Бреслау Forever - Анджей Земяньский

Он не имел ни малейшего понятия, какая баба это написала. Точно не помнил, но в последний раз дал номер своего телефона двум девицам на концерте в клубе «Филей», когда подошел к бару выпить сока. Легенда его молодости как раз кончала с собой на сцене, и Славеку не хотелось на это глядеть. Ему было скучно, откуда-то подползла грусть. Он и не собирался снимать эту парочку, заговорил только так, из спортивного интереса. Чтобы хоть что-то происходило. Он видел, как бармена наливала кому-то водку, отмеряя количество грязной рюмкой, из которой только что пил кто-то другой. Перед тем он встретил Мачека с телевидения, поболтали ни о чем. Сташевский возвратился в концертный зал, где стоящая на сцене легенда как раз глядела на часы, чтобы увидеть, сколько еще времени осталось до завершения барщины. Сташевский не любил шумных мест, никаких дискотек и клубов, где уши вылетают вместе с мозгами. Его сильным местом были разговоры. А какая-то из этих двух явно соединила надежды с типом, который мог сказать чуточку больше, чем только «вау, джаззи, круто и ууупс». Он даже не имел понятия, как звали этих девиц. И только делал вид, что записывает номера их телефонов.

Но мысль продолжала зудеть. Зачем он это сделал? Ради спортивного интереса? И другая мысль не давала ему покоя. Зачем он рисковал жизнью, решая эту загадку? Тоже ради спортивного интереса? Для того, чтобы показать, что он самый лучший, самый гениальный, способен проникать взором тьму, что он самая крутая курва на базаре? Показать… Но, Господи, кому? Кому? Кто оценит, сколько вложил он в это труда, сколько усилий, сколько самого себя он выдал ради этого? И зачем? Чтобы над его могилой сказал: «Ты был велик»? Но какое будет ему до этого дело, раз он уже будет мертв? Опять же, никто ничего подобного и не скажет, поскольку слова «Ты был велик» предназначены исключительно для тех, кто мог послушно вилять хвостом.

Для чего тогда?

Ради чести, ради себя, ради Жечпосполитой. В честь никто уже не верил. Думая о Жечпосполитой, большинство поляков желала сбежать в Дублин или Берлин. А его путь? Бездна, Лимбо, Шеол, Гадес[104]. Нет, нет, он был моряком. Пару раз замечательно походил под парусом на Мазурах. Так что для него было Хило или Мауи. Возможно, Фиддлерс Грин[105]? И шесть футов грязи под килем.

Тогда — ради себя. Сташевский вытащил и закурил очередную сигарету. Он покажет самому себе, что является самой крутой курвой на рынке. Славек выпустил дым и поглядел на галлюцинацию в виде Альберта Грюневальда.

— Была третья группа офицеров, ведущих это следствие. Которые избежали «взрыва» и не покончили с собой. Правда, все они тоже уже мертвы. За исключением моего скромного случая.

— Что же это были за офицеры? — допытывался Грюневальд.

— Например, вы и я. Что-то нас защитило от этих неприятностей. Меня, наверняка, защищают сильные антигистоминовые средства. А вас…

— Именно.

— Не знаю, и уже точно никогда, видимо, не узнаю. Может, Хельга?

— Хельга? Моя служанка?

— Да. Помните, как она вышла с вами с лопаткой в руках, чтобы защищать вас? Меня защищала Мариола в шлеме, пуленепробиваемом жилете и с 22-ой в кобуре. Но дело не в том. Ни пистолет, ни лопатка не пригодились. Дело, по-видимому, в их женском, шестом чувстве. Мариола спасла меня, когда у меня начались галлюцинации, вот здесь, на этом дворе, в самый первый раз. Думаю, с вами тоже было что-то похожее.

— А эти офицеры, принадлежащие к третьей группе?

— Как я уже и говорил. Это вы и я. Пара других. Они сами расставляли на себя ловушки.

Мищук сделал добрый глоток из своей бутылки с самогоном. Его это не касалось. Сам он «взорвался» несколько десятков лет назад, в нескольких метрах от того места, где они сейчас сидели.

— В документах нет никаких следов. Вы ничего не написали и в своем дневнике, — продолжал Сташевский. — Но в актах я обнаружил одну вещь. Перед самой русской бомбардировкой возле мостов на Кохановского… Черт, не помню, как та улица называлась тогда. Вас остановили два солдата в странных мундирах. Мне кажется, то были парашютисты Геринга.

— Возможно, — сказал Грюневальд. — А вас обмануло описание мундштука во рту одного из них. Но, может это не у них имелся мундштук. Не помню…

— Да. И сама ситуация меня тоже обманула.

— Но к чему вы ведете?

— Вы должны были ими заинтересоваться. «Странные мундиры». И, видимо, случайно выявили какие-то несоответствия. Вы встретились с немецкими десантниками, которые дезертировали из армии и не имели желания, чтобы их распознали.

— И?

— Вы сами подстроили собственную смерть.

Грюневальд вынул свой старомодный портсигар. Он не открывал его, только нервно постукивал им по запястью левой руки. Ему не было известно ничего более, чем содержали месторождения памяти в мозгу Сташевского. Он был всего лишь галлюцинацией. Но впечатление вызывал потрясающее.

— Ну ладно, — сказал он. — Я что, нанял их убить самого себя?

— Мне кажется, все прошло намного проще. Наверняка, вы доставили им гражданскую одежду и какие-то документы. Сказали, куда будет лучше бежать. А потом отправились на улицу Лацярскую и позволили себя убить.

Грюневальд отложил портсигар на лавочку, начал задумчиво массировать пальцами подбородок.

— Любопытная теория. То есть, я сам стал причиной собственной смерти?

— Мне очень жаль, но, скорее всего, именно так. С тем только, что полицейская душа в вас никуда не уходила. Вы все подстроили так, что эту парочку дезертиров схватили и расстреляли в паре сотен метров оттуда. — Сташевский слегка усмехнулся. — По-видимому, документы были плохо подделаны, а?

Грюневальд пожал плечами.

— В моем дневнике есть упоминание о том, что я занимался теми, кто воровал документы в полевых госпиталях. Наверное, вы правы.

— А как было с тобой? — вмешался Мищук.

— Так же. Те химикалии в кабинете обладают каким-то деструктивным влиянием на ум. Даже если ты и не страдаешь аллергией, и не находишься под воздействием новейших лекарств. Тогда теряешь память, действуешь, словно сомнамбула…

— А, случаем, это не спиртное виной? — Мищук еще раз потянул из бутылки.

— Грюневальд практически не пил, но у него было то же самое. И я уверен, что тут все подстроил я сам. Из собственных документов я узнал, что выявил страшного убийцу. Но так запутал следствие, что он до сих пор находится на свободе. Ничего не помню. Тогда я дал дело на проверку аналитику из Варшавы, а тот был в шоке. Прямо он этого не сказал, но у него создалось впечатление, что я сам расставляю на себя ловушку.

— Как?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});