Ангелы и демоны - Дэн Браун

– Вы верили в то, что избраны Богом?

– Да, верил. И сейчас верю. – В голосе камерария не было ни намека на тщеславие, в нем звучала лишь благодарность. – Я много лет трудился под руководством епископа. В конечном итоге мой наставник стал кардиналом. Но меня он никогда не забывал. И это тот отец, которого я помню.

Свет от фонаря упал на лицо камерария, и по выражению глаз клирика Виттория поняла, насколько тот одинок.

Они подошли к высокой колонне, и лучи всех фонарей были направлены на люк в полу. Виттория взглянула на ведущую в темную пустоту лестницу, и ей вдруг захотелось вернуться назад. Гвардейцы уже помогали камерарию нащупать первую ступеньку. Затем они поддержали ее.

– Что с ним стало потом? – спросила девушка. – С тем кардиналом, который заботился о вас?

– Он оставил коллегию кардиналов, поскольку получил другой пост.

Витторию ответ удивил.

– А затем, – продолжил камерарий, – он, к несчастью скончался.

– Примите мои соболезнования, – сказала Виттория. – Давно?

Камерарий повернулся к Виттории. Резкие тени подчеркивали страдальческое выражение лица клирика.

– Ровно пятнадцать дней назад. И сейчас мы его увидим.

Глава 84

Несколько тусклых ламп едва освещали стеклянный куб изнутри. Это хранилище было гораздо меньше того, в котором Лэнгдон побывал раньше. Меньше воздуха, а значит, меньше времени. Он пожалел, что не попросил Оливетти включить вентиляцию.

Среди гроссбухов, в которых перечислялась собственность Ватикана, Лэнгдон быстро нашел те, на которых значилось «Belle arte» – «Изящное искусство». Пропустить эту секцию было просто невозможно, поскольку она занимала восемь стеллажей. Католическая церковь владела миллионами шедевров во всех концах земли.

Лэнгдон быстро пробежал взглядом полки в поисках каталога работ Бернини. Он начал с середины первого стеллажа, примерно там, где, по его расчетам, должна была находиться буква "Б". Когда ученый увидел, что каталога Бернини нет, его охватило отчаяние. Однако, сообразив, что материалы размещены не в алфавитном порядке, он несколько успокоился.

Лишь вернувшись к входу в хранилище и забравшись по передвижной лестнице к верхней полке, Лэнгдон понял, в каком порядке организовано хранение документов. Примостившись на верхней ступеньке лестницы, он нашел самые увесистые тома с перечнем работ великих мастеров Ренессанса – Микеланджело, Рафаэля, Боттичелли. Теперь он знал, что списки «собственности Ватикана» расположены в соответствии со стоимостью шедевров каждого художника. Между Рафаэлем и Микеланджело американец обнаружил гроссбух с каталогом работ Бернини. Толщина гроссбуха на вид превышала пять дюймов.

Задыхаясь от нехватки кислорода и стараясь удержать увесистую книгу в руках, Лэнгдон сполз по лестнице. Затем он, как разглядывающий комиксы мальчишка, положил ее на пол и открыл первую страницу. Каталог был написан от руки на итальянском языке. Каждая страница посвящалась одной-единственной работе и содержала ее краткое описание, дату создания, местонахождение и оценочную стоимость. В некоторых случаях присутствовало ее схематическое изображение. Лэнгдон пролистал все страницы – в общей сложности более восьмисот. Да, Бернини был трудолюбивым парнем.

Еще будучи студентом, Лэнгдон недоумевал, как один человек может сотворить такое количество шедевров. Позже он испытал огромное разочарование, узнав, что великие художники на самом деле крайне редко прикладывали руку к работам, подписанным их именами. Они возглавляли студии, в которых учили молодых художников воплощать в жизнь свои идеи. Такие скульпторы, как Бернини, лепили глиняные миниатюры и нанимали других ваять их в увеличенном виде из мрамора. Лэнгдон понимал, что если бы Бернини пришлось самому доводить до ума все свои замыслы, то он трудился бы и по сию пору.

– Указатель, – произнес он, пытаясь прорваться через опутывающую мозг паутину.

Он открыл последние страницы, чтобы просмотреть работы, значившиеся под буквой "F" – fuoco, или «огонь». Но буквы "F", впрочем, как и всех остальных букв, в каталоге вообще не оказалось. Что они, дьявол их побери, имеют против алфавитного порядка?!

Все работы были размещены в хронологическом порядке. Только по датам их создания. От такого указателя не было никакого толку.

Пока Лэнгдон тупо смотрел на бесполезную страницу, ему на ум пришло еще одно обескураживающее соображение. Название нужной ему работы вообще могло не содержать слова «огонь». В двух предыдущих работах – «Аввакум и ангел» и West Ponente – никак не упоминались «земля» или «воздух».

Он провел пару минут, открывая случайные страницы, в надежде, что иллюстрации ему что-нибудь подскажут. Но этого не случилось. Лэнгдон увидел десятки малоизвестных работ, о которых никогда не слышал, но было и немало таких, которые он узнал сразу... «Даниил и лев», «Аполлон и Дафна», с полдюжины фонтанов. Когда он увидел фонтаны, его мозг заработал четче. Вода. Неужели четвертый алтарь науки был фонтаном? Фонтан представлялся ему самой лучшей данью четвертой стихии. Лэнгдон надеялся на то, что схватить убийцу удастся еще до того, когда тот примется за свою последнюю жертву. Найти нужный фонтан будет сложно. Бернини создал их десятки, и все они находились рядом с церквями.

Лэнгдон вернулся к задаче, которую ему предстояло решить немедленно. Огонь. Листая страницы, он припомнил слова, сказанные Витторией: «Первые две скульптуры были достаточно известны. Во всяком случае, вы слышали об обеих». Это вселяло надежду. В его кармане все еще находилась бесценная страница, и Лэнгдон напомнил себе, что прежде, чем уйти из архива, ее следует вернуть. Он уже готовился поставить книгу на место, как вдруг увидел нечто такое, что заставило его задержаться. В индексе было множество сносок, и одна из них, случайно попавшаяся на глаза, показалась ему странной.

В сноске говорилось, что знаменитая скульптурная группа Бернини «Экстаз святой Терезы» вскоре после презентации была перенесена из Ватикана в другое место. Лэнгдон уже был знаком с непростым прошлым этой работы. Несмотря на то что некоторые считали ее шедевром, папа Урбан VIII нашел скульптуру слишком откровенной для Ватикана и отправил ее в какую-то малоизвестную часовню на окраине города. Внимание ученого привлекло то, что местом ссылки «Святой Терезы» оказалась одна из пяти церквей, значившихся в его списке. Кроме того, в сноске говорилось, что скульптура была перемещена туда по предложению Бернини – per suggerimento del artista.

По предложению художника? Лэнгдон ничего не мог понять. В этом не было никакого смысла. Любой творец желает, чтобы его шедевр могли увидеть как можно больше людей. А здесь вдруг какая-то забытая Богом и людьми церквушка.

Если, конечно...

Лэнгдон даже боялся об этом думать. Неужели подобное возможно? Неужели Бернини сознательно изваял столь откровенную скульптуру только для того, чтобы вынудить Ватикан спрятать ее в каком-то малоизвестном месте? В месте, которое он сам бы и мог предложить? Это вполне мог быть собор, находящийся на одной линии с направлением West Ponente.

Чем сильнее волновался Лэнгдон, тем яснее перед его мысленным взором вырисовывалась знаменитая скульптура. В ней не было ничего, имевшего хотя бы отдаленное отношение к огню. В изваянии отсутствовала какая-либо связь с наукой. От порнографии там, возможно, что-то и было, но от науки – ничего. Какой-то английский критик однажды назвал «Экстаз святой Терезы» «произведением, совершенно непригодным для украшения христианского храма». Лэнгдон прекрасно понимал суть этого противоречия. Превосходно выполненная скульптура изображала святую на пике оргазма. В восторге сладострастия Тереза судорожно поджала пальцы ног. Да, сюжет явно не для Ватикана.

Лэнгдон торопливо отыскал в каталоге описание скульптуры. Лишь увидев схематическое изображение статуи, он вдруг ощутил прилив надежды. На рисунке святая Тереза, вне всякого сомнения, испытывала наслаждение, но там имелась и другая фигура, о существовании которой Лэнгдон совсем забыл.

Ангел. И в его памяти неожиданно всплыла легенда...

Святая Тереза была монахиней, которую канонизировали после того, как она заявила, что во сне ее посетил ангел. Более поздние критики высказали предположение, что этот визит имел сексуальный, а не духовный характер. Внизу страницы с изображением скульптуры были начертаны принадлежавшие самой святой слова. Слова эти практически не оставляли места для сомнений.

...его огромное золотое копье... наполненное огнем... пронзило меня несколько раз... проникло в мои внутренности... и по моему телу разлилась такая сладость, что мне хотелось, чтобы она никогда не кончалась...

* * *

Если это не метафорическое описание весьма серьезного секса, мысленно улыбнулся Лэнгдон, то ничего иного представить себе невозможно. Улыбнуться его заставило и само описание скульптуры. Оно было сделано на итальянском языке, и слово fuoco присутствовало там по меньшей мере раз пять.