Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так и строчит, так и строчит! — тараторила Паша, усаживаясь и развязывая платок на голове. — Никакого спасу нет… Мы и на пол ложились, и поушками укрывались, и под печку лазили… Хотели в окоп пойти, а там воды натекло выше колена… Нигде не схоронишься…
— Мамка у меня всего боится! — пробасил четырнадцатилетний Володя. — А чего там страшного? Просто партизаны стреляют в немцев, а немцы в партизан… Ничего особенного…
Паша напустилась на сына с упреками, а Лена не могла удержать улыбки, вспомнив, как эта самая Паша тряслась перед толстым Вилли и повторяла: «Пан, мы боимся!»…
— Вот в ваш дом как будто ничего и не попадает, — проговорил Захарыч. — Посидим немного, может, они и совсем угомоняться…
В Ложкинский дом попадало ничуть не меньше пуль, чем в Иголкинский, такие же самые были дырки в стенах и в окнах, и Захарыч это прекрасно видел и понимал, а говорил он с единственной целью успокоить свою далеко не храбрую невестку.
И Прасковья Ильинична действительно, неизвестно почему, почувствовала себя в безопасности и завела с хозяйкой дома разговор о картошке, запасы которой подходят к концу, о сапогах, которые промокают, о погоде, о соседях, трещала не умолкая и совершенно перестала прислушиваться к стрельбе.
Венецкий сперва тоже поддерживал эти совсем для него неинтересные разговоры, потом потихоньку вышел в соседнюю комнату и прилег на койку дочитывать какую-то из многочисленных книг, стоявших на этажерке.
Всю эту зиму у него редко бывала возможность читать: днем было некогда, а вечером слишком темно, и он наверстывал это упущение, получив принудительный выходной день.
— Тетя Лена! Есть у вас вода попить? — вдруг попросил Володя.
— Там в кадушке посмотри!
Но ни в кадушке, ни в ведрах не оказалось ни капли воды.
— Ну, что же делать? Потерпи, не помрешь! — сказал внуку Захарыч и добавил. — У нас тоже со вчерашнего дня нет воды, и на колодец по такой стрельбе не сходишь… Ничего, не век же они стрелять будут…
Лена молча стала надевать пальто.
— Куда вы, Михайловна?
— За водой!
— Да что вы! Там же стреляют! — воскликнул Захарыч. — Не ходите!.. Цел он будет, Володька-то…
— Я сама тоже хочу пить! — возразила Лена. — И сварить что-нибудь надо… А стрелять они, может быть, целую неделю не перестанут — неужели же нам из-за этого без воды сидеть?
Она оделась, взяла ведра и вышла на улицу.
Хлопнула наружная дверь, и сразу вслед за этим звуком послышался треск пулеметной очереди и несколько винтовочных выстрелов.
— Господи!.. Подстрелят ее! — закричала Паша. — И зачем она только пошла?.. И все через тебя, хулиган! — набросилась она на сына, хотя тот и не думал хулиганить.
Венецкий, который, увлекшись чтением, не слышал предыдущих разговоров, только теперь из возгласа Паши понял, что произошло.
Он бросился к окну, открыл форточку и высунулся на улицу.
Лена шла по деревянному тротуару медленно, ровным шагом. До колодца ей нужно было пройти мимо трех домов и трех огородов и повернуть за угол.
— Фью! фью! — свистели над ее головой пролетавшие пули, но она не ускорила шаг, напротив, даже замедлила.
В пустом полуразбитом доме около самого колодца сидели немцы в белых маскировочных халатах.
При виде молодой женщины с ведрами из двух оконных проемов сразу высунулось несколько голов.
— Цурюк!.. Назад!.. Паненка! Хир нихт геен!.. Ферботен!.. Нэльзья!.. Шиссен!.. Штрельят!.. — закричали на двух языках более двух десятков голосов.
Лена подошла вплотную к колодцу, поставила ведра на землю и только тогда повернулась к немцам.
— Ихь браухе вассер немен! — отчетливо проговорила она. — Ихь бин хир гекоммен унд оне вассер верде нихт вег геен!
Спокойный звучный голос и неправильная, но уверенная немецкая речь обезоружили немцев.
Обмениваясь между собой замечаниями, высунувшись из окон чуть ли не до пояса, они с интересом наблюдали, как русская «паненка» не торопясь вытащила из колодца цепь, защелкнула висевшую на этой цепи защепку на ручке ведра, опустила ведро в колодец, потом стала размеренными движениями крутить ручку вала, сперва в одну сторону, опуская пустое ведро, потом в другую, вытаскивая полное, как она сняла это полное ведро с защепки, поставила на землю, зацепила второе, опять опустила, опять вытащила — и все это, не обращая ни малейшего внимания на свистящие и стрекочущие пули.
Наконец, она зацепила коромыслом оба ведра и подняла их на плечо.
— Ауфвидерзейн! — сказала она немцам с чуть насмешливой улыбкой и пошла в обратный путь.
Венецкий ругал себя за то, что вовремя не прислушался к разговору, не отобрал у Лены ведер и не пошел к колодцу сам; он знал, что это была единственная возможность задержать ее дома.
Когда из форточки уже не стало видно Лену, он, несмотря на уговоры Захарыча и Паши, вышел на крыльцо и хотел идти встречать.
Но с крыльца он увидел, как Лена с полными ведрами показалась из-за угла. Она была цела и невредима.
Николай стоял на крыльце, загородившись от пуль дверью, и смотрел, как она не спеша поднимается в гору по мокрым скользким мосткам. Стрельба затихла — видимо, стрелки с обеих сторон, не сговариваясь, решили пропустить путешественницу, и Николай понимал, что если он теперь пойдет ей навстречу, он этим самым может навлечь на нее новый обстрел.
И он ждал, не двигаясь с места.
Вдруг Лена остановилась, сняла коромысло с плеч и поставила ведра на землю.
— Что с ней такое?!..
Николай еле удержался, чтоб бегом не броситься ей на помощь….
Но нет, она стоит спокойно, что-то шарит в карманах, потом наклонилась и что-то сделала с одним из ведер. Вот она опять подняла коромысло и пошла дальше…
Время тянулось бесконечно долго.
Но вот Николай разглядел на лице приближавшейся Лены неожиданную улыбку, такую веселую, озорную, какой он не видал у нее с самого новогоднего вечера… И он не смог произнести слов упрека…
— Пейте!.. Водичка свежая, вкусная!.. — громко сказала Лена, входя в кухню со своими ведрами.
— Но почему ты останавливалась на дороге? — спросил Николай.
— Аварию исправляла!.. Хорошо, хоть чистый платок в кармане нашелся…
И, подняв одно из ведер, она перелила воду в кадушку и показала в стенках ведра, немного повыше дна, две дырки, заткнутые разорванным платочком.
— Ведерко ранили навылет!.. Теперь оно — инвалид… А жалко — новенькое… А что это у тебя на подбородке кровь? Оцарапался? — спросила она неожиданно.
Наблюдая за ее походом, Николай сам не заметил, как в кровь искусал себе губы.
А Лена, как будто не замечая его тревожных глаз, пила воду, поила Володю и Пашу и весело смеялась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Фридрих Ницше в зеркале его творчества - Лу Андреас-Саломе - Биографии и Мемуары
- Немецкие деньги и русская революция: Ненаписанный роман Фердинанда Оссендовского - Виталий Старцев - Биографии и Мемуары
- Записки о большевистской революции - Жак Садуль - Биографии и Мемуары
- Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном - Иоганнес Гюнтер - Биографии и Мемуары
- Воспоминания - Великая Княгиня Мария Павловна - Биографии и Мемуары
- Александра Коллонтай. Валькирия революции - Элен Каррер д’Анкосс - Биографии и Мемуары / История / Политика
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Истоки российского ракетостроения - Станислав Аверков - Биографии и Мемуары
- На внутреннем фронте Гражданской войны. Сборник документов и воспоминаний - Ярослав Викторович Леонтьев - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / История
- Потерянное поколение. Воспоминания о детстве и юности - Вера Пирожкова - Биографии и Мемуары