Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Слова, которые произносит здесь Спаситель, полны грусти, жертвенности, мудрой любви.

Обычно такой наплыв людей оказывает благотворное магическое воздействие на оратора, да и на самих собравшихся. Многочисленность толпы служит для нее самой некой гарантией величия ее героя и значительности встречи с ним. Нечто похожее испытывает и сам герой. На самом же деле все это недорого стоит, если вообще чего-то стоит, хорошо еще, если люди, вернувшись домой, не возомнили себя способными к тому, к чему они вовсе не пригодны, но к чему их призывал оратор.

Печали полны слова Спасителя, произносимые словно сквозь слезы.

Он сеет слово, но что будет с этим семенем? Где принесет оно плод? Он, конечно же, завершает Свою речь мыслями о победе, но еще больше в ней сострадания к тем многим, слушавшим Его слово без всякой пользы для себя, а то и себе во вред.

Но оно исполнено мудрой любви и жертвенности. И те мысли, которые мы, узнав трактовку, тотчас улавливаем в Его словах, Спаситель изложил настолько завуалированно, что их не заметили даже Его ученики.

Почему? Когда люди слушают «слово о Царстве» только с тем результатом, что описан в трех первых картинах притчи, то услышанное идет им, а возможно, и Царству Небесному, только во вред, ибо они говорят, поступают и участвуют в богослужениях, воображая, будто находятся в общении с Ним[89]. Но от такого самообмана больше, чем от прежнего наивного недомыслия, черствеют их сердца, и это препятствует истинному покаянию.

Не желая допустить этого, Спаситель говорит так, чтобы «грубые» сердца ничего из Его речи не поняли, а более «чуткие» сердца восприняли Его слово о Царстве. Он словно жертвовал Собой, ибо недостаточно чутким сердцам Его слова сейчас казались на редкость малозначительными, и слушать их дальше им не хотелось.

Большинство толкований нас только смущают, не давая самим верно оценить первое впечатление от слов Иисуса.

Все три повествователя единодушны в том, что Иисус хотя и «говорил притчами», не обозначал это, к примеру, такими словами: «Послушайте притчу!» – или произнося: «Таково и Царство Божие» и т. п. Он сразу начинает: «Вот, вышел сеятель сеять».

Вообразим себя тогдашними слушателями, дабы в какой-то мере ощутить их изумление, неприятное удивление или даже возмущение тех, кто был к Нему не слишком доброжелателен, когда они слушали бесхитростный рассказ о том, какова бывает порой «судьба» семени.

Поражены, почти в ужасе ученики; сконфужены и смущены Его почитатели; расстроены и разочарованы пришедшие сюда из любопытства. «Да что Он может!» — сказали бы наши крестьяне. Но в «чутких» сердцах это, будоража их, стимулировало новое, тонкое восприятие природы. Они то и дело возвращались к этим безрадостным, но в то же время таким трогательным историям «из жизни семян». «Что это мне напоминает? Не знаю, но почему-то они меня трогают», – говорил себе иной из слышавших их. Каково было ему, когда его вдруг осеняло: «Так это же история о твоем сердце! Растоптанное, высохшее, заглохшее семя – это твоя душа. Было время, и ты радостно откликнулся на призыв Царства, собственно, не ты, а твое благородное Я, твое чувство истины, но твой восторг быстро угас, заглушенный мирской, обыденной жизнью». И тогда этот мысленно «прозревший» задним числом давал высокую оценку тому «рассказику», о котором прежде так пренебрежительно судил.

Иисус готовился к новым обстоятельствам, одних от Себя отдаляя, других привлекая, оставаясь предельно покорным Отцу и постепенно собирая вокруг Себя отряд учеников, истинных и благонравных.

Поворот

Царство Небесное потерпело поражение и, оставив передовые рубежи общественной жизни, скрылось в ее духовных глубинах. Тем родней и ближе нам Божественное, и тем отчетливей проявляется в Иисусе неземное, сверхъестественное. Мы невольно вспоминаем об умножении Им хлебов, о Его хождении по водам – событиях, поражающих своей необычностью, так контрастирующих с Его борьбой с искушениями в пустыне. Тогда Он не осмелился просить для Себя в качестве чудесного дара даже самой скромной пищи, иначе говоря, спасения, без которого Ему, казалось, нельзя было избежать грозящей опасности. Теперь же ради Царства Божьего и для Своего большого семейства, Своего народа, нуждающегося в укреплении веры, пища Ему дается в преизбытке. В хождении по водам Он по-царски возвысился над законами нашего мира, и к этому Его побудила не та на первый взгляд весомая причина, пытавшаяся тогда, на крыле храма, ввести Его в заблуждение. Тут было нечто более важное – желание помочь Своим Двенадцати укрепиться в осознании Его сущности. И может показаться на первый взгляд, что ударом колокола на часах истории, возвестившим для Спасителя поворотный момент в Его жизни, послужила казнь Иоанна[90]. Не исключено, что именно весть о ней побудила апостолов, посланных их Учителем на проповедь, вернуться до срока. И Он из прибрежных мест вновь направляется в безлюдные горные долины у истоков Иордана. Народ, от которого Он пытался всяческими способами скрыться и который все же, изнемогая о бед, следовал за Ним, являл собой некое сообщество людей неслучайных, «отделенных от плевел», имевших благие и серьезные намерения. Их было немало, но для многочисленной Галилеи – число незначительное. Следует полагать, что на следующий день после умножения хлебов (Ин 6:22 и далее) в Капернауме к Нему пришли в большинстве своем уже не те люди, что собрались тогда в пустынной местности. Эти пришли вовсе не ради слова Иисуса и были весьма раздосадованы, услышав от Него: «Иные из вас ели хлеб, потому вы и пришли сюда» (стих 26). Обращение (по крайней мере, в передаче повествователя), не предполагающее продолжения разговора, но в то же время дружественное.

Пришедшие тогда к Иисусу в отдаленной горной долине пребывали, должно быть, в духовном смятении. Это были великие мгновения, когда они ловили каждое Его слово, а Он, тронутый до глубины души при виде их, то испытуя одних, то обращаясь ко всем, отдавал им всего Себя, и ученики решили, что Он слишком увлекся и не осознает реального положения вещей. Пока Иисус говорил, никто и не помышлял уйти, никто не думал о голоде, о том, что их ждет в ближайшем будущем – земное для них не существовало. Но неумолимо надвигалась ночь, и ситуация осложнялась. Заметив это не без подсказки Своих учеников, Он подумал: «Они ведь наши гости, и Я за них в ответе, мы поделимся с ними тем, что у нас есть». И тут Иисус вспомнил о Моисее, Илии и Елисее, о том, что некогда сделал Его Отец.

Толпа возлегла в строгом порядке. Он взял хлебы и, в благодарении возведя очи к небу, преломил их. В благоговейном отношении Иисуса к пище и в том, как Он благодарил за этот дар Отца, было нечто блаженно-трогательное, одухотворяющее, о чем впоследствии всегда вспоминали Его ученики.

Ощутив связь с Творцом, Иисус превратил трапезу в богослужение. Он раздал «хлебы ученикам, а ученики – возлежавшим». И они ели, все отчетливей понимая, что едят пред самим Богом, Творцом. Сколько величия и благодати в Его словах: «Всякий слышавший от Отца и научившийся приходит ко Мне». Каждый из них почувствовал себя возвысившимся над преходящим, земным и навечно принятым под защиту Отцом. То была воля Бога Всемогущего, положившего на каждого Свою печать.

Прежде всего Иисус велел Своим ученикам войти в лодку (в оригинале: «согнал в лодку»), дабы вывести их из атмосферы выпавшего Ему почти Божественного почитания, которое отчасти озарило и их. Затем распустил народ и поднялся на гору, чтобы помолиться.

Согласно Евангелиям, то была третья ночь, проведенная Иисусом в молитве. Очевидно, нечто непостижимо могущественное, пережитое Им, навело Его на размышления, и Ему хотелось остаться наедине с Богом. Уже на следующий день мы видим Спасителя в Капернауме, проповедующего о высоком смысле пищи (Ин 6:26 и далее). Может быть, об этом Он размышлял в эту ночь? Тогда же Он высказывает чрезвычайно важную мысль, которую мы прежде от Него не слышали, – мысль о том, что Ему суждено умереть. Скорее это был намек, непонятный даже Его ученикам. Но уже недалеко время, когда Он скажет им это торжественно, как нечто для них совершенно новое и неожиданное.

Великий день подошел к концу, и Ему захотелось провести ночь в духовном общении с Отцом. Иисус впервые ощутил Отца в Его деянии, явленном для множества людей, – событие, доселе неведомое человечеству. И при каждом воспоминании о нем чувство благодарности Отцу побуждало Его просить, искать, стучать куда настойчивей и сильней, чем очередная человеческая беда. Помощь Отца стала для Него откровением, наставлением, обещанием, сулящим новое благо для Его чад. И Он искал этого блага. Поразительно, они получили пищу прямо с Небес. Но что означает сам по себе этот великий дар Бога? Если в нем не обещание, то к чему тогда это чудо? То была пища небесная, и в то же время земная, хлеб Божий, но не хлеб жизни! Вот в чем загадка.