Гугеноты - Владимир Москалев

— Что случилось, Матиньон? — спросил Конде.

— Ваше Величество, ваш разговор подслушали, — произнес Матиньон. — Королеве-матери все известно!

Жанна вскочила с места, подошла к Матиньону вплотную, не сводя с него глаз. Губы ее побелели, краска исчезла с лица.

— Откуда это известно?

— Говори, — сказал Конде.

И Матиньон поведал им все, что произошло.

— Нас предали! — воскликнул Конде, ударяя кулаком по столу.

— Да, монсеньор. — И Матиньон бросил на стол мешочек с деньгами: — Вот цена этого предательства.

— Все пропало, — простонала Жанна, переводя взгляд на Конде, — теперь Екатерина нам не простит.

— Ей известны имена? — спросил Конде.

— Думаю, ей известно все.

— Я посвятила герцогиню Д'Этамп в подробности нашего плана, — проговорила Жанна. — Но ведь она уверяла меня в безопасности!.. Матиньон, приведите сюда герцогиню!

— Вы допускаете мысль, что это подстроено? — задумчиво шагая по комнате, спросил Конде.

— Нет! — категорично бросила Жанна. — Только не это, она не католичка. Здесь что-то не так. Только она сама сможет ответить на этот вопрос.

В это время вошла герцогиня Д'Этамп в сопровождении Матиньона.

— Мадам, — сразу приступила к ней Жанна Д'Альбре, — как могло случиться, что наш с вами разговор стал известен от слова до слова Екатерине Медичи?

Герцогиня, плотно сжав губы, посмотрела на нее взглядом человека, сомневающегося в здравости рассудка собеседника.

— Это невозможно.

— И, тем не менее, это так.

— Откуда такие сведения?

— Господин Матиньон, повторите ваш рассказ.

— Это невозможно, — снова повторила герцогиня, бледнея.

И вдруг она резко вскинула голову, словно внезапно вспомнив что-то. Схватив за руку Жанну, она потащила ее за собой:

— Идемте, Ваше Величество! Кажется, я догадалась, в чем дело.

Они вышли и вскоре очутились в спальне камеристки. И когда герцогиня приподняла портьеру и потянула за ручку двери, через которую можно было попасть из одной спальни в другую, то она, даже не скрипнув, тихо приоткрылась и замерла.

— Так и есть, — скрипнула зубами Анна Д'Этамп. — Всему виной плотник, который не выполнил свою работу: вчера я приказала ему починить замок.

Лунный свет упал на лицо герцогини, и от этого оно показалось Жанне синим, словно у мертвеца.

— Он умрет, — услышала Жанна жестокий приговор. — Вернемся к вам, королева.

Конде, хмурый и бледный, готовый на все, молча поджидал их у окна, держа руку на рукояти шпаги.

— Надеюсь, нам не придется убивать вас, мадам, — полушутя, полусерьезно обратился он к герцогине Д'Этамп.

— Нет, Конде, вины герцогини в этом нет, — ответила Жанна. — Я сама видела, как мадам Д'Этамп проверяла все двери; эту, видимо, придержали в это время с другой стороны. Всему виной нерадивость ее слуг.

— Я рад, что вы оказались вне подозрений, — сказал Конде, — однако это не меняет сути дела. А посему нам надлежит немедленно действовать.

— Что вы предлагаете, принц? — спросила герцогиня. — Пойти и первыми взять под стражу королевское семейство?

— Мысль неплохая, но есть и другая, получше. Надо известить Монморанси, сплотить вокруг себя гугенотов и подготовиться к нападению, ибо не исключена возможность, что Екатерина в данную минуту разрабатывает план нашего ареста.

— Уж не думаете ли вы, что сию минуту в эту комнату ворвутся швейцарцы со шпагами и алебардами, чтобы взять нас под стражу?

— Нет, Ваше Величество, во всяком случае, это случится не сию минуту. У дверей стоит Матиньон, слева и справа еще по нескольку человек, которые и предупредят нас об опасности.

— А что скажете вы, герцогиня? Есть у вас какие-нибудь соображения?

Анна Д'Этамп раздумывала. Найти единственно правильное в данной ситуации решение значило спасти этих людей, которые доверили ей свои жизни. Наконец она заговорила:

— Екатерина не пойдет по двум причинам. Первая — ее миротворческая миссия и абсолютная невозможность в этих условиях на глазах у народа арестовать вождей протестантов. Это неминуемо вызовет волнения в их стане, которые немедленно приведут к новой гражданской войне. К тому же никаких действий вами пока не предпринято, чего ради ей заранее бить тревогу? Основываясь всего лишь на доносе какой-то служанки, которая, быть может, попросту несла бред? Не исключено также, что ее сообщение является провокацией католиков, с помощью которой они решили навсегда покончить с гугенотами, начав с их вождей. Разве такая мысль не могла прийти в голову королеве-матери?

В комнате повисло молчание.

— Довольно убедительно, — произнес наконец Конде. — Ну а вторая причина?

— Поскольку Екатерина знает, что вам известно содержание ее беседы с Альбой, ей впору самой бояться вас. И если вы до сих пор не предприняли ничего против нее в этом плане, то и она, в свою очередь, в знак признательности, тоже не станет ничего предпринимать, если, конечно, вы первыми не пойдете на обострение отношений с семейством Валуа.

— Вы полагаете, что она даже и виду не подаст, будто ей известно о наших замыслах? И она не станет предпринимать против нас ничего, что угрожало бы нашим жизням, в том случае, если мы откажемся от своих планов?

— Разумеется. Она не станет никого арестовывать и предпримет необходимые меры безопасности во избежание нежелательного инцидента.

— Какие же это могут быть меры?

Анна Д'Этамп не успела ответить, как двери широко распахнулись и в комнату вошел Матиньон, держа за руку какого-то простолюдина.

— Это тот самый, который мне все рассказал, — произнес Матиньон, указывая на Антуана. — И он только что пришел опять с каким-то сообщением. Говори, ничего не бойся, ты в обществе своих единоверцев.

Ободренный этими словами, бедный Антуан, переводя глаза с одного на другого, заговорил:

— Только что из ворот замка выехали в сторону Парижа пятеро всадников. Я сам седлал им лошадей. У них был старший, они называли его господин де Шеверни.

— Шеверни! — повторил Конде. — Верный клеврет тетки Екатерины. Тот, кто отличился при Орлеане и Дрё, расстреливая гугенотов из пушек.

— Выходит, — медленно проговорила Жанна, — королева отправила его в Париж?

Конде выразительно посмотрел на Матиньона. Тот, научившись понимать взгляды принца, вновь взял парня за руку и пошел к выходу, но Конде неожиданно остановил их:

— Постойте! Что сделали с трупом той служанки?

— Она все еще там, монсеньор. Принц подошел к Антуану:

— Есть ли у тебя здесь верные друзья?

— Конечно, ваша светлость.

— Надежные люди?

— О да!

— Одной с тобой веры?

Вместо ответа Антуан кивнул.

— Так вот, возьми двух человек и закопайте труп служанки, да только так, чтобы его не нашли. Ты понял меня?

— Да, ваша светлость. Неподалеку есть удобный пустырь, там мягкая земля.

— Никто не должен видеть ни вас, ни ту работу, которую вы выполняете.

— Все будет сделано, как вы того хотите, ваша светлость.

— Запомни: то, что вы сделаете, будет в угоду нашей церкви и самому Кальвину, если бы он был еще жив.

Антуан молитвенно сложил руки на груди.

— Вот это золото, — и Конде опустил в руки оторопевшего слуги мешочек с деньгами Екатерины Медичи, — вы поделите поровну. Это будет плата за ваши труды.

Антуан поцеловал руку принца.

— А теперь ступай. И помни, тебя благодарит за верность нашему делу сама королева Наваррская!

Антуан склонился в самом низком поклоне, на который только был способен, и они с Матиньоном вышли.

— Что теперь делать? — спросила Жанна, ни к кому, в частности, не обращаясь.

— Ничего, — ответила Анна Д'Этамп.

— Ничего? Да ведь мы сейчас как на раскаленных угольях!

— Я ведь уже говорила вам, что королева не станет ничего предпринимать против вас. Но даже если это и не так, то, пока вы в моем замке, она и пальцем не пошевелит. У меня достаточно людей, чтобы защитить нас, и она это понимает.

— А потом? Что потом?

— Дальше надо будет думать не о заговоре, а о безопасности ваших жизней. Королева не зря отправила Шеверни в Париж: она просит помощи у коннетабля. До тех пор, пока не прибудет войско для ее защиты, Екатерина не тронется с места. Сейчас она сама дрожит за свою жизнь, и ей не до арестов. Единственная ее охрана — две роты швейцарцев, дворяне, люди Монлюка и Монморанси. На герцога она сейчас рассчитывает: вздумай он изменить ей, — и она пропала.

— Но ведь герцог — наш, и он также посвящен в заговор! — возразил Конде.

— Вы забываете, принц, что герцог — политик, и только повинуясь приказу свыше, обнажит свою шпагу против гугенотов, но никогда не сделает этого против католиков. То, что все это задумывалось с его молчаливого согласия, еще ни о чем не говорит. В любом случае он реабилитирован уже тем, что имя его не упоминалось в нашем разговоре, и сам он вместе со своими людьми находится сейчас на стороне королевской власти, которую обязан защищать. Он никого не выдаст, более того, он скажет, что не имеет ни малейшего понятия о заговоре. Он не наш. Его ориентация скорее католическая, нежели протестантская, и вы должны знать это не хуже меня.