Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

и светских львов, пошедших в монахи. Получил известность старец Оптиной пустыни иеромонах Варсонофий (ум. 1912) — бывший казачий полковник П. И. Плеханков; в Валаамском монастыре еще в 1920-е годы жили иеромонах о. Андрей, «красавец, бывший лейб-гвардии гусарского полка» и схиархимандрит Вячеслав, бывший кавалергард [Концевич, Оптина пустынь и ее время, 322; Оболенский, Мои воспоминания и размышления, 106]. Были и другие подобные случаи.

Непосредственным историческим образцом для Буланова послужил А. К. Булатович (1870–1919), путешественник, автор трудов об Абиссинии [см. БСЭ, 3-е изд., т. 4]. На эту зависимость впервые указал М. Гельцер:

«В 1903 г. русский журнал «Разведчик» опубликовал следующее: «Блестящий ротмистр Б., известный путешественник по Абиссинии, близкий к негусу Менелику, инструктор абиссинских войск, отважный охотник на львов и слонов, спортсмен, удалился от мира… Молодому человеку представлялась широкая арена деятельности, но он предпочел подать в отставку и удалился в Задне-Никифоровский монастырь, за Невской заставой… Теперь Б. можно видеть в грубой рясе послушника, исполняющего монастырские работы. Никто бы не узнал в скромном аскете-послушнике бывшего гусара и героя. Б. готовится к постригу в монашество».

Кто же был ротмистр Б.? Среди русских путешественников и исследователей Абиссинии в конце прошлого века известен поручик Александр Ксаверьевич Булатович. Он состоял в русском санитарном отряде и совершал поездки по стране вместе с абиссинскими войсками. Булатович описал два своих путешествия по Абиссинии, которые служат до сих пор источниками по истории и этнографии Абиссинии конца XIX века. Во время одного из походов Булатович взял на воспитание осиротевшего мальчика и назвал его Васькой. В книге А. К. Булатовича «С войсками Менелика 11» опубликована фотография этого ребенка.

…За свои географические труды А. К. Булатович был удостоен малой серебряной медали Русского географического общества. Ему не удалось закончить своих исследований. Последняя рукопись с отчетом путешествия осталась неопубликованной. Возвратившись из Абиссинии, он вскоре вынужден был отправиться в Китай. По возвращении же из Китая А. К. Булатович, как отмечено в протоколах заседания Русского географического общества за 1905 г., «ушел, как известно, в монахи»» [Гельцер, Гусар-монах, 31; курсивом выделены фразы-штампы] 3.

Ближайшим литературным источником «Рассказа о гусаре-схимнике» следует, очевидно, считать толстовского «Отца Сергия». «Домыслы о том, что стало бы с отцом Сергием, если бы тот дожил в своих религиозно-аскетических самоистязаниях до наших дней» А. Эрлих слышал от соавторов незадолго до начала их работы над романом. «Некогда эту историю Петров импровизировал лишь в кругу нескольких своих товарищей по «Гудку»» [Нас учила жизнь]. Ряд текстуальных и мотивных параллелей между новеллой ДС и Толстым указывается ниже (многие из них впервые отмечены в кн.: Zehrer, 211).

Легко заметить, однако, что «Отец Сергий» использован в романе не как данное произведение Толстого, а лишь как разновидность сюжета о блестящих бонвиванах, о святых отшельниках и о превращении первых во вторых. Вся собственно толстовская тематика «Отца Сергия», как, например, проблема плотского греха, в истории гусара-схимника игнорируется. Нельзя, следовательно, сказать, что рассказ о графе Алексее Буланове специально нацелен на Толстого; Толстой здесь лишь повод, подобно тому как Н. Ф. Щербина послужил отправной точкой для «античных» пародий Козьмы Пруткова.

Рассказы о превращениях грешников (светских львов, блестящих офицеров и т. п.) в отшельников и святых имеют давнюю традицию; это один из известных агиографических сюжетов. Так, св. Мартин отвергает воинский долг ради служения Богу. В беллетристике нового времени можно указать на такие примеры, как история Горного Отшельника (Филдинг, «Том Джонс», VIII), рассказы о дон Хуане, ушедшем в монастырь (Мериме, «Души чистилища»), о разбойнике Кудеяре, удалившемся в пустыню замаливать грехи (Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо»), о св. Антонии и Юлиане Странноприимце (Флобер), о старце Зосиме, который в юности был обер-офицером на Кавказе («Братья Карамазовы») и др. После толстовского «Отца Сергия» весь этот комплекс мотивов уже осознается как приевшийся стереотип.

Ср., например, рассказ М. Кузмина «Секрет о. Гервасия»: «Будь Успенский монастырь ближе к губернскому городу…дамы не замедлили бы создать вокруг сравнительно молодого игумена романтическую легенду… Конечно, сейчас же оказалось бы, что он был лихим гусаром, графом, имел массу связей, дуэль с сановным лицом, что ему грозила опасность ссылки и т. п. И, наверное, не одна из губернских львиц захотела бы повторить историю «Отца Сергия»». «Бывший кавалергард и князь, мохом поросший седенький попик в черной ряске, архиепископ Сильвестр» в романе Б. Пильняка «Голый год» [гл. 1] обнаруживает стилизаторскую зависимость от классических образцов, равно как и «генерал-майор Комаровский Эшаппар де Бионкур, командир лейб-гвардии уланского Его Величества полка» из «Театрального романа» М. Булгакова, чье послушничество в Независимом Театре перекликается с аскезой пустынников и монахов [см. В. Шверубович. О старом Художественном театре. М.: Искусство, 1990, 82]. Объектом комизма послужила здесь, с одной стороны, подвижническая атмосфера МХТа, его идеал почти что культового служения искусству, а с другой — личная история ярого поклонника МХТа А. А. Стаховича, блестящего конногвардейца, богача и светского льва, который в признательность за финансовую поддержку театра был принят в его труппу, хотя сценического таланта не имел и выполнял в основном технические функции (отметим, кстати, сугубый анахронизм в легенде об Эшаппаре, который у Булгакова служит при Александре III).

Обычная развязка подобного сюжета, представленная и в рассказе о гусаре-схимнике, — та или иная неудача отшельничества: святость в конце концов не выдерживает испытания, герой изменяет аскезе и иногда вынужден бывает вернуться к людям, причем часто уже не в прежней блестящей роли, а как рядовой, незаметный человек. В некоторых версиях он поддается провокации и совершает убийство (дон Хуан у Мериме, Кудеяр-разбойник), в других уступает плотскому соблазну (отец Сергий). У Достоевского неудача святости открывается после смерти старца, чье тело, вопреки ожиданиям, оказывается тленным; функция «возвращения в мир» передается здесь ученику Зосимы — Алеше. В рассказе Кузмина «Пример ближним» [кавычки Кузмина] отшельник Геннадий, совращенный дьяволом, гибнет оттого, что, подобно толстовскому герою, начинает думать больше о своем престиже и достоинстве, чем о душе и о ближних. В ДС как искушение, так и возврат к людям имеют сниженную форму (клопы, ассенизационный обоз). Подобно другой вставной новелле — о Вечном Жиде [ЗТ 27], карьера гусара-схимника демонстрирует крушение старых архетипов в условиях революционной эпохи, упразднившей все священное и вечное.

Такова общая схема, положенная в основу «Рассказа о гусаре-схимнике». Если же говорить о деталях, а также об использованных в новелле повествовательных и стилистических клише, то круг параллелей оказывается гораздо шире, выходя за пределы историй о военных-монахах, грешниках-святых и т. п. При этом полезны сопоставления не только с классикой (Пушкин,