Фаворит. Американская легенда - Лаура Хилленбранд

– Нет-нет, – ответил он, – мне сказать нечего. – Потрясенный, он исчез в толпе.

Куртсингер храбро улыбнулся и соскользнул на землю. Он расстегнул седло, снял его со спины лошади и замер на мгновение, глядя на своего скакуна. Он шагнул вперед и что-то прошептал на ухо коню, а потом ушел{475}. Конюх накинул черно-желтое одеяло на спину жеребца. Полиция расчистила путь, и Адмирал, низко опустив голову, направился в конюшню, сопровождаемый редкими аплодисментами небольшой кучки верных поклонников. Позже он примет участие еще в паре незначительных забегов, оба из которых выиграет, а после закончит карьеру и станет одним из лучших жеребцов-производителей породы.

Вульф выскользнул из седла и стоял, опустив одну руку на бедро, гордо улыбаясь, пока Вандербильт вручал серебряный кубок победителя Ховарду. Кто-то потянул Смита к микрофону, и он пробормотал что-то о том, что главная заслуга в победе – коня и наездника. На табло высветились результаты ставок, и Ховард рассмеялся. Толпа разразилась овациями.

Понадобилось пятнадцать минут, чтобы расчистить достаточно широкий проход, и Сухарь наконец смог покинуть круг победителя. Ховард, окруженный толпой репортеров, ушел к трибунам. Вульф и Смит отправились в жокейскую, их сопровождал восторженный шепот. «Мне жаль, что я победил Куртсингера, – сказал Вульф. – Он самый умный из тех, с кем мне когда-либо приходилось соревноваться». Репортеры гудели вокруг него, засыпая вопросами о жеребце. «Сухарь – лучшая лошадь в мире, – убежденно заявил Джордж. – И он это сегодня доказал». Смит позволил себе улыбку. Вульф повернулся к тренеру. «Если бы Ред мог видеть, как сегодня скакал Сухарь!» – воскликнул он. «Да, – согласился Смит, и его улыбка тут же погасла. – Но мне кажется, что Рыжий скакал сегодня с тобой, Джордж».

Когда Вульф зашел в жокейскую, Куртсингер был уже там. Он сидел на скамейке, стаскивал сапоги – и тихо плакал. Кто-то участливо спросил его, что случилось. «Ну что я могу сказать? Мы просто не смогли, – ответил Куртсингер. – Адмирал догнал его и посмотрел ему в глаза, но тот, другой, не захотел уступить. Мы выдали все, что могли. Просто этого оказалось недостаточно»{476}.

Смит вернулся в конюшню, чтобы взглянуть на своего коня. Постоял возле него несколько минут, обнял за шею, прижав голову Сухаря к груди. Вульф уже переоделся и присоединился к ним. Он стоял у дверей стойла, глядя, как устраивается Сухарь. Тот был в отличном настроении и игриво расхаживал по деннику. Вульфу даже показалось, будто скачки еще не было.

Ховарды рассадили репортеров по машинам и отвезли к себе в гостиницу. Ровно через два месяца Сухарю исполнится шесть лет, а это довольно почтенный возраст для скаковой лошади. Большинство жеребцов в этом возрасте уже заканчивали скаковую карьеру, и газетчики хотели знать, готов ли Ховард отправить коня на покой. Но тот покачал головой. Победа над Адмиралом никогда не была их заветной мечтой – Марсела и Чарльз мечтали, чтобы их Сухарь победил в скачках Санта-Аниты. Так что лошадь будет продолжать тренироваться.

Когда Ховарды наконец отпустили журналистов, те отправились по домам и принялись заполнять бюллетени для голосования за звание чемпиона. Сухарь стал «Лошадью года».

На следующее утро Смит пришел на конюшню в четыре утра{477}. Репортеры, дремавшие в проходе, при виде него вскочили на ноги. Впервые в жизни Смит не смог сдержать улыбки. «А этот Адмирал намного лучше, чем я думал, – бросил он, заходя в конюшню. – Я был уверен, что мы обойдем его на десять корпусов, а смогли только на четыре. Странно, что никто не верил, когда я говорил, что этот конь умеет бегать».

Бесшумно подойдя к стойлу Сухаря, он осторожно открыл дверь и заглянул внутрь. Сухарь, наполовину зарывшийся в толстый слой соломенной подстилки, не реагирующий на внешние раздражители, напоминал темный бугор. Смит сделал шаг назад и закрыл дверь. «Он заслужил отдых», – прошептал тренер.

А далеко в Массачусетсе Поллард приветствовал репортеров стихами:

Погода прекрасна, и все хорошо.Адмирал рванул первым, но последним пришел{478}.

Давид Александер пришел поздравить друга. «Ну и что ты об этом думаешь?» – спросил он. «Он сделал именно то, что я и предполагал». – «И что же?» – «Превратил Адмирала в Контр-адмирала».

Пришел конверт от Вульфа. Внутри был чек на 1 тысячу 500 долларов, половину причитавшейся жокею суммы от выигрыша{479}.

Часть III

Момент после травмы передней ноги на Санта-Аните. Сухарь с Ховардом (крайний справа) и его конюхами. 14 февраля 1939 года

(© Bettmann / Corbis)

Глава 20

Все четыре ноги сломаны

В середине ноября, после пяти месяцев лечения, Поллард вышел из больницы Уинтропа на костылях, бессильно волоча неподвижные ноги. Он вернулся в мир совершенно другим человеком. Здоровье подорвано. Лицо бледное, сильно постаревшее. Карьера разрушена. Жить негде. И поскольку страховки у него не было, за душой не оказалось ни цента.

Ховарды пригласили его жить у них в Риджвуде. Он согласился. Врач отвез Реда в аэропорт, Агнес поехала вместе с ним. Поллард пообещал, что, как только устроится, пошлет за ней – и они поженятся. Агнес смотрела, как он карабкается в самолет, и гадала, увидятся ли они еще когда-нибудь.

Приехав в Калифорнию, Поллард отправился на ипподром Танфоран повидаться с друзьями. Вид Реда шокировал всех, кто его знал. Расс Мак-Гирр, бывший тренер, продавший когда-то Полларда, в бытность того учеником жокея, за уздечку, седло и несколько мешков овса, увидев Реда, обнял его и заплакал.

Поллард поселился в Риджвуде. Он твердо решил, что выздоровеет и вернется к скачкам, поэтому отбросил костыли и попытался ходить самостоятельно. Это оказалось серьезной ошибкой. На одном из холмов он оступился, нога попала в скрытую в траве канаву… Угол был неудачным. Послышался хруст кости{480}.

Ховарды поспешили отвезти Полларда в больницу, построенную Чарльзом в память о погибшем сыне, и позвонили Доку Бэбкоку, доктору, который когда-то тщетно пытался спасти Фрэнки. Осматривая ногу Полларда, Бэбкок обнаружил, что врачи Массачусетса не смогли правильно сложить раздробленную кость Реда. Ее пришлось снова сломать, но на этот раз врач был уверен, что кости срастутся как следует. Поллард знал, какие мучения его ожидают, но не колебался ни мгновения и с готовностью прошел это испытание{481}.

Вскоре после этого Вульф вернулся из Мэриленда в Калифорнию и приехал на Танфоран, где его встретили бурными овациями. Кто-то рассказал ему, что Поллард снова лежит в больнице, и Вульф очень расстроился. Он прыгнул в машину и направился в Уиллитс, где провел с Поллардом несколько дней.

В Мэриленде воцарился ноябрь, сковав льдом землю{482}. Трек на Пимлико превратился в настоящий каток, поэтому Смит сократил тренировки Сухаря до обычных прогулок вдоль сараев. Лед все не таял, и конь начал набирать вес.

1 декабря Смит вышел из конюшни и ступил на трек – тот был полностью покрыт льдом. Тренер постоял какое-то время, тихо напевая себе под нос: «Я слышу твой зов, Каролина». За его спиной вертелся в стойле Сухарь, растолстевший и нетерпеливый, уже десять дней не чувствовавший седла на спине. Смит вернулся в конюшню, чтобы посоветоваться с Ховардом, и на следующий же вечер погрузил всю конюшню в вагоны, чтобы отправиться в Колумбию, штат Южная Каролина. Там можно тренироваться, там тепло и нет скользких треков.

Южную Каролину выбрали не случайно. Сухаря заявили на гандикап Санта-Анита, который должен был состояться в марте, но Ховард выставил его и на переходящий кубок Уайденера на ипподроме Хайалиа во Флориде. Скачки должны были состояться в один день. Маловероятно, что он всерьез подумывал пропустить скачки с призом в 100 тысяч ради скачек Уайденера, но подобное притворство могло помочь в таком щекотливом вопросе, как назначенная весовая нагрузка. На ипподроме Санта-Анита – несомненно, из-за Сухаря – ограничили максимум весовой нагрузки для гандикапа 59 килограммов. Нагрузки объявят зимой, а учитывая результаты матчевой скачки, секретарь, очевидно, будет склонен назначить Сухарю максимальную нагрузку в его карьере. Поэтому Ховард перевез коня на ипподром между двумя треками, чтобы они играли друг против друга. Так он надеялся вынудить Санта-Аниту не назначать максимальную нагрузку. Сидя в пределах слышимости группы репортеров на футбольном матче на стадионе Поло Граундс в Нью-Йорке он вслух рассуждал, какие скачки предпочесть.

Даже в пасторальном окружении Колумбии Сухарь не смог избежать суеты и ажиотажа. Хотя лошадь и не должна была участвовать в скачках в этом штате, тысячи автомобилей проносились по городу – они везли фанатично преданных поклонников за сотни миль только для того, чтобы посмотреть, как их кумир выходит на утренние тренировки. Каждый раз, когда он легким галопом проходил небольшой тренировочный трек, с сектора трибун, где расположились его фанаты, доносились радостные крики. Операторы с Ю-эн-эс обшарили весь город, создав короткометражный фильм о жизни жеребца. Зрители наводняли трек каждый раз, когда Сухарь высовывал нос из конюшни.