Сага о Северных островах - Наталья Викторовна Бутырская

и решит, на чьей стороне правда, — сказал второй.

Его я узнал сразу. Хоть на сей раз он и принарядился, но телесную сухость спрятать не смог. Знаменитый скупостью на все Северные моря ярл Торир Тугая Мошна. Я не забыл, как он не хотел платить после поимки морской твари, досаждавшей его землям. А ведь Рыбак тогда чуть не покалечился.

Рагнвальдссона они легко опознали, поди, не раз ходили ко двору конунга, может, и сыновей привозили, чтоб в дружки к Магнусу отправить. А наш хирд не вспомнили. Ну, оно и неудивительно. Корабль мы сменили, людей новых набрали, разве что Альрик знакомым покажется.

— Есть у нас спор семейный, — сразу взял быка за рога Торир. — Сами решить не можем, а к конунгу с такими дрязгами идти зазорно. Скирир издавна покровительствует роду Зигварда Безухого, щедро делится мудростью, потому просим помощи у Магнуса Рагнвальдссона. Пособи решить наш спор!

Конунгов сын переменился начисто: закаменел лицом, вытянулся, будто на десяток зим повзрослел.

— А ты не видишь, что Магнус только прибыл, замаялся с дороги? Приглашаю тебя, славный сын Рагнвальда, гостем в мой дом, и хирдманов твоих встретим честь по чести. Сегодня же вечером пир устрою, — приветливо сказал ярл Гвен.

Стиг Мокрые Штаны стоял позади них и молчал. Видать, хотел, чтоб Магнус сам решил, ввязываться ли в семейный спор двух сильных ярлов или нет. Это ведь дело такое: что бы ни решил, всё равно неправым окажешься. И как знать, когда недовольство это выплеснется. Вот вырастет второй сын Рагнвальда, захочет вперед старшего брата конунгом стать, а тот ярл, что обиду затаил, возьмет и поддержит его людно и оружно. Было уже такое.

Да, хёвдингом быть нелегко, а уж конунгом и вовсе тяжко.

— Коли вы оба согласны на мой суд, так и я вам отказать не могу, — отвечал Магнус.

— Вот и славно. Ну, тогда с дороги в баньке нужно погреться, а как вымоешься, так и на столы будет накрыто.

Мда, не повезло нам. Я-то думал, сдерем с ярла Кривого Рога плату за троллей и уйдем, а тут пиры, разговоры, суды… Тоска!

Раз уж Магнус нынче выступает не как вольный хирдман, а как сын конунга, то у него должны быть дру́жки. По возрасту и силе лучше подходили я и Рысь. Неви слишком слаб, остальные старше. Так что нам с Леофсуном придется ходить за Магнусом хвостом, стоять за его плечом на суде и сдерживать зевоту.

На правах хозяина ярл Гвен оттер ярла Торира в сторону, отправил с нами в баню сына, того самого Эльди. И он так обихаживал Магнуса, будто хотел на нем жениться: и воды налил, и пар подкинул, и девок предложил, без устали подливал терпкий эль. И, конечно, говорил о жене-изменнице.

— Мы ведь с Ингой давно сговорены были. Отцы наши еще когда за Рагнвальда сражались, крепко сдружились. Правда, потом виделись только в Хандельсби, раз в два-три года. Отец говорил, что Торир всегда был жаден, зато в бою на удаль не скупился.

Сам Эльди прожил под три десятка зим, но выглядел жидковато. Шестая руна, узкие плечи, худое лицо с жиденькой блеклой бороденкой, водянистые голубые глаза. Я бы такого в хирд не взял. Не из-за худобы, Рысь вон тоже далеко не богатырь, до сих пор со спины можно с девкой спутать, если на платье не смотреть. Зато взгляд у бывшего раба твердый, уверенный. А у этого взгляд и не поймаешь.

Суета его вокруг Магнуса тоже раздражала. Разве сын ярла может вести себя, как запуганный трэль?

И говорил Эльди быстро, сбивчиво и тихо. Неудивительно, что он не смог приструнить бабу!

— Я ведь Ингу не обижал, не бил. Рабыни по дому и двору хлопотали, так что она могла с утра до ночи сиднем сидеть и указания раздавать. Так ведь нет, скучно ей было хозяйством заниматься. И Орса не дала нам детей. Коли б ребенок родился, так Инга бы им занялась, утешила бы свое бабье сердце. К Мамирову жрецу ходили, спрашивали, когда будет дитё, а он руны раскинул, а ничего не сказал.

Я пил рог за рогом, чтобы не слушать его нытьё. Если ярл Гвен думал, что Эльди разжалобит Магнуса, он явно просчитался. Я бы нарочно не в его пользу дело решил. А Магнус вел себя сдержанно: молчал, кивал, слушал.

После бани нам дали новую чистую одежу, не хуже старой, и отвели за стол.

Ярл Торир сидел там же, хоть и без дочери. Оно и верно, незачем бабу за стол сажать. К тому же ее выгнали из этого дома, и ссориться перед лицом Магнуса из-за такой чепухи было бы зазорно.

— Магнус, — поднялся ярл Гвен, — садись на почетное место. Нынче ты первый гость.

До разбирательства дело еще не дошло, а вот борьба за конунгова сына началась.

Ярл Гвен мудро не говорил ни о сыне, ни о невестке, зато упомянул о дружбе с конунгом, вспомнил его боевые подвиги и совместные походы, невзначай рассказал о том, сколько он сам сделал для Рагнвальда, чем пожертвовал и чем рисковал, поддержав его, а не Карла Черного. И это было интересно. Даже Магнус слушал истории об отце, раскрыв рот.

— Ты ведь слыхал, каким был Рагнвальд до седьмой-восьмой руны? О, его побаивались даже хельты. Никто не знал, что его разозлит или заденет. От случайного слова Рагнвальд вспыхивал бешенством и лез с кулаками, не глядя ни на силу противника, ни на имя. Он и Карла однажды избил в кровь. Рагнвальду показалось, будто тот как-то нехорошо отозвался о его сестре, уже бывшей замужем за Карлом. Да и прозвище у Рагнвальда тогда было иное.

— Берсерк, — кивнул Магнус.

— Верно. И многие ярлы тогда думали, что негоже такому человеку становиться конунгом, иначе все Северные острова утонут в крови. Но, видать, Рагнвальд и сам был не рад такому нраву, потому боги дали ему странный дар. Ты слышал, как он получил шестую руну?

Магнус покачал головой.

— Доподлинно не знаю, но говорят, что несколько ярлов сговорились подстроить его смерть. Для того и думать много не нужно было: всего лишь столкнуть Рагнвальда с сильным человеком и шепнуть пару слов, чтобы разозлить. Так и сделали. И Рагнвальд будучи на пятой руне, обезумев от ярости, полез с мечом на восьмирунного хускарла, который и знать не знал, что Рагнвальд — сын Зигварда Безухого. Не иначе как при помощи Скирира твой отец сумел убить хускарла и получил шестую руну. Но остыв, он понял, что убил человека попусту, по чужому навету, по чужой воле, сказал, что больше никогда не