Книжный на маяке - Шэрон Гослинг

невыносимо. Она не хотела, чтобы о камере узнали.

Они ненадолго замолчали, глядя на высившийся перед ними маяк и размышляя о трагедии, память о которой тот хранил.

Рэйчел снова подумала о Труди Гудвин. Пусть у них уже не получится вернуть Эвелине Макдональд давно потерянное доброе имя, можно хотя бы рассказать ее единственной наследнице, как все было на самом деле. По крайней мере, в теории.

– В общем, я хотел, чтобы ты узнала, – сказал Тоби. – До моего отъезда.

Рэйчел кивнула:

– Спасибо.

Глава сорок седьмая

В этот раз, когда Рэйчел позвонила, Труди никуда не спешила и на работу ее не вызвали. Рэйчел все ей рассказала: и про чердак с камерой-обскурой, и про то, как Каллен хранил это в тайне, и про Эвелину Макдональд и ее трагическую судьбу. На другом конце провода воцарилась такая тишина, что Рэйчел пришлось переспросить, продолжает ли Труди ее слушать.

– Я слушаю, – тихо проговорила она. – Просто… думаю. Пытаюсь все осмыслить. Продолжайте.

Рэйчел подробно рассказала об увлечении Эвелины маяками и о том, как строительство башни помогло ей преодолеть боль от потери единственного ребенка. Когда она закончила рассказ и объяснила, как, по их с Тоби предположениям, случился пожар, в трубке опять повисло молчание.

– Труди? Вы слушаете?

– Да, – ответила Труди. – Простите, просто… какая несчастная женщина. И какая несчастная семья.

Рэйчел слегка улыбнулась.

– Верно. Но это ваша семья.

Последовала пауза, а потом Труди как-то странно, немного сдавленно рассмеялась.

– Вы правы. Это так странно. Вся эта история… Со мной никогда не случалось ничего подобного.

– Понимаю, – с искренним сочувствием ответила Рэйчел. – А теперь еще и эта новость… Но я решила, вы должны знать.

– Хорошо, что вы мне рассказали, – ответила Труди. – Я рада, правда. А теперь… думаю, мне придется решить, что делать дальше. Не знаю, в курсе ли вы, но сегодня утром поступило официальное предложение о покупке от Берни Стюарта, и я… я на девяносто девять процентов уверена, что соглашусь.

– Я вас прекрасно понимаю, – ответила Рэйчел, хотя ее сердце сжалось. – Если честно, я догадывалась, что так и будет.

Последовала еще одна пауза, а потом Труди произнесла:

– Мне пора. Надо еще раз хорошенько все обдумать.

– Разумеется, – ответила Рэйчел. – Если захотите поговорить, звоните в любое время.

– Спасибо. Я понимаю, как вам сейчас нелегко.

Рэйчел окинула взглядом книжный магазин.

– Все в порядке, – ответила она. – Все хорошее когда-нибудь заканчивается.

– Но правда ли это? – спросила Труди. – Все так говорят, но не объясняют почему.

Они попрощались, а Рэйчел еще долго стояла в тишине пустого зала и думала об Эвелине Макдональд и истории, которую им с Тоби удалось собрать по кусочкам. Всей правды они так и не узнали и могли лишь строить догадки, основываясь на отдельных известных им фактах, но, если бы не камера-обскура и не тайна, запертая на чердаке, они не знали бы и этого. А Эвелина Макдональд так и осталась бы героиней мрачной и недостоверной легенды, рассказанной кем-то другим; легенды, в которой ее не удостоили даже имени.

После разговора с Рэйчел Тоби стало легче, хотя история, которую они обсуждали, была мрачной. По крайней мере, теперь, когда он станет вспоминать об их последней встрече, на ум придет не та ужасная минута в коридоре съемного коттеджа, когда она смотрела на него так, будто видела впервые и не хотела больше видеть никогда.

Он складывал вещи в машину, когда зазвонил телефон. Он думал, что звонит Сильви и хочет узнать, выехал ли он, но ошибся.

– Рэйчел, – растерянно произнес он. Ее он услышать никак не ожидал.

– Привет, – смущенно проговорила она, и он невольно вспомнил Стефани Уоррен и как та краснела, глядя на него. – Не отвлекаю, надеюсь?

– Нет, вовсе нет. Готовлюсь к отъезду.

Последовала пауза, и на миг ему показалось, что она повесит трубку и сделает вид, что никогда ему и не звонила.

– Я должна извиниться, – сказала она.

– Ты ничего мне не должна, – ответил Тоби.

– Должна. После всего, что ты для меня сделал, я отреагировала… – Она не договорила и вздохнула.

– Рэйчел, – тихо произнес он, – не надо извиняться.

– Просто дело в том, что… то, от чего я когда-то сбежала… я думала, что мне уже никогда не придется об этом вспоминать.

– Ты не должна ничего объяснять, – сказал Тоби. – Правда. Мне было не по себе, уже когда я набирал твое имя в поисковике. Я понимаю, что нарушил границы и ты меня не простишь.

Последовало короткое молчание, и Тоби подумал: неужели это все? Неужели это их последний разговор, пусть даже и по телефону?

– История моя короткая, – произнесла она, – и простая. Даже не редкая. Но это моя история, и я хочу, чтобы ты узнал ее от меня. А не в его изложении, не так, как он рассказал газетчикам. Я хочу, чтобы ты узнал мою версию. Это важно для меня, Тоби. Понимаешь?

Он улыбнулся, хотя она его не видела, – но даже если бы и видела, его улыбка не показалась бы ей счастливой.

– Да, – ответил Тоби, – понимаю.

Он поднялся к книжному магазину после его закрытия. Он не хотел заставлять ее говорить в шумном пабе или белом безмолвии коттеджа, где она услышала его роковое признание. Они расположились за шахматным столиком: Рэйчел сидела в кресле Каллена, а он – в кресле Рона. Тоби вдруг задумался, что станет с этой мебелью, которая выглядела в этой комнате так органично и уместно. Неужели она отправится на свалку? Какая ужасная и безрадостная мысль.

Рэйчел была права, ее история оказалась недолгой, главным образом потому, что, когда она началась, Рэйчел только вступила во взрослую жизнь – а Стивен был тут как тут.

– Сейчас это принято называть грумингом, – сказала Рэйчел, крепко сжав обшарпанные подлокотники кресла. – Когда я слышу это слово, меня тошнит. Он караулил меня после уроков у школьных ворот. Мне тогда было пятнадцать, может быть, шестнадцать лет. Примерно столько же, сколько сейчас Джилли. Не знаю, почему он выбрал именно меня, но такие мужчины – они как-то угадывают, к кому легко подобраться. Выбирают самых уязвимых. Тех, до кого никому нет дела.

Мать Рэйчел умерла, когда той было шесть лет, и с тех пор она скиталась по приютам и приемным семьям. Отец куда-то бесследно пропал, дедушка умер, а бабушка жила в доме престарелых, постепенно теряя рассудок.

– Сложно сказать, в каком именно возрасте это произошло, – продолжала рассказывать Рэйчел, и от ее спокойного тона у Тоби