Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1 - Наталья Баранова-Шестова

Научный Институт. Я активно участвовал в создании этого Института, был деканом отделения Института. Читал курс по истории русской мысли, при очень большой аудитории, и по этике. Немецкое правительство очень интересовалось этим начинанием и очень помогло его осуществлению. Вообще нужно сказать, что немцы очень носились с высланными, устраивали в нашу честь собрания, обеды, на которых присутствовали министры. Правительство тогда состояло из католического центра и социал-демократов… Гораздо большее значение, и при этом надолго, имело для меня образование в Берлине русской религиозно-философской академии. Это уже была моя личная инициатива. По приезде заграницу у меня явилась мысль создать что-то вроде продолжения московской Вольной Академии Духовной Культуры и религиозно-философских обществ. Для религиозно-философской академии было достаточно сил среди русских за границей, главным образом, среди высланных. Наименование «академия» было слишком громким и не соответствующим моему вкусу. Я никогда не считал религиозно-философской академии академией. Но другого наименования мы не придумали. Религиозно-философская академия могла образоваться благодаря активной помощи американского Союза Христианских Молодых Людей (Y.M.C.A.)…Деятельность религиозно-философской академии открылась моим публичным докладом [135] на тему о религиозном смысле русской революции, на котором были высказаны некоторые мысли, чуждые эмиграции… Кроме лекций, религиозно-философская академия устраивала каждый месяц публичные доклады с прениями… Интересно отметить, что тогда, в Берлине, еще не чувствовалось абсолютного разрыва между русским зарубежьем и советской Россией. Я этим дорожил. Были возможны литературные собрания, на которых присутствовали писатели эмигрантские и писатели советские. Тогда еще существовала третья категория — высланных. В Париже уже почувствовался большой разрыв. (Самопознание, стр.268–273).

м в

Приехав в Берлин, Бердяев просил Шестова навести справки о возможности устроиться в Париже. Шестов отвечает ему:

Не писал тебе до сих пор, т. к. не о чем писать было. Все ждал случая, когда удастся увидеть кого-нибудь из здешних влиятельных французов. И только вчера [11.11. 1922] удалось. Нас (преподающих в Сорбонне) пригласил проф. Воуег [136] на обед, и после обеда я завел с ним разговор о вас, высланных из Советской России. Рассказал ему о вашем положении — и, к величайшей радости, вызвал в нем большое к вам всем сочувствие. В разговоре меня очень поддержал Карташев [137], потом Кульман [138], П.(?) и др. Воуег считает, что есть все основания надеяться, что французское правительство ассигнует нужные суммы для того, чтобы сосланных философов (Лосско- го, Карсавина, Ильина, Франка и тебя) пригласить для чтения лекций при Сорбонне. Вопрос, значит, в том, что вы все должны возбудить (даже неофициально — а в частном письме ко мне или Карташеву) об этом ходатайство. По мнению Карташева (в этих делах больше, чем я, компетентного), хорошо было бы, если бы те из вас, которым идея Воуег придется по вкусу, прислали бы свои краткие curriculumvitaeс обозначением работ. Подумай, расскажи остальным и, не откладывая (т. к. теперь разрабатывается в палате бюджет) напиши мне. Между прочим, я не уверен в том, что суммы, которые ассигнует фр. правительство, будут достаточны для того, чтобы вы с семьями жили в Париже. Но можно будет, я думаю, устроить, чтобы «главы» семьи приезжали на месяца три одни в Париж для чтения лекций. Тогда оставшихся сумм хватит на остальное время для него и семьи в Германии. Пишу тебе по старому адресу — надеюсь, письмо перешлют, если ты переехал. Других новостей пока нет.

Разве то, что здесь с января будет выходить по-русски «трехмесячник литературы» [ «Окно»] — журнал без всякой политики, в котором можно будет свободно сотрудничать. Издатель — Цейтлин, значит, вероятно, редактировать или во всяком случае близко стоять к редакции будут Мережковские. Что у вас? Как ты и другие устроились? Кто еще приехал из России? (Париж, 12.11.1922).

Наконец, получил твое письмо. Как раз, когда торопиться нужно было, вышло, что мое письмо вернулось обратно! И сейчас новая задержка: мне нельзя разговаривать с Воуег только о твоем деле. Нужно иметь сведения и об остальных: Лосском, Карсавине, Франке, Лапшине, Ильине — чтобы Воуег уже мог сразу выяснить вопрос о том, в какой мере можно оказать поддержку русским ученым. А между тем ты об остальных ничего не пишешь. Почему? Нужно ли это истолковать в том смысле, что Ильин и Франк поедут в Прагу и отказываются от Парижа? И что петербуржцы — Лосский и др. — тоже отказываются? Когда я писал тебе первое письмо, я уже просил тебя сообщить все данные по поводу находящихся в Берлине русских философов. Без этого ничего нельзя начинать. Так что постарайся, по возможности скорее переговорить с Лосским и другими. Пусть те, кто хочет в Париж, сделают, как ты сделал, т. е. сообщат нужные данные о себе. Я надеюсь, что удастся устроить так, чтобы вы все, живя в Германии, считались преподавателями при Сорбонне и приезжали сюда только на время. Тогда это будет для всех вас очень выгодно. Но удастся ли это и вообще удастся ли вся затея Воуег, конечно, наверное сказать не могу. Но т. к. Воуег очень /…?/ вам, то попробовать нужно. Только необходимо сразу обо всех хлопотать — и очень торопиться. Очень рад за вас, что вам удалось уже приступить к работе. Несомненно для русской эмиграции вы своими лекциями и курсами будете очень кстати: все ждут, все ищут духовной поддержки. (Париж, 1.12.1922).

Можно предположить, что в начале 1923 г. Бердяев решил

не продолжать хлопоты о переезде в Париж, так как ему

удалось устроиться в Берлине, как видно из вышесказанного.

В конце 1923 г. жизнь в Берлине стала очень трудной, и русские эмигранты начали его покидать. В конце 1923 или в начале 1924 г. Бердяев попросил Шестова помочь ему и его друзьям переехать в Париж. По этому поводу Бердяев переписывался с Шестовым (год на письмах не указан, но нет сомнения, что они относятся к началу 1924 г.). В этих письмах Бердяев и Шестов также высказывают свои мысли о книге Шестова «Гефсиманская ночь», которую он послал Бердяеву осенью 1923 г. Приводим три письма Бердяева и два письма Шестова из их переписки того времени:

II

Давно уже хочу тебе написать. Но я все время был в разъездах. Совсем недавно вернулся из Рима, где провел две недели и читал по-французски для итальянцев доклад «Русская религиозная идея». Путешествие и пребывание в Риме были, конечно, отличные. Устроил это Институт Восточной Европы. До этого ездил в Прагу, где была христианская студенческая конференция [139]. До этого был у моря. Так что спокойно и длительно в Берлине до этого сезона еще не жил. На этих днях начал уже лекции в Научном Институте и религ. — философской академии. Нужно сказать, что в этом году в Берлине безмерно хуже и труднее, чем в прошлом году. Будущее совсем неопределенно. Пока мы еще держимся. Я чувствую себя связанным с Академией и Институтом. Я ведь их организовывал. Но невозможно ручаться, что русские учреждения смогут длительно держаться в Берлине. Могут наступить всякого рода катастрофические события. Денежный вопрос приобретает все более и более фантастический характер. Много молодежи уехало из Берлина и это дает себя чувствовать в нашей деятельности. В Берлине спокойнее, чем это может казаться со стороны, немцы очень спокойный и очень терпеливый народ. Но все- таки может наступить момент, когда отсюда нужно будет уезжать. И необходимо подготовить возможность отступления. Когда мы говорим о том, что, может быть, придется уезжать из Берлина, то чаще всего приходит в голову мысль о Париже. Но это очень трудно. Ведь нас четыре человека. Здесь мы пока элементарно обеспечены, хотя жизнь все время дорожает в валюте. Как ты думаешь, есть ли какая-либо надежда, в случае крушения наших начинаний здесь и неизбежности переезда, устроиться как-нибудь в Париже? Хотелось бы это выяснить, чтобы не быть застигнутым врасплох. Сам я смотрю на это довольно пессимистически. А.В.Карташев, которого я видел в Праге, говорил мне, что есть предположение об образовании чего-то вроде русского философского института в Париже, где можно было бы получить некоторую материальную базу. Что ты об этом слыхал? Ты меня спрашивал, что я хотел бы перевести на французский язык, и предложил свою помощь в этом направлении. Я думаю, что имело бы смысл перевести на французский язык книгу «Миросозерцание Достоевского» или «Смысл истории». Из статей подошли бы «Русская религиозная идея», которая есть уже на французском языке и которую у меня просит французский католический доминиканский журнал «/…?/ Ceneciana», которая уже переведена на английский язык, и статью «Демократия, социализм и теократия». Книгу о Достоевском взялся переводить очень хороший переводчик на немецкий язык Грегер. Думаешь ли ты, что можно было бы найти издателя и переводчика или печатать в каком-либо французском журнале? Я бы это хотел независимо от того, придется ли переехать во Францию. На итальянский язык кое-что мое переведено и напечатано, совершенно без моей инициативы. Перевод твоей книги о Паскале сделан превосходно. Я не только с большим интересом прочел твою книгу, но и написал о ней небольшую статью для «Софии» [140]. Книга очень интересная,

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});