Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

в изображении дома собеса).

Наряду с адресами реквизированной мебели, Коробейников промышляет и иной информацией, напоминая этим профессионального торговца секретами китайца И Пуна в романе Джека Лондона «Сердца трех». Позже он сообщит Грицацуевой о местонахождении Остапа [ДС 27].

11//7

Он крутнул звонок с выпуклыми буквами «прошу крутить». — Металлический литой диск с ручкой посередине и словами ПРОШУ КРУТИТЬ по окружности — известная реалия старого быта. 3. Паперный вспоминает:

«Мое детство приходится на двадцатые годы, на время появления романа «Двенадцать стульев». На двери нашей квартиры был прикреплен звонок. Когда я подрос, я разобрал слово над звонком: «крутить». Подрос еще больше — заметил, что над звонком еще одно слово: «прошу». Так по мере роста я осваивал надпись вокруг звонка. А потом я прочитал в романе: придя к архивариусу, Остап «крутнул звонок с выпуклыми буквами прошу крутить». Я узнал звонок своего детства» [Благородное лицо — смех, 8]. В одном современном ДС рассказе надпись на звонке гласит: «просьба повернуть». Комментатор помнит такой же, от старых времен оставшийся чугунный диск на двери «черного хода» своей коммунальной квартиры [см. ЗТ 13//19 со сноской 11].

Звонок — еще одна деталь, напоминающая архивариуса Линдгорста: у того на двери висит молоток, прикрепленный к бронзовой маске. Дверные звонки и молотки нередки в литературе, репрезентируя дом и его хозяина. Они часто имеют вид звериной морды (львиной, обезьяньей — Диккенс, Очерки Боза: Наш приход, гл. 7; Рассказы, гл. 1) и хранят в себе остатки прошлой жизни. В «Приключениях Пиноккио» К. Коллоди молоток на двери феи превращается в угря. Киноактриса Елена Кузьмина рассказывает о поистине адской «коммуналке» в Ленинграде, где ей в юности довелось жить. В дверь ее «была вделана морда медного льва; из ощеренной пасти торчал кусок обломанного языка», и в кризисные минуты автору казалось, что лев иронически смотрит на нее, как бы говоря: «Вот так-то!» [О том, что помню, 137,197]. Зооморфный характер дверных звонков напоминает об избушке бабы-яги, у которой «особенно часто имеют животный вид двери» [Пропп, Исторические корни волшебной сказки, 50].

Не реже встречаются дверные эмблемы антропоморфного вида. Дом неотделим от хозяина (см. ДС 5//22). В «Рождественской песни» Диккенса и у Гофмана колотушка буквально превращается в человеческое лицо. В других местах у Диккенса дверной молоток очеловечивается фигурально. Он, говорит автор, имеет свою физиономию, безошибочно отражающую характер владельца [Очерки Боза: Наш приход, гл. 7]. Ручка звонка — как бы «нос» дома: в «Нашем общем друге» один из персонажей «сердито дергал дом за нос, пока в дверном проеме не появился человеческий нос» [11.5].

Хотя звонок Коробейникова имеет вид простого диска, он обращается к посетителю с речью; вообще в его родстве с двусмысленными, издевающимися над «входящим» лиминальными символами сомневаться не приходится. Он стоит в ряду демонических и оживающих предметов наравне с агрессивными дверными приборами [см. ДС 8.//1].

11//8

Остап увидел перед собою маленького старичка — чистюлю с необыкновенно гибкой спиной… Спина старика долго извивалась… Старик задрожал и вытянул вперед хилую свою лапку… — Ср. сходный портрет архивариуса у Бунина: «Этот потешный старичок… был очень мал ростом, круто гнул свою сухую спинку…» И далее: «…в дугу согнув свою худую спину…», «…старался разогнуться и получше уставить свои качающиеся ножки… и т. п. [Архивное дело]. В «Лафертовской маковнице» А. Погорельского инфернальный кот-оборотень «с приятностью выгибает круглую свою спинку» (ср. в ДС «хилую свою лапку», с тем же порядком слов и уменьшительным суффиксом). Гибкость спины, бесхребетность — один из признаков черта в фольклоре («У нечистой силы спины нет»1). Григорий Распутин не зря характеризуется своими ненавистниками как «бесхребетная зеленоглазая гадина» [Дон-Аминадо, Поезд на третьем пути, 174]; зеленый — один из цветов дьявола [см. ДС 5//5].

11//9

Старик с сомнением посмотрел на зеленые доспехи молодого Воробьянинова… — Ироническое «доспехи» в смысле «неказистая, жалкая одежда» — метафора далеко не новая, ср. ужеуГоголя: «Фетинья… утащила эти мокрые доспехи» [Мертвые души]. Мы находим ее также у В. Набокова: «…то были крахмальные доспехи довольно низкого качества…» [Король, дама, валет (1928), гл. 1] и у В. Аксёнова: «Мои доспехи [от дождя] не поржавеют, только чище будут» [Пора, мой друг, пора; ч. 2, гл. 2; герой осматривает свою неважную одежду]. «Зеленые доспехи» Остапа, однако, следует считать остротой второго порядка, где к уже известной метафоре «одежда = доспехи» добавлена цитата и игра слов: «рыцарь в зеленых доспехах» (armure verte) фигурирует в «Задиге» Вольтера [гл. 19], а «рыцарь зеленых лат» — в весьма популярной в предреволюционные годы «Принцессе Грезе» Э. Ростана (перевод Т. Щепкиной-Куперник; сюжет драмы выложен мозаикой над фасадом московского «Метрополя»).

11//10

Это почему ж так много? Овес нынче дорог? — Намек на жалобы извозчиков на дороговизну овса [см. ЗТ 8//46; ЗТ 13//23].

11//11

Вся мебель! У кого когда взято, кому когда выдано. — После революции реквизированная мебель распределялась по советским учреждениям, делая их обстановку довольно пестрой [см. ЗТ 1//19].

11//12

…Вам памятник нужно нерукотворный воздвигнуть. — Цитата из Пушкина. Что кому-то надо «памятник поставить» — ходячая похвала. Ср. у Чехова: «Это замечательный человек… Когда он умрет, ему непременно монумент поставят» [Осколки московской жизни, Поли, собр. соч. в 20 томах, т. 2: 357]. Комически переиначено у Эрдмана: «А если тебе, [Павел], за такое геройство каменный памятник высекут?» [Мандат, 48 (д. 2, явл. 13)]. Выражение «поставить кому-то памятник при жизни» дважды встречается в сочинениях В. И. Ленина [Поли. собр. соч., справочный т. 2].

11//13

Чучело медвежье с блюдом — во второй район милиции. — Чучело медведя с металлическим или деревянным блюдом — украшение 1890-х-1900-х гг., которое можно было встретить в богатом доме у входа на парадную лестницу [Бабель, Ги де Мопассан; Бунин, Антигона], в магазине: «Над колониальными товарами высилось чучело сибирского медведя с Ирбитской ярмарки» [Крымов, Сидорове ученье, 267] или в шикарном доме терпимости, как его описывает А. И. Куприн: «В передней — чучело медведя, держащее в протянутых лапах деревянное блюдо для визитных карточек» [Яма]. В советское время этот реликт старого быта вызывал насмешки: «[На кинофабрике] нас встречает нелепый медведь, чья вытянутая лапа служит пепельницей. И медведь, и неуклюжая мебель говорят о плохом вкусе бывшего владельца, о вкусе купца первой гильдии» [С. Гехт, Путь в Дамаск, Ог 08.07.28]. «Крокодил», критикуя частников, не желающих снижать цены [см. ДС 23//4], публикует карикатуру, где медведь выступает как заведомо неходовой товар: на блюде надпись: «Цена снижена», покупатели говорят: «Ну, нам медведя пока не надо» [Продукт первой необходимости, Кр 16.1927]. «В такой-то район» означало «в районное отделение милиции» (говорилось «[хулигана] повели в