Одинокий волк - Джоди Линн Пиколт

потому что альфа перестала во мне нуждаться. Я горевал о собранных знаниях об этих удивительных животных, которые пропадут вместе со мной, о том, что вряд ли кто-то сможет заново их получить. Я гадал, найдут ли когда-нибудь мое тело, особенно учитывая, что даже я не знал, насколько далеко от цивилизации сейчас нахожусь. И впервые за долгое время я думал о Джорджи и детях. Возможно, они вырастут с ненавистью ко мне за то, что я их бросил. Или они уже и вспоминать обо мне перестали после стольких месяцев?

С наступлением ночи звуки в лесу изменились. Симфония сверчков сменилась скрипичными криками совы; поднялся ветер, и земля под щекой начала остывать. Молодой волк уже около четырех часов удерживал меня в импровизированной пещере, но сейчас он вдруг сел и подвинулся, чтобы я мог вылезти. Он глядел на меня совершенно спокойными желтыми глазами.

Я был уверен, что это ловушка.

Как только я выберусь из норы, он вцепится мне в горло.

Поскольку я не высовывался, он снова засунул голову внутрь. Инстинктивно я попятился, но вместо оскала волк принялся лизать мои губы и щеки, словно приветствуя вернувшегося члена стаи.

Все еще в ужасе, я выполз на открытое место, припадая к земле, чтобы показать покорность. Волк развернулся и потрусил к ручью, но по пути остановился и посмотрел на меня через плечо. Это означало приглашение следовать за ним, что я и сделал, стараясь держаться на расстоянии.

Добравшись до ручья, он поднял ногу и пометил спутанную траву там, где я раньше вставал на колени. Глянув вниз, я увидел кучку помета, не похожую на фекалии других животных, с которыми когда-либо сталкивался. Рядом с ней в мягкой грязи отпечатался четкий след лапы горного льва.

Пумы редко встречаются в Восточной Канаде, но их видели в Нью-Гэмпшире, Мэне и Нью-Брансуике. Они охотятся поодиночке, а летом подросшие детеныши покидают матерей и отправляются на поиски собственной территории. С волками они конкурируют только за добычу. Одинокий горный лев сильнее одинокого волка, но стая может одолеть горного льва.

Помимо этого, о пумах я знал только то, что они убивают из засады, прыгая на спину добычи и перекусывая шею.

Сегодня вокруг меня не было защиты стаи, той безопасности, которую дарит превосходство в численности. Я наклонялся к ручью в одиночестве, как на блюдечке преподнося себе пуме поблизости, – той оставалось лишь прыгнуть сверху и нанести смертельный удар.

Молодой волк вовсе не пытался убить меня. Он хотел сохранить мне жизнь.

Среди волков нет места любви. У них в ходу безусловные обязательства. Если волк выполняет свою работу, свои пожизненные обязанности, он становится частью семьи. Другие члены стаи дополняют его. Молодой волк защищал меня не из-за эмоциональной связи, а потому, что я считался ценным членом стаи – увеличивал ее численность, укреплял позиции на охоте из засады или в борьбе против соперничающих стай. Но еще и потому, что я был человеком и благодаря мне стая изучала людей, с которыми им все чаще приходилось делить территорию.

И все же в глубине души, в той части, где все еще сохранился человеческий взгляд на мир, я желал, чтобы волк защищал меня, потому что любит так же сильно, как я его.

На следующий день после того, как меня чуть не убил горный лев, я понял, что пришло время покинуть стаю. Я положил в карман комбинезона немного мяса, добытого прошлой ночью, и направился на восток. Волки отпустили меня без подозрений. Вероятно, решили, что я направляюсь к ручью или в дозор. У них не было причин полагать, что я не вернусь.

Когда я оглянулся в последний раз посмотреть на свою семью, молодые самец и самка понарошку боролись под бдительным взглядом большого бета-волка. Услышу ли я их вой этой ночью?

Люди предполагают, что я ушел в тот день из стаи, потому что меня вконец измучили суровые условия – погода, холод, существование на грани голода, постоянная угроза нападения хищников. Но настоящая причина, которая заставила меня вернуться, намного проще.

Если бы я не ушел тогда, остался бы в лесу навсегда.

Джо

В зале суда союзы образуются естественным образом. Когда мы входим в суд по делам опеки, адвокат больницы уже сидит за столом слева. Рядом с ней нейрохирург.

За столом справа – Кара и ее адвокат.

Я сразу же заворачиваю Эдварда к столу больничного адвоката.

Последней входит Хелен Бедд, временный опекун. Она смотрит на рассадку и благоразумно устраивается между столами, в пространстве, разделяющем Эдварда и Кару.

Джорджи сидит в ряду позади меня.

– Привет, детка, – говорю я, перегибаясь через перила, чтобы быстро поцеловать ее. – Как дела?

Она смотрит на дочь:

– Весьма неплохо, учитывая обстоятельства.

Я знаю, что она имеет в виду. Сегодня утром, пока Кара завтракала овсянкой с соком, а Джорджи готовилась отвезти ее в больницу, а затем в суд на встречу с адвокатом, я перехватил батончик мюсли и поехал к дому Люка Уоррена, чтобы забрать своего клиента. Мы с женой не можем говорить о процессе, потому что примкнули к разным лагерям. Кажется, наш брак стал похож на диаграмму Венна, и единственное общее пространство между нами сейчас заполнено неловким молчанием.

Не следует считать, что я не задумывался о собственных мотивах в этом процессе. Я представляю интересы Эдварда, но, вероятно, не стал бы браться за дело, если бы не отчаянные просьбы Джорджи вытащить его из полицейского участка. С профессиональной точки зрения я хочу победы для своего клиента… Но возникает вопрос: действительно ли я верю в право Эдварда принимать медицинское решение за своего отца, или дело в том, что я знаю, какое решение он примет? После смерти Люк Уоррен исчезнет из нашей жизни. Он никогда больше не встанет между мной и Джорджи. Если же, с другой стороны, его переведут в учреждение длительного ухода и роль опекуна достанется Каре, Джорджи будет продолжать играть значительную роль в жизни бывшего мужа – по крайней мере, до тех пор, пока Каре не исполнится восемнадцать. А может, и дальше.

Эдвард снова одет в отцовскую клетчатую куртку. Думаю, в его глазах она уже превратилась из верхней одежды в талисман. Когда Кара видит куртку на брате, ее глаза округляются и она приподнимается со своего места, но адвокат тянет ее вниз и что-то яростно шепчет на ухо.

– Ты помнишь все, что я тебе говорил? – вполголоса спрашиваю я Эдварда.

Он дергает подбородком и кивает.

– Сохранять спокойствие, – повторяет он. – Несмотря ни на что.