Гугеноты - Владимир Москалев

— Нашу? Ты что же, гугенот? — спросил Матиньон.

— Да, ваша светлость.

— Продолжай.

— Я хотел сказать об этом господину принцу, но ведь меня не допустят к нему, да еще и, чего доброго, палками изобьют. Поэтому я и решился поговорить с вами.

— Говори, да поживее.

— Совсем недавно госпожа герцогиня заперлась с наваррской королевой у себя в спальне. Уж не знаю, о чем они там говорили, только из соседней комнаты, что рядом со спальней герцогини, вышла служанка, огляделась по сторонам и быстро отправилась туда, куда ушли ночевать Ее Величество королева и Его Величество король…

— Ну и что же? — спросил Матиньон, пожимая плечами.

— А то, что она подслушивала!

Матиньон сразу же протрезвел. Одним движением руки он сгреб куртку на груди работника:

— Ты это точно видел?

— Да, ваша светлость, как вот и вас сейчас.

— Быть может, тебе померещилось? Говори же, чертова душа!

— Нет, ваша милость, не померещилось. Она увидела меня, когда я стоял к ней спиной. Когда я обернулся, она уже удалялась в ту сторону, куда я вам сказал.

— И у нее не возникло подозрений в отношении тебя?

— Вряд ли. Мы целыми днями ходим по коридорам и постоянно видимся друг с другом. В той комнате, откуда она вышла, — спальня. Смотреть за постельным бельем — ее обязанность.

— Что же тебя насторожило в ее поведении?

— Да только то, что она пропадала в этой комнате битых полчаса.

— Это все?

— Нет. Она вышла и быстро, будто боясь, что за ней погонятся, пошла по коридору, все время оглядываясь. Так не ведут себя, когда застелят белье в одной спальне и идут за новым бельем для другой. А если вспомнить, что рядом беседовали две женщины, герцогиня и королева Наваррская…

— Черт возьми! — пробормотал Матиньон и нахмурился.

— Но это еще не все, ваша милость, — продолжал слуга.

— Как, еще не все?

— Как только она скрылась, я зашел в ту спальню, откуда она вышла. Я прошел в глубь комнаты, и там я увидел… приоткрытую дверь в соседнюю комнату. Ее легко было обнаружить, стоило только отодвинуть в сторону драпировку. Такая же драпировка висит и с другой стороны, поэтому Ее Величество и госпожа герцогиня не видели полуоткрытой двери. Я подошел и прислушался. Они разговаривали; было отчетливо слышно каждое их слово! Эта служанка услышала все тайны, и она побежала сообщить их… кому, не знаю, но, верно, не гугенотам, потому что она католичка.

С минуту Матиньон молчал, потрясенный, не шелохнувшись. Потом, опомнившись, быстро спросил:

— Кто эта служанка? Ты ее знаешь?

— А как же! Ее зовут Барбетта. Дрянь, каких мало. С ней никто не заигрывает, зная ее сволочной характер.

— Где ее комната, ты знаешь?

— Конечно.

— Хорошо. Ты покажешь мне эту особу, а потом ее комнату, понятно тебе?

— Да, ваша милость.

— И не вздумай никому рассказывать об этом, если дорожишь собственной жизнью. Вот тебе пистоль за труды.

Слуга покосился на двойной испанский эскудо, блеснувший в руке Матиньона, и с достоинством ответил:

— Я рассказал вам это не из-за денег. Мне дорога судьба моей родины.

— Чего же ты хочешь?

— Справедливости и воздаяния за грехи тем, кто этого заслуживает.

— Они получат за свои злодеяния сполна. Как тебя зовут?

— Антуан.

— Ты честный малый, Антуан, наша вера сильна такими, как ты, и потому я верю тебе. Но все же возьми монету, считай, что это дар от Бога.

— Хорошо, ваша светлость, — он положил пистоль в карман куртки.

— А теперь ты покажешь мне то, о чем я тебя просил.

— Приказывайте.

— Тогда идем.

* * *

Какой-то человек неторопливо прохаживался по коридору, где находились комнаты слуг. По виду дворянин: в шляпе, при шпаге. И, должно быть, богатый. Казалось, он кого-то поджидал.

Служанка Барбетта, открывая дверь своей комнаты, с любопытством посмотрела на него, стараясь поймать его взгляд. Наконец он обернулся. Это был Матиньон. Она кокетливо состроила ему глазки, улыбнувшись как можно обворожительнее.

— Не ко мне ли вы, сударь? — спросила она.

— К тебе или еще к кому, велика ли разница, — совсем негрубо ответил дворянин. Потом прибавил многозначительно: — Может быть, и к тебе.

Она хихикнула и вошла, но дверь не закрыла. Он направился следом. Служанка закрыла дверь, зажгла свечу и только тут вволю смогла наглядеться на бравого дворянина в фиолетовом камзоле с разрезными рукавами и с широкими буфами на плечах, с которым, и она уже заранее трепетала от этой мысли, ей доведется провести ночь.

— Тебя зовут Барбетта? — спросил Матиньон.

— Да, сударь, откуда вы знаете?

— Подойди ко мне, моя милая, мне хочется обнять тебя и шепнуть кое-что на ушко.

Она немедленно подошла, готовая к ласкам, но он вместо этого одной рукой цепко ухватил ее за шею и стал сжимать пальцы.

— Что вы делаете, сударь?! — взмолилась она, безуспешно пытаясь вырваться.

— Зачем ты ходила к королеве? — процедил сквозь зубы Матиньон.

— Я? Что вы, сударь! — Барбетта вытаращила глаза. — Кто вам сказал?

— Что ты ей говорила? — продолжал Матиньон, все сильнее сжимая горло служанке.

— Ничего, сударь… — она стала задыхаться. — Я не ходила к королеве, с чего вы взяли…

Правой рукой Матиньон вытащил кинжал и приставил его к груди Барбетты:

— Врешь! Что ты делала в комнате рядом с покоями герцогини? Отвечай, шлюха, или я зарежу тебя как свинью!

И он нажал на клинок. Лезвие вмиг прокололо ночную рубашку, и на этом месте проступило алое пятно. Служанка молчала и тщетно пыталась вырваться из цепких пальцев Матиньона. Лицо ее стало багроветь.

— Чего вы от меня хотите? — прохрипела она.

— Что ты делала в этой комнате? Ты подслушивала?

— Я меняла белье камеристке.

— Целых полчаса?

И он сильнее надавил на клинок. Он вошел в тело на полдюйма и уперся в ребро. Алое пятно стало увеличиваться. Служанка застонала от боли.

— Отвечай же!

— А если я скажу, вы отпустите меня?

— Я поступлю с тобой по справедливости.

— Тогда отпустите… мне трудно говорить.

Матиньон разжал пальцы. Едва Барбетта почувствовала свободу, как сразу же раскрыла рот, собираясь позвать на помощь, но Матиньон тут же зажал ей рот ладонью. Она умоляюще посмотрела на него и часто захлопала ресницами, давая этим понять, что сделает все, как ей прикажут.

— Итак?.. — он убрал ладонь и снова обхватил пальцами ее шею.

— Я застилала постель… — быстро заговорила девушка. — Из комнаты рядом доносились голоса, их было хорошо слышно. Должно быть, так и не починили дверь, которая плохо закрывалась. Я стала слушать…

— Зачем?

— Там находилась королева протестантов…

Она закашлялась. Матиньон ослабил пальцы, но не убрал кинжала.

— Вот он что, — уже мягче сказал он, пытаясь сыграть роль единоверца служанки. — Это другое дело. Что же ты молчала, надо было сказать об этом сразу. Что было потом? Ты пошла к королеве-матери?

Но она, внезапно почувствовав подвох и обретя некоторую свободу, попыталась вырваться. Он снова сдавил ей горло, и она, чувствуя, как сознание и силы покидают ее, вцепилась ногтями в эту руку, отнимающую у нее жизнь. Он полоснул кинжалом по ее пальцам; окрасившись кровью, они тут же убрались.

— Зачем ты ходила к Екатерине Медичи? Зачем, говори! Что ты ей сказала? Говори, если хочешь жить!

— Я… я сказала ей… все, что слышала.

— А что ты слышала?

— Что гугеноты хотят захватить… королевский поезд. Теперь отпустите меня…

— Я ведь обещал тебе, что поступлю по справедливости. Сожалею, но тебе не повезло: я — протестант.

Он сжимал ей горло до тех пор, пока не почувствовал, что уже безвольное тело всей своей тяжестью давит вниз. Лицо служанки посинело, глаза вылезли из орбит и закатились, багровый язык наполовину вывалился изо рта. Матиньон разжал пальцы, и тело Барбетты бесформенной грудой рухнуло на пол.

— Будь ты проклята, гадина! — произнес Матиньон. И тут он увидел на столе маленький мешочек с вышитыми на нем королевскими лилиями. Он открыл его: в нем были золотые монеты. И тогда Матиньон понял все.

— Так вот цена твоего предательства! — воскликнул он, презрительно посмотрев на труп, лежащий у его ног.

В дверях Матиньон остановился, обернулся, вернулся назад и, сунув кошелек за полу камзола, пошел прочь. В покои королевы Наваррской Матиньон ворвался будто вихрь.

Принц Конде сидел напротив Жанны за столом; перед ними лежали какие-то бумаги.

— Что случилось, Матиньон? — спросил Конде.

— Ваше Величество, ваш разговор подслушали, — произнес Матиньон. — Королеве-матери все известно!