Паутина и скала - Томас Вулф

С тех пор как судно спокойно вышло из Неаполитанского за shy;лива, освещенного последними огнями Европы, ярко мерцаю shy;щими по тем чудесным берегам, море изо дня вдень наращивало свою мощь и волнение, покуда воспоминание о суше не стало та shy;ким дорогим и далеким, как, должно быть, воспоминание о жиз shy;ни и телесной оболочке для духов. Нескончаемые валы из Лион shy;ского залива подхватили судно, когда оно обошло с юга Сарди shy;нию, и сильная качка не прекращалась до самого Гибралтара. Поздней ночью, когда судно на ровном киле проходило через пролив, наступила краткая передышка. Лежавшие на койках лю shy;ди ощутили на минуту надежду и радость. Подумали: «Уже все? Море, наконец, успокоилось?». Однако вскоре у бортов снова предостерегающе зашипела пена, огромная волна нанесла силь shy;ный удар по корпусу, тонны воды обрушились на его маленькие иллюминаторы. Судно вздрогнуло, замерло на миг, покуда вода, пенясь, бурлила у его бортов, а потом медленно двинулось впе shy;ред, в бескрайнее бушующее пространство, величественно взды shy;маясь и опускаясь, словно горделиво гарцующая лошадь.

Тогда-то множество людей, лежавших в темном корпусе суд shy;на, впервые ощутило ужасную силу моря. Стройное судно, элас shy;тичное, как мышца бегуна, легко приноравливалось к нему, мяг shy;ко поскрипывало, грациозно и мощно шло вперед, медленно вздымаясь и опускаясь вновь в его бурное лоно. Тогда-то многие лежавшие на койках люди впервые познали море: в том мраке оно мгновенно открылось им. Ни вообразить, ни забыть это ощущение невозможно. Оно дается сынам земли лишь раз, они хоть и находятся в темном трюме, осознают, что познакомились с морем. Ибо оно есть все, что не есть земля, и тут люди понима shy;ют, что земля им мать и друг; они чувствуют, как громадный кор shy;пус судна в темноте погружается в бурлящую пустоту, и мгновенно ощущают ужасную близость пучины под собой и безгранич shy;ную, завывающую, переменчивую пустыню моря вокруг.

Огромное судно, словно под нажимом некоего гигантского небесного перста, погружалось и поднималось вновь в этой жи-вой, бессмертной среде, которая расступалась перед ним, но с ка shy;кой-то полнейшей непринужденностью, без малейшего намека на поражение, свободно расступалось и свободно смыкалось мновь, невредимо, без утраты или перемены, с жутким равноду shy;шием вечности. Громадное судно взлетало и падало по воле зловещих, неослабных волн, словно хрупкий, борющийся с ветром ялик. Люди чувствовали, что эти тридцать тысяч тонн стали болтаются под ними, будто веревка, внезапно этот огромный мор shy;ской паровоз казался маленьким, сиротливым, и они проника shy;лись к нему нежностью и жалостью. К их ужасу перед океаном примешивались радость и гордость – это судно, выплавленное из стойкой тверди, скованное и склепанное и точно сбалансиро shy;ванное чародейством человеческих рук и мозга, доставит их через ужасающее море к безопасности на далеких берегах.

Они поверили в это судно и внезапно полюбили его. Полюбили его хрупкую, податливую стойкость, его горделивое движение по волнам, напоминающее поступь гордой, красивой женщины. Полюбили спокойную песню, прекрасную музыку двигателя; среди завывающей безмерной пустыни океана оно казалось во shy;площением разума. Полюбили, потому что оно наполняло их сердца гордостью и торжеством: оно плыло по океану символом бессмертной доблести, непоколебимой и великолепной решимо-сти маленького человека, столь великого, потому что он так мал, столь сильного, потому что так слаб, столь отважного, потому что гак переполнен страхом. Человек – это крошечный огонек во мраке, это огарок незапамятных времен, который старается придать вечности целенаправленность, это скудельный сосуд, кото shy;рый будет использовать последнее дыхание своих легких, по shy;следнее биение сердца, дабы запустить ракеты к Сатурну, возвестить о своих замыслах рассеянным звездам. Люди мудры: они шлют, что их песенка спета, что все вместе они несчастны и об shy;речены; они глядят на буйство бесконечных вод и понимают, что объяснения ему нет, что море само по себе цель и объяснение.

И они пролагают через него пути, создают в их конце гавани и прокладывают к ним курсы, они верят в существование иных земель и отправляются на их поиски, спускают на воду громад shy;ные суда, придают смысл бессмысленной пустыне. Их достиже shy;ния – своего рода прихоть, в душе они забавляются своей мудро shy;стью, их чертежи, книги, сооружения, их нескончаемый, усерд shy;ный труд напоминают собой забавы, так солдаты перед боем ис shy;пользуют любую возможность покутить, пораспутничать и тоже не любят говорить о смерти или потерях.

Мозг, старый, проницательный, деятельный мозг, который за shy;думал это судно, который, обладая безграничными познаниями о судах, предвидел его обводы, придал равновесие его корпусу, рас shy;считал его вес и десяток тысяч внутренних пропорций, принадле shy;жал умирающему от рака старику. Острый разум, не сделавший ни единой ошибки в миллионе расчетов, человек, пожираемый бо shy;лезнью, навсегда оторванный от путешествий, способный лишь неуверенно ходить по тихой комнатке в немецком городке, все же предвидел каждое движение этого судна по морю, видел громад shy;ные волны, бьющие его обшивку. Создавший судно блестящий мыслитель теперь сидел в кресле с пледом на коленях, ронял кашу из дряблого рта, плакал от старческой немощи, ворчливо приди shy;рался к детям и слугам, бывал доволен и счастлив, как младенец в минуты тепла и покоя, ходил под себя, был окончательно обесси shy;лен, лепетал о детстве в Силезии, о романе с толстой румяной официанткой в студенческие времена в Бонне.

И все же этот разлагающийся мозг сумел восстать из своего угасающего младенчества, обрести на время живость и проница shy;тельность, создать судно!

Судно являлось символом национальной гордости, громад shy;ной пантерой моря, горделивой быстрой кошкой Италии. Двига shy;тели его, правда, были шведскими. Обшивку выковали из бри shy;танской стали на Клайде. Надстройку сработали шотландцы. Спроектировал его немец. Трубопроводы были американскими. И все прочее – роскошная драпировка, стенные росписи, вели shy;колепная часовня, где служили святую мессу, китайский зал, где пили спиртное, ренессансный зал, где пили и курили, помпейский зал, где танцевали, английский ресторан, обшитый дубовы shy;ми панелями и увешанный спортивными эстампами, – являлось произведениями искусства многих народов, однако судно, бес shy;спорно, было итальянским.

Судно было мощным. Капитан, команда и пассажиры еже shy;дневно вели учет его свершений. Бурно радовались его скорости. Гордились его стойкостью. Наблюдали, как оно гордо вздымает shy;ся на волнах в гармоничном ритме. Судно было их любовью, их радостью, они обожали его. Члены командного состава расхаживали по его палубам, разговаривая негромкими возбужденными голосами. Иногда пассажиры видели, как они, жестикулируя, оживленно спорили, потом умолкали, вновь оглядывали судно и продолжали спор с еще большей горячностью и гордостью.

Судно стремительно шло вперед сквозь шторм, по-кошачьи подрагивая. Они наблюдали, как оно зарывается в огромные волны. Видели, как пенистый девятый вал перекатывается по его носу, обдавая палубы тучами хлещущих, словно плети, брызг.

Чувствовали, как судно замедляет ход перед тем, как зарыться, или поднимается с гордо задранным носом, с которого стекает вода. Потом тысяча тонн воды снова обрушивалась на обшивку, судно содрогалось, словно боксер от удара по корпусу, потом успокаивалось и вновь устремлялось в безбрежную сумятицу моря и неба, осаждав shy;ших его, словно воющий зверь. Не было расстояния, не было горизонта; была только завывающая сумятица неба и моря, в которой судно, словно некая враждебная ей сила, вело борьбу – в аду вод, ко shy;торые бурлили, пенились, бросали его в глубокие впадины и жутко обрушивались на него с громадных высот, возносили на альпийские вершины волн, а затем со скоростью курьерского поезда опускались под ним, словно вселенная лишалась дна, и море устремлялось в пустоту. Вода была густой, зеленой, с шипящими пеленами пены, а в отдалении – серо-черной, холодной, зловещей, гребни волн взрывались бурлящей белизной. Тучи были густыми, серыми и мглисто смыкались с морем в бурной, свирепой стихии.

По мере того как день шел за днем, буйство и ярость шторма нарастали, подгоняемое им судно ускоряло ход, великолепно выдерживая первое испытание, превосходя себя; подавленное, нервозное настроение комсостава сменилось откровенным ликова shy;нием. Среди членов его раздавались внезапные взрывы громкого смеха. На бурное море они стали смотреть с надменным равноду shy;шием. Когда пассажиры спрашивали их о погоде, они притворя shy;лись спокойно-беззаботными: а, ничего особенного; слегка штормит, но хотелось бы настоящей бури, дабы судно могло показать, на что способно.

Это судно было последним из всех в вечных морях. Оно оста shy;вило веху в истории. Оно являлось наследником всех прочих су shy;дов, которые оставили след во времени, которые несли малень shy;ких пылких людей и всю историю по водам – греков, финикий shy;ских торговцев, неистовых белокурых норвежцев с заплетенны shy;ми в косы волосами, горячих испанцев, французов в пудреных париках и грубоватых англичан, шедших к чужим побережьям, чтобы высаживаться и покорять. Эти люди были владыками мо shy;рей, они дали название смертных и мерки времени смертных вечному! Да! Они заставили громадные часы мелодично пробить над океаном; они захватили вечное море и установили на нем ме shy;ру своих лет; они сказали: «В таком-то году мы сделали это море нашим, завладели им для нашего судна и нашей страны».