Арктический клуб любителей карри - Дани Редд

огня обжигал мне лицо.

Чьи-то руки схватили меня за плечи, поволокли прочь.

– Нет! Нет! – кричала я, вырываясь из хватки Адама. Но он был гораздо сильнее.

– Надо дождаться пожарных! – гаркнул он.

Я все еще вырывалась.

– Кухня. Вдруг можно войти через нее!

– Майя, нет!

Я умоляюще посмотрела на дверь кухни, отчаянно надеясь уговорить Адама.

Вот тогда-то я и заметила – перевернутую барбекюшницу, а рядом, в снегу, темную скорченную фигурку.

– Вот она!

Адам выпустил меня и посмотрел, куда я показываю. Мы вместе бросились туда. Рита лежала в сугробе, глаза у нее были закрыты.

– Рита! Проснись! – окликнул Адам.

Но она не реагировала.

– Рита!

Он потряс ее за плечи. Она не пошевелилась. Адам осторожно оттянул одно веко. В адских рыжих отсветах пламени мы увидели, что зрачок у нее закатился.

– Черт! Помоги.

Он ухватил ее под мышки и начал приподнимать. Я взялась за ноги – и мы, пошатываясь, двинулись прочь от пожара, стараясь держать ее повыше.

– Давайте помогу.

– Микки, не суйся! – отрезал Адам.

Но Миккель не слушал, и тащить Риту вдруг стало капельку легче.

Наконец мы добрались до джипа. Миккель распахнул заднюю дверцу, и мы бесцеремонно свалили Риту на сиденье. Стянув перчатку, я поднесла руку к лицу Риты и подержала примерно в сантиметре от губ. Сперва совсем ничего не чувствовала, но потом – слабое, мимолетное тепло на ладони. Она еще дышала. Еле-еле.

– Что с ней? – спросила я.

– Не чувствуешь, что ли, как спиртом разит? – отозвался Адам.

Я наклонилась поближе. Он был прав – сквозь дымную гарь прорезался кислый запах алкоголя.

– Небось напилась и устроила пожар по неосторожности, – прохрипел Миккель.

Оглянувшись, я увидела, что пламя начинает расползаться по другим постройкам вокруг.

Не знаю, сколько мы стояли там, глядя, как гибнет в огне наш мир. Но наконец – через годы, или минуты, или секунды – я различила вой сирен и увидела над сугробами всполохи синего света. Из шлангов на пламя полилась вода, все разворачивалось, точно в дурном сне.

Вокруг нас вдруг стало очень много людей. Голоса на норвежском. Фонарики, светящие в глаза, шарящие по телу. Сильные руки, ведущие нас к машине скорой помощи. Я села между Миккелем и Адамом, нас всех троих завернули в термоодеяла, а Риту пристегнули к каталке.

– Фрости Уильямс остался в джипе, – повторял Миккель вполголоса.

Врачи не отвечали. Кто-то захлопнул дверцу, и через секунду мы уже мчались прочь. Я следила в заднее зеркало, как уменьшаются, исчезают во тьме дымящиеся развалины. Много ли удастся спасти – да и удастся ли хоть что-нибудь? Перекинется ли огонь на мой домик? Там мой паспорт! Пара флисовых худи, на которые я недавно разорилась. Запасная пара сапог. Ничего особенно важного…

В груди у меня вдруг что-то оборвалось. До меня дошло, что мамина записная книжка осталась на кухне. Рецепт кичри, записанный аккуратным витиеватым почерком. И рецепт карри с бараниной, странички забрызганы соусом двадцатилетней давности. Я так и не отработала его толком, а теперь вот никогда и не отработаю. И панирные крокеты, перенесшие меня в спальню отеля «Конкани». Одно из самых мучительных воспоминаний в моей жизни – но в итоге я была очень рада, что вспомнила. Рецепты на хинди. Рецепты на панджаби. Рецепты, которых я еще не пробовала. Ах, почему я не пересняла книжку, почему не хранила у себя в спальне? А теперь вот единственная связь между нами с мамой превратилась в пепел. На моих губах застыла горечь. Впервые с начала пожара по щекам покатились горячие слезы.

Я потеряла ее, я снова ее потеряла.

43

К моменту приезда в больницу я была уже совсем никакая. Первой выгрузили Риту – и тут же покатили куда-то прочь, пока один из медиков медленно вел меня внутрь.

– С ней все будет хорошо? – пробормотала я.

– Мы о ней позаботимся.

Медсестра отвела меня в отдельную маленькую комнатку, помогла вылезти из мокрой одежды и выдала мне стандартную больничную рубаху. Меня уложили в постель и накрыли теплыми одеялами. В рот мне всунули что-то металлическое. Я с трудом отслеживала происходящее. Мамина записная книжка погибла. Боль утраты была невообразима. Меня затрясло.

– Немножко отдохнете, вам станет гораздо лучше, – сказала медсестра.

– Но книжка… – пролепетала я.

– Самое главное – вы и ваши друзья уже здесь. А теперь лежите-ка смирно.

Я кротко повиновалась. Медсестра натянула одеяла повыше. После долгого пребывания на морозе по телу начало разливаться блаженное тепло. Очень скоро веки у меня стали тяжелеть. Я силилась открыть глаза, сесть, спросить, как там все остальные. Но безуспешно – я уже летела, падала в бездну непроглядного забытья…

– Микки! А ну давай обратно в постель, живо. Доктор велел отдыхать.

– Ну как мне отдыхать со всеми этими тестами? И вообще, должен же я убедиться, что с Майей все в порядке.

– Доктор сказал, с ней все нормально. Просто вымоталась. Дай ей поспать.

Я открыла глаза. На сетчатку хлынул свет, и я снова зажмурилась.

– Я в полном порядке. И не сплю.

Они стояли рядом с моей кроватью, оба в больничных рубашках. Угловатые очертания подбородка и ключиц Миккеля заострились, болячки вокруг рта еще не зажили до конца. Но в глазах читались решительность и вызов – попробуй только меня пожалеть.

– Ты малость обморозилась. Врачам пришлось ампутировать тебе пару пальцев на ногах, пока ты спала, – сказал он.

– Боже!

Я судорожно села и стянула с ног одеяла. Все пальцы были на месте, хотя и слегка покраснели.

– Шуточки у тебя.

– Микки, не будь засранцем, – сказал Адам.

– Сколько времени? – спросила я.

– Половина двенадцатого, – ответил Адам.

– Сколько же я проспала. А Риту вы уже видели?

Он помрачнел и покачал головой.

– Пока нас к ней не пускали.

На глаза у меня навернулись слезы.

– С ней все будет хорошо?

– У нее в крови было столько алкоголя, могла бы градусником работать, – сказал Миккель. – И экстази. Мы с Адамом думаем, она набралась под завязку, налетела на барбекюшницу и свалилась. Ну и еще переохладилась изрядно, потому что слишком долго провалялась мордой в снегу.

– Лицом, – пробормотал Адам.

Как правило, ему нравилось беззлобно поддразнивать Миккеля за грубоватые обороты речи, но сейчас в голосе у него сквозило раздражение. И направлено оно было не на Миккеля и не на меня.

– Вы на нее сердитесь?

– Майя, она сожгла наш дом, – сказал Миккель.

– Но это же несчастный случай! Вы же не станете выдвигать против нее обвинений?

Я запоздало сообразила, что лучше не подавать им идей.

– Ну конечно, не станем, – сказал Адам.

– Но ей по