Кто ищет... - Аграновский Валерий Абрамович

Ну, а что дети? Как написал в «Судьбе рабочего» Иван Гудов, «синяки проходили, а характер оставался…». От тех давних времен у детей сохранилось ощущение грозности отца, человека сильного, резкого, всевидящего. И ощущение неиссякаемой доброты матери, нежной и ласковой. Однако тональность их воспоминаний — что об отце, что о матери — была одинаковая!

Итак, читатель, что скажете? Имеем ли мы дело с обыкновенной строгостью Бориса Васильевича — и тогда злополучный удар случаен, стоит ли акцентировать на нем столько внимания? Или перед нами типичное авторитарное воспитание, основанное на жесткой власти отца, на подавлении личности ребенка, так называемый «домострой», и тогда история с Александром логически «вписывается» в систему как необходимый ее компонент? В таком случае каким должно быть наше отношение к этой системе: рекомендовать ли ее другим родителям или отвергнуть, полагая несовременной?

«Тщеславие и любопытство — вот два бича нашей души», — написал Монтень в «Опытах», желая этим сказать, что если любопытство гонит нас всюду совать свой нос, то тщеславие не должно тогда запрещать нам оставлять что-либо нерешенным.

Не будем принимать решения, дорогой читатель, а лучше сделаем небольшой экскурс в теорию и практику наказаний.

Авторитет силы. Что в принципе позволяет отцам безнаказанно лупить своих сыновей и — типун мне, конечно, на язык — что мешает сыновьям давать им сдачи? Вопрос этот не так уж безоснователен, если учесть, что еще несколько веков назад существовали народы, где детям разрешалось наказывать собственных родителей, публично их поколачивая, а наша действительность тоже нередко подбрасывает нам весьма созвучные примеры.

В самом деле, откуда у родителей столь упорное стремление держать своих отпрысков в повиновении? Думаю, в основе лежит обычай — правило, укоренившееся в силу привычки. Мы действительно привыкли к тому, что отцы должны властвовать над детьми, а дети — покорно им подчиняться. Как и любой обычай, этот тоже не лишен здравого смысла. Родители мудрее детей, обладают большими знаниями и богатым опытом, и потому их желание предостеречь потомство от ошибок и сделать его жизнь лучше собственной не только естественно, но и благородно. Как же выполнить эту миссию? С помощью соответствующего воспитания, которое, вероятно, может иметь как «мирную», так и «боевую» методику, применение которых зависит от очень многих причин: от возраста наследников, от культуры родителей, от условий, в которых они живут, от социального окружения и т. д. Иными словами, до какого-то времени что-то «вкладывается» ребенку в голову на добровольных началах, что-то и тоже до какого-то времени «вколачивается» в место, прямо противоположное голове, за что дети, по мнению многих родителей, все равно потом скажут спасибо.

Как видите, все очень просто, логично, объяснимо. Однако время идет, в жизни что-то меняется, мы это понимаем, но привычка, как говаривали в старину мудрые люди, обладает коварным свойством заслонять собой подлинный облик вещей и притуплять остроту наших суждений. Меж тем день сегодняшний уже недвусмысленно свидетельствует о том, что у современных отцов возникли большие трудности с передачей детям своего опыта и знаний. Почему? Во-первых, потому, что дети стали другими: они слишком быстро растут, к их услугам множество источников информации, и они намного раньше «положенного» становятся по крайней мере не глупее своих родителей, а кое в чем и не менее опытными. Во-вторых, и родители нынче «не те»: у них, к несчастью, остается все меньше времени для того, чтобы поддерживать себя на высоком уровне современных знаний и чувств, и еще меньше времени для того, чтобы спокойно, терпеливо и вдумчиво заниматься детьми.

Заметил ли читатель, что основной тенденцией последних десятилетий стало постепенное ослабление родительского воспитания и явное нарастание общественного? Сколько забот уже сегодня переложено с родительских плеч на плечи пятидневных яслей и садов, и школ с их знаменитой «продленкой», и даже техникумов, училищ, институтов, рабочих бригад, спортивных секций — коллективов, от которых мы сами требуем этого и ждем, когда наконец от обучения они перейдут к воспитанию, и чтоб непременно «по науке», с индивидуальным подходом и конечно же с «хорошим» результатом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И тем не менее, фактически отказываясь от воспитания собственных детей, иные из родителей еще стремятся на сто процентов реализовать свою старую и привычную потребность к власти над ними. Не думая о последствиях, они готовы решить это дело примитивно просто: вы, то есть общество, обучайте наших детей, воспитывайте их и делайте «людьми», а мы, то есть родители, будем определять, с кем им водиться, на ком жениться, на кого учиться, что носить и куда ходить! — вот так, мол, поделим наши обязанности.

И получаются типичные «ножницы»: кто воспитывает детей или думает, что воспитывает, не имеет над ними реальной власти; а кто имеет над ними власть или думает, что имеет, не подкрепляет ее воспитанием.

Из этого, конечно, ничего не выходит, да и не может выйти. Если власть мнимая, дети попросту «не слушаются» родителей и постепенно от них отходят. А чтобы удержать их, надо сделать власть не мнимой и для этого чем-то ее подкрепить. Чем же? Религией? — но мы атеисты. Наследством? — но у нас нет такого наследства, угроза потери которого висела бы над головами непослушных чад дамокловым мечом. Куском хлеба, одеждой, крышей над головой? — но попробуйте хоть пару суток не покормить своего отпрыска, хоть недельку не поводить его в какой-нибудь пятый «А» и всего лишь пригрозить ему, что выгоните из дому, как дворовая, школьная и прочая общественность не оставят от вас даже мокрого места, о чем ваш ребенок прекрасно осведомлен, поскольку вслед за «мама» вы же сами научили его говорить «коллектив». Стало быть, кроме «вколачивания», подкреплять родительскую власть вроде и нечем; поясню, что под «вколачиванием» я понимаю не обязательно ремень или кулак, но и угрозу битьем, и всякого рода моральное насилие над волей ребенка. Однако из всех преимуществ перед детьми, которыми в принципе обладают родители, иные из них все же чаще пользуются физической силой, прибегая к ней как к единственному гаранту власти.

А если сила есть, то к ней, извините, ума уже не надо! И начинается новый процесс — встречный, основанный на законе обратной связи: поскольку на первый план выходит насилие, постольку личностные качества родителей постепенно теряют свое уникальное для ребенка значение. Действительно, много ли нужно знаний, чтобы заставить, а не убедить? Много ли нужно родительской мудрости, чтобы приказывать, а не советовать? И нужно ли быть в личной жизни нравственным, если «вкладывание» с помощью собственного примера заменяется «вколачиванием» с помощью примеров из книг, или из газет, или из легенд?

Этот путь тоже обречен, не говоря уже о том, что опасен. Ведь если власть родителя над ребенком действительно гарантируется только физическим превосходством над ним, то с концом этого превосходства улетучивается и власть. Дети растут, а родители, увы, стареют, и очень скоро наступает период странного равновесия, при котором отцы «не рискуют», а дети уже готовы «реагировать». А еще через какое-то время, закусив удила, они окончательно вырываются на свободу и, чем крепче их «прижимали», тем дальше уходят из-под родительского контроля, — а под чей, позвольте спросить, контроль? Улицы или школы? Компании друзей или педагогического коллектива? Вопрос этот, как говорится, «открытый». Что же касается родителей, то «счет» с ними закрыт. Кончилась ваша сила! — и нет тогда пропасти более глубокой, а нравственного ущерба — более непоправимого.

Разве не так, читатель?

Но вернемся теперь к Дудиным, «приложим» к ним наши выкладки и выразим дружное удивление по поводу того, что оба сына прилежно сидят дома, с благоговением поглядывая на родителей. Александру уже семнадцать, а Василию, отслужившему в армии, двадцать три, и тем не менее они не просто любят отца, которому когда-то собственными руками носили ремень, — обожают! О матери я даже не говорю.