Дьявол носит «Прада» - Лорен Вайсбергер

– Миранда, я только что говорила со Стеф, и она сказала, что им было назначено лишь на завтра и поэтому многих вещей они еще не получили. Но все будет в порядке к…

– Ан-дре-а, не могу же я представить, как будут смотреться манекенщицы без туфель, сумок и украшений. Передайте Стеф, чтобы она пришла на отбор с тем, что есть; а если чего-то не хватает, пусть принесет фотографии. – Она повернулась к Люсии, и они занялись вешалками.

Я сообщила все вышеуказанное Стеф, и это подтвердило актуальность старого выражения: «Не стреляйте в того, кто принес вам дурные вести». Она просто взбеленилась.

– Я не могу стащить в одну кучу все чертовы вещи за тридцать секунд, ты это понимаешь? Такую чертову уйму! У меня не хватает пяти ассистентов, а одна, которая есть, настоящая идиотка! Андреа, какого черта мне делать? – Она была в истерике, но времени на разговоры уже не оставалось.

– Ладно, хорошо, – пропела я, глядя на Миранду, которая была известна своей способностью всегда все слышать, – так я скажу Миранде, что ты уже идешь. – И я повесила трубку прежде, чем Стеф разразилась слезами.

Я не удивилась, когда через две с половиной минуты в дверях появились Стеф, ее единственная идиотка-ассистентка, ассистент отдела моды, которого она позаимствовала, а также позаимствованный из отдела красоты Джеймс. На их лицах застыл ужас, в руках у всех были переполненные проволочные корзины. Съежившись, они стояли возле моего стола, но вот Миранда снова кивнула, и они потащились на коленопреклонение. Поскольку Миранда категорически отказывалась покидать стены своего кабинета, все прогибающиеся под тяжестью вещей вешалки, тележки с обувью и переполненные корзины с аксессуарами доставлялись прямо к ней.

Когда на ковре перед Мирандой аккуратными рядами разложили принесенные аксессуары, ее кабинет стал сильно напоминать турецкий базар, ассортимент которого скорее пробуждал в памяти бутики Мэдисон-авеню, чем рыночную площадь Шарм-эль-Шейха. Один торговец соблазнял ее ремнями из змеиной кожи за две тысячи долларов, другой пытался продать большую сумку от «Келли», третий расточал похвалы платью для коктейлей, четвертый воспевал достоинства шифона. Стеф удалось собрать почти безукоризненную выставку всего за полминуты, хотя довольно много вещей отсутствовало, и она восполнила недостающее аксессуарами с прошлых съемок, объясняя Миранде, что то, что они ждут сейчас, очень похоже на это, но еще лучше. Все они были мастерами своего дела, но Миранда оставалась непревзойденной. Ее не трогало это великолепие, она хладнокровно переходила от одного роскошного прилавка к другому, не выказывая никакого интереса. Когда она наконец – наконец-то! – принимала решение, она указывала перстом и командовала (совсем как ведущий дог-шоу: «Боб, наша гостья выбрала колли»), и все согласно кивали: «Да, отличный выбор» или «О, ну конечно, конечно же», а потом собирали свои корзины и вешалки и уматывали восвояси, пока она, чего доброго, не передумала.

Эти адовы муки обычно занимали не больше нескольких минут, но к тому времени, как все заканчивалось, мы валились с ног от усталости. Еще раньше она объявила, что сегодня уйдет около четырех, чтобы перед поездкой побыть с дочками, и я отменила отбор, назначенный отделу текстов, ко всеобщему их облегчению. В 15.58 она принялась собирать сумку – занятие не столь обременительное, если учесть, что все хоть сколько-нибудь тяжелое или значительное я все равно повезу ей вечером сама, вместе с Книгой. Как правило, дело ограничивалось тем, что она заталкивала бумажник от Гуччи и «мотороллу» в и без того уже подвергшуюся надругательству сумку от Фенди. Последние несколько недель эта красавица стоимостью десять тысяч долларов служила Кэссиди портфелем, и множество бисеринок осыпалось (не говоря уже о порванной ручке). И вот в один прекрасный день Миранда бросила сумку на мой стол и велела мне привести ее в порядок – или, если это будет невозможно, просто выбросить. К великой моей гордости, я устояла перед искушением сказать, что сумка не подлежит восстановлению, и присвоить ее себе, и она была отремонтирована всего за 25 долларов.

Когда Миранда наконец ушла, я инстинктивно потянулась к телефону, чтобы позвонить Алексу и поплакаться о том, какой у меня был ужасный день. Я уже почти набрала его номер и тут только вспомнила, что мы решили сделать перерыв. До меня вдруг дошло, что это будет первый день за целых три года, когда мы с ним не поговорим. Я сидела с мобильником в руке, тупо уставившись на сообщение, которое он прислал только вчера и в котором написал «люблю», и думала, не совершила ли я ужасную ошибку, согласившись на этот «перерыв». Я снова набрала номер, на этот раз твердо намереваясь сказать ему, что нам надо поговорить, выяснить, что с нами происходит, и решив признать свою долю ответственности за то, что наши отношения зашли в тупик. Но прежде чем в трубке раздался гудок, возле меня уже стояла Стеф, вооруженная до зубов всеми необходимыми для поездки в Париж аксессуарами и донельзя взвинченная только что состоявшимся отбором. У нее были сумки и туфли, ремни и драгоценности, чулки и солнечные очки, и я оставила в покое телефон и постаралась сосредоточиться на ее инструкциях.

Казалось бы, семичасовой перелет туристическим классом, когда тело заковано в узкие кожаные брюки, плетеные босоножки и приталенный пиджак, не может доставить большого удовольствия. Как бы не так. Для меня это были семь самых блаженных часов. Поскольку мы с Мирандой одновременно находились в воздухе – только она летела из Милана, а я из Нью-Йорка, – получалось, что я попала в ту единственную ситуацию, когда она не могла до меня дозвониться. Единственный благословенный день, когда моя недосягаемость не была моей виной.

По причинам, мне не ясным, родители не выказали ожидаемого восторга, когда я позвонила им и рассказала о предстоящей поездке.

– Вот как? – спросила мама тем своим особенным тоном, который подразумевал намного больше, чем эти два коротеньких слова. – Так ты едешь в Париж? Сейчас?

– Что значит «сейчас»?

– Ну, просто теперь не самое подходящее время, чтобы лететь в Европу, – неопределенно ответила она, хотя я чувствовала, что комплекс вины еврейской матери уже готов лавиной обрушиться на мою бедную голову.

– Почему это? А когда будет подходящее?

– Не расстраивайся так, Энди, просто мы давно тебя не видели. Мы не жалуемся, ведь мы с папой понимаем, как много времени у тебя отнимает работа, – но разве ты не хочешь хотя бы взглянуть на своего племянника? Ему уже почти месяц, а ты его еще ни разу не видела!

– Не заставляй меня чувствовать себя виноватой. Мне страшно хочется посмотреть на Айзека, но у меня просто…

– Ты же знаешь, мы с папой можем сами купить тебе билет до Хьюстона.

– Да ты мне это уже сто раз говорила! Я знаю это и очень вам благодарна, но дело не в деньгах. Я никак не могу оставить работу, не могу просто сорваться и приехать, даже на выходные. А ты думаешь, стоит лететь через всю страну только для того, чтобы в субботу утром Миранда позвонила и велела привезти из химчистки свои вещи? Ты этого хочешь?

– Конечно, нет, Энди, просто я думала – мы думали, – что ты сможешь поехать в следующие несколько недель, раз уж Миранда собирается во Францию и все такое… И если бы ты поехала, тогда бы и мы с папой поехали. А теперь ты летишь в Париж.

По ее голосу я поняла, что она на самом деле хочет сказать: «Ты летишь в Париж и пренебрегаешь своими семейными обязанностями».

– Мамочка, дай-ка я тебе все как следует объясню. Я еду не в отпуск. Не я предпочла лететь в Париж, вместо того чтобы посмотреть на своего новорожденного племянника. Это вовсе не мое решение, и ты знаешь это, только почему-то не хочешь понять. Дело обстоит так: либо через три дня я еду с Мирандой в Париж, либо меня уволят. Можешь ты предложить что-то третье? Если да, то мне было бы очень интересно послушать что.

Она помедлила, а потом сказала:

– Нет, солнышко, конечно, нет. Мы все понимаем. Я только надеюсь – надеюсь, что ты довольна тем, как все складывается.

– Что ты этим хочешь сказать? – процедила я.

– Да ничего, ничего, – заторопилась мама, – ничего, кроме того, что мы с папой надеемся, что ты счастлива. И ведь похоже, что ты, хм… делаешь успехи. У тебя все в порядке?

Я немного смягчилась, потому что она, несомненно, старалась изо всех сил.

– Да, мамочка, все замечательно. Мне вовсе не хочется ехать в Париж, это будет сущий ад, работать придется двадцать четыре часа в сутки. Но год подходит к концу, скоро весь этот кошмар будет позади.

– Я знаю, милочка, я знаю, что это был трудный год. Я только надеюсь, что все для тебя закончится удачно. Вот и все.

– Я тоже на это рассчитываю.

Мы простились очень тепло, но у меня осталось отчетливое ощущение, что родители во мне разочарованы.

Таможенный досмотр в парижском аэропорту стал настоящим кошмаром, зато сразу по выходе я увидела элегантного водителя, размахивающего табличкой с моим именем; одной рукой открыв передо мной дверь автомобиля, другой он протянул мне сотовый телефон.