ночь с 1 на 2 марта почти единодушно было принято решение, что будущее государственное устройство страны будет определено Учредительным собранием. Тем самым монархия была навечно упразднена и сдана в архив истории.

Первое официальное заявление, которое предстояло сделать Временному правительству, стало предметом жарких дискуссий. Некоторые пункты выявили абсолютное несогласие. Наиболее ожесточенные споры между представителями Временного комитета и Совета вспыхнули по вопросу о правах солдат, в результате чего в первоначальный проект Совета по этому вопросу были внесены существенные изменения. Каждый параграф вызывал глубокие расхождения, хотя ни в одном не было упоминания о войне.

Поразительно, что такая наболевшая, такая важнейшая проблема, как проблема войны, даже не возникла в ходе дискуссии по выработке статуса правительства. Правительство получило полную свободу действий в отношении войны, не взяв на себя при этом никаких формальных обязательств. Однако прошло совсем немного времени и ни один другой вопрос не вызывал столь ожесточенных нападок левых сил на Временное правительство, как этот.

Еще более поразительным может показаться то обстоятельство, что в этом самом первом документе правительства ни словом не было упомянуто о насущной необходимости аграрных реформ. И действительно, вопрос о них был сформулирован так неясно и туманно, что не вызвал у меня ни малейшего энтузиазма. Тем не менее, несмотря на то, что с самых первых шагов правительство выполняло все свои обязательства и даже приступило к осуществлению далеко идущей программы аграрной и рабочей реформы, левые по-прежнему продолжали обвинять нас в пренебрежении долгом перед крестьянами и рабочими, сея таким образом в массах семена недоверия.

И вот наконец состав кабинета министров согласован. Для многих членов Думы было важно, чтобы пост в правительстве был предоставлен мне и, как мне стало известно позднее, некоторые из тех, кому предложили войти в правительство, ставили условием своего согласия мое участие в кабинете.

Ночью 1 марта, когда события тех незабываемых дней достигли апогея, я почувствовал себя на грани нервного срыва. Сказалось чудовищное напряжение двух предыдущих дней. И все же мне было не уйти от решения стоящей передо мной трудной дилеммы. Даже Совет в большинстве своем считал разумным мое участие в правительстве, да я и сам понимал, что, если в него не войдет представитель Совета, оно не получит широкой поддержки народа. А потому я склонялся к тому, чтобы не отступать от своих убеждений даже тогда, когда Чхеидзе решительно отверг министерский пост, оставив меня в правительстве в полной изоляции.

В конце концов, на рассвете, не придя ни к какому решению, я решил отправиться домой. Было странно идти по знакомым улицам без привычного сопровождения агентов секретной полиции, проходить мимо часовых и видеть дым и языки пламени, все еще вырывающиеся из здания жандармерии, где меня допрашивали в 1905 году.

И лишь когда я пришел домой, до меня в полном объеме дошло значение недавних событий. Два или три часа я пролежал в полубессознательном состоянии. И вдруг, словно вспышка молнии, в мозгу пронеслось решение проблемы. Надо немедленно сообщить по телефону о согласии принять пост в правительстве, а уж потом отстаивать это решение на общем заседании Совета. И пусть Исполнительный комитет и члены Совета обсуждают этот шаг. Как это ни покажется странным, но на это мое решение пойти против воли Исполнительного комитета в значительной мере оказала воздействие мысль об арестованных, томившихся в Правительственном павильоне. И если кому-либо из министров от «Прогрессивного блока» удалось спасти их от ярости толпы и тем самым избавить революцию от кровопролития, то этим человеком был я.

Я позвонил во Временный комитет и сообщил Милюкову о своем решении. Он был, по крайней мере мне так показалось, очень доволен и принес мне свои поздравления, однако я отнюдь не был уверен, что реакция Совета будет такой же.

Вернувшись в Думу, я понял, что мое решение стало предметом жарких споров, поскольку никто с уверенностью не мог предсказать реакцию на него Совета. Я тотчас направился в комнату Исполнительного комитета, члены которого встретили меня с кислыми лицами. Шло очередное пленарное заседание, и я объявил о своем намерении войти в правительство и мотивировал этот шаг. Члены Исполнительного комитета попытались переубедить меня, но я остался непреклонным, не желая откладывать дела в долгий ящик.

В соседней комнате член Исполнительного комитета Стеклов докладывал Совету о своих переговорах с Временным комитетом по вопросу о формировании правительства. Едва он кончил, председательствовавший Чхеидзе сообщил, что я попросил слова. Я забрался на стол и начал свою речь. Я сразу понял, что слова мои доходят до сознания собравшихся. Стоило увидеть их лица, заглянуть в их глаза, и мне сразу стало ясно, что они на моей стороне. Я сказал им, что пришел в качестве министра юстиции нового правительства и что ждать долее одобрения этого шага со стороны Совета считаю для себя невозможным. И вот я пришел, сказал я им, просить вотума доверия. Конец моей речи потонул в бурных аплодисментах.

Когда я спрыгнул со стола, делегаты Совета подняли меня на плечи и пронесли через всю Думу до самых дверей той комнаты, где заседал Временный комитет. Я торжествовал победу. Обойдя абсурдное вето Исполнительного комитета, я был уверен, что за мной последуют и другие и что со временем это приведет к формированию коалиционного правительства. Однако бурные аплодисменты не помешали мне понять, что руководители Совета постараются взять реванш, и так оно и произошло: довольно скоро против меня, против моего влияния и авторитета в массах развернулась самая разнузданная кампания.

Утром 2 марта, выступая перед толпой в Екатерининском зале о составе Временного правительства, Милюков объявил о том, что Великий князь Михаил Александрович будет регентом и что решено установить в России конституционную монархию. Заявление Милюкова вызвало бурю негодования всех солдат и рабочих, собравшихся в Таврическом дворце.

В спешном порядке было созвано специальное заседание Исполнительного комитета Совета, на котором на меня обрушился град враждебных вопросов. Я решительно воспротивился попыткам втянуть меня в спор и лишь сказал: «Да, план действительно таков, но ему никогда не дано осуществиться. Это просто невозможно, а потому и нет причин для тревоги. Со мной по вопросу о регентстве никто не консультировался, я не принимал никакого участия в обсуждении этой проблемы. В качестве крайней меры я могу обратиться к правительству и предложить ему выбор: либо отказаться от этого плана, либо принять мою отставку».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});