Следы помады. Тайная история XX века - Грейл Маркус

требовал чувства истории и веры, что это чувство можно сознательно преодолеть.

Группа, которую объединил вокруг себя Изу (в 1946 году, когда ему был двадцать один год, леттристов уже насчитывалось более двух дюжин), была заряжена юношеским задором. Она была одновременно анархичной и имела строгие кодексы поведения, была кипящей и полной возмущения, честолюбивой и легкомысленной. В отличие от любого другого молодёжного движения конца 1940-х она была обременена грузом идеи. Группа была насквозь пропитана теорией, критикой, интеллектуализмом. Но то был такой суровый интеллектуализм, такой недоделанный, такой смехотворный в реальном мире, что во взаимодействии с движущей страстью любого другого молодёжного движения того времени он никогда не был дальше чем в нескольких шагах от перерастания в насилие.

Напряжение

Напряжение, которое создавал Изу, требовало большего, чем стихи, — оно требовало призыва к действию, и Изу не терпелось его сделать. В том незаметно судорожном 1948 году он со своими последователями заклеил весь Латинский квартал плакатами — «12 000 000 МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ ЗАХВАТЯТ УЛИЦЫ, ПРЕТВОРЯЯ В ЖИЗНЬ ЛЕТТРИСТСКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ», их читали, — но мало кто придавал этому значение. Поэтому в следующем году Изу оставил идею с плакатами и пошёл по другому пути. Что было необычным — что в 1949 году, когда ещё не существовало такого понятия, как «молодёжная аудитория», а умонастроение всякого человека было направлено на социальную интеграцию, и Чарли Старквезер ещё только учился делению в элементарной математике, казалось абсурдным, — это заявление Изу, что сама молодёжь являлась единственным возможным источником социальных перемен.

Изу написал первый том своего “Traité d’économie nuclaire: le soulèvement de la jeunesse” («Трактат о ядерной экономике: восстание молодёжи») и попытался организовать национальную молодёжную организацию (объединившись с когда-то презираемым Бретоном, который, согласно Изу, учуял здесь возможность новой аудитории для сюрреализма). Это не имело успеха, но сопутствующая шумиха привлекла человека, ставшего самым преданным и последовательным учеником Изу: Мориса Леметра, урождённого Моисея Висмута, молодого журналиста анархистской газеты “Le Monde libertaire”[111] и еврейского поклонника антисемита Селина. Он впервые появился, чтобы взять интервью, и стал обращённым — без промедления. Недовольный никчёмными соратниками Изу, околачивавшимися около «Восстания молодёжи», в 1950 году Леметр запустил свой собственный “Front de la jeunesse” («Молодёжный фронт»), задуманный как знамя «массового студенческого объединения», где в первом же выпуске была опубликована «Наша программа» Изу без его подписи. По сути предвосхищая Герберта Маркузе, Пола Гудмана и их эпигонов среди Новых левых 1960-х, Изу выдал анализ молодёжи как неизбежно революционной социальной прослойки — революционной в своих собственных способах выражения, а это значило, что язык революции должен быть увиден в новом свете.

Мысль Изу основывалась на понятии инсайдеров и аутсайдеров: «интернированных» или «сообменивающихся», тех, кто затянут в круговорот рыночной экономики, купли-продажи, и «экстернированных», тех, кто ничего не покупает и ничего не продаёт9. Молодёжь автоматически относилась к внешним: прослойка, не имеющая свободной возможности ни производить, ни потреблять. Но если общество являлось структурой купли-продажи, то молодые вообще не были людьми: они являлись всего лишь «предметами роскоши», «утварью». Пока молодые люди не могут принимать участие в «круговороте обмена» реальной общественной жизни, они могут лишь искать и расходовать «элементы безвозмездности»: бессмысленные и бессознательные действия (молодёжная преступность) или любое унизительное незначительное потребление (покупка новой одежды).

В этом доводе имелась лазейка, и Изу в неё проскользнул. Если экономические факты определяют молодёжь, значит молодёжь не определяется строго возрастом. Вернее, «молодёжь» являлась понятием, и оно могло вмещать в себя любого, кто был исключён из экономики, — и всякого, кто волевым решением или, в сущности, беспутным образом жизни отказывался занимать предопределённое место в социальной иерархии. Такими могли оказаться только те люди любого возраста, которые не были обременены рутиной семьи и работы, что само по себе уже источник революции.

В 1968 году такая мысль уже была клише, если не целой разветвлённой идеологией. «Решение нашей задачи, — говорил Роберт Кеннеди во время президентской кампании в США, — опирается на молодёжь, не в смысле возраста, но образа мыслей, силы воли, способности воображения, преобладания смелости над робостью, влечения к риску над склонностью к праздности». В 1950 году, задолго до того, как появилась определённая аудитория, чтобы завладеть упоминаемыми Изу «элементами безвозмездности», задолго до того, как требования молодёжи о культурной автономии были закреплены «Дикарём» — «Бунтарём без причины»[112] — рок-н-ролльным взрывом знамений, до того, как молодёжная прослойка потребителей превратилась в теневой электорат — всё это являлось чистейшей фантазией и попаданием в точку

Как правило

Как правило, 25-летний Изу проговаривал свои идеи, героически кромсая требования логики, и с бесподобной напористостью:

Каждый политик защищает интересы определённых масс, подчиняя этим интересам бьющую ключом силу нашей молодости. Однако те, кто манипулирует этими массами, отрицают страдания молодёжи как явление. Их аргумент таков: «В то время как пролетарий или буржуа (экономический агент) навсегда остаётся в своём состоянии и оказывается вынужден защищать свои интересы, молодость — это не более чем неустойчивый переходный период. Молодость проходит в возрасте х лет».

Такое суждение лживо. Ни пролетарий, ни буржуа не остаются в своём состоянии навсегда. Они умирают. Они покидают своё прежнее место ради другого, нового: Смерти.

«Пролетарию» и «буржуа» осталось существовать х лет.

Молодые люди, говорил Изу, являлись «рабами, инструментами… чужой собственностью, не принимаемым во внимание классом, потому что они не имеют «свободы выбора»… чтобы обрести настоящую независимость, они должны восстать против своего небытия». И такой протест будет возможен для всех:

Мы называем молодым всякого человека вне зависимости от его возраста, который ещё не окончательно слился с собственной функцией, который изо всех сил стремится достичь сосредоточия желаемой силы и «прийти» к иной ситуации и другому типу работы в экономической цепочке, поскольку он презирает и ненавидит те роли, что предлагаются ему существующим рынком… Каждая реформа должна начинаться с устранения миллионов «до-симптомов», которые совместно выражают собой «болезнь» общества. Потому что болезнь молодости — экономическая, а не биологическая. До тех пор пока молодёжь страдает в порабощении или подвергается иерархической эксплуатации, она будет впадать в военное безумие или в те варварства, что позволяют им хоть немного спастись от своего «небытия». «Устроившиеся», пролетарии или буржуа, пассивны и не желают компрометировать себя, выходя на улицы. У них есть блага и дети, которых надо защищать! Молодёжь, которой нечего терять, являет собой Атаку, само Будущее. Революции совершались молодёжью из разных классов, объединившейся со своими классами, чтобы быть ими преданной и отвергнутой. Так пусть молодёжь перестанет служить товару и начнёт потреблять