За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг

зелень, примерно до половины, а верх буро-красного цвета торчал огромный зубом голого камня.

Чий подошел к ближайшему стволу и положил руку на место, из которого расходились две глубокие вертикальные трещины, проходящие через большую часть дерева, потемневшие уже от времени, он и раньше видел такое не раз, но почему-то не мог к этому привыкнуть. Он ничего не знал о деревьях, но не мог поверить, что это какое-то естественное явление. Площадь земли, на которой сначала шли мертвые растения, сперва просто мертвые, сухие, голые, а потом, дальше вглубь, еще и лопнувшие вот так. За границами этой земли деревья росли совершенно нормальные, зеленели, жили, а дальше точно такие же, но мертвые. Одной из первых мыслей, пришедших к нему, когда он в первый раз это увидел, была, что, может быть, они так умирают, но это не могло быть так, тут встречались и молодые, гораздо меньшего размера. И, находя такое место, он каждый раз пытался представить, что это за сила могла сделать такое. Убить огромные лесные гиганты, расщепив их от корня до макушек.

Лес отсюда не выглядел красиво. Сопки рядом почти все были низкие. Кроны поднимались, как попало, многие ломаные и корявые, некоторые лысые, белели голой древесиной. Разглядывая, он вдруг вспомнил, что где-то здесь должна быть Громовая, она ведь рядом, может быть, ее тоже можно увидеть. Он поискал глазами сопку, по которой шел тогда, она находилась сразу за этой. Немного слева от того, как он стоял, значит, Громовой был край выглядывающей низкой сопки, голый и, кроме этого, ничем не примечательный, он различил ее сразу, потому что она выглядела совершенно обыкновенно, такой же, как все, даже, как будто еще обыкновеннее, чем все, при таком освещении она казалась какой-то грязной, как и сама местность впереди, неказистой. Он, правда, видел только край, но за краем она, естественно, никак не отличалась. Он сперва решил, что ошибся, она не могла быть настолько не похожей на саму себя. Или он что-то перепутал. Чий подумал и не сразу понял, что нет, это все-таки она, вот такая она, Громовая гора днём, это реальность, с ней надо считаться.

Он немного постоял, размышляя. До нее оставался, наверное, день, то есть этот до вечера. Может, чуть больше. Он стал спускаться. Подумав, что снова чувствует то же самое беспокойство, как и тогда, не было только ужаса того, как ночью, просто опять появилась мысль, что это ему не нужно и не рационально. И он опять сейчас станет себя убеждать в том, все это так, лишняя опасность ненужная. Ненужная!? А что нужное? Мясо ночами солить, шкурки выделывать. Да и какое мясо, ты о чем, не будет этого, ладно бы так. Все, следующий раз они вдруг возьмут и дождутся. Он уже представлял, как бы это было на самом деле. И у него каждый раз появлялось знакомое ощущение, что-то замирало в животе – он чувствовал отвращение, наверное, потому что все это слишком напоминало Деревню, все эти, веревочные человечки, жажда показать силу, вернее попробовать силу, не из-за храбрости она тут не нужна, ни к чему тут храбрость, человек бесправный, каким он для них видится тут, всегда привлекателен, для таких молодых, скучающих. Крови они жаждали. И именно вот так, чертя прутиком, решили охотиться, но все вышло опять немного неумело, как всегда, вот это его и трогало сильнее всего, это контрастировало с теми людьми в капюшонах, уверенными, с ровными спинами. А за теми, кто раскидал золу, был различим Амбар, который проглядывал во всем, во всех этих мелочах, человечек из бечевки, череп в пещере.

У него перед глазами постоянно мелькала и обрывалась какая-то картинка воспоминаний из детства. Как будто они когда-то находились в точно такой же ситуации. Жаркий день, и они все вот так же сидят и ждут где-то за Топью. Этого не происходило на самом деле. Но он во всем этом видел себя сидел бы, наверное, на суку, плел бы веревку.

Чий подошел к краю, за которым земля резко обрывалась вниз, другой край оврага располагался ниже шагах в шести, это если по воображаемому мосту, внизу с обрывчика высовывались голые корни, и он вспомнил, что еще тогда с расстояния заметил, какой это неудобный склон, он тогда весь выглядел ступеньками, то пологий, даже очень, почти без понижения, то резко уходящий вниз, там торчали камни, рос частый молодняк, и деревья здесь, как будто поменьше, какие-то неказистые, кривые.

«А ведь тогда я пошел не из-за Громовой, не только, хотел Лес посмотреть», - вспомнил он. Вспомнил, как думал, придет в это странное место, и поймет, что за этими странностями стоит, почему здесь все вот так. Пришел, увидел Лес, даже увидел странности и ничего из этого не понял. И ведь представлял же что-то, что оно реально означает – слово «Лес». Он задумался, сейчас казалось совершенно правильным и естественным, что все тут так. А сначала он вспомнил, что его представление о Лесе, оказывается, постоянно менялось, сперва – тускловатое, слишком светлое по сравнению с настоящим: поросшее травой поле, на котором росли аккуратные, не очень высокие деревья, похожие на общипанный кустарник, он пытался тогда себе объяснить, что это не так, что там должно быть темно хотя бы, и, наверное, еще много чего не так. Но виделось все равно это, потом на Болоте представление его как-то незаметно стало другим: высокие гнилые деревья, вечная тень, низкая травка, а, в итоге, все оказалось совсем иным: деревья еще выше, травы нет совсем, и еще, еще, еще – запахи, шорохи, туман вечный, солнце рыжее, огромные Жабы или бабы беременные, что тут еще – все то, до чего, не видя, не додумаешься.

Странности. Если глядеть на лужу на расстоянии ладони от нее, лужи не увидишь, только воду, и, если стоять на распаханном поле, его тоже не увидишь, только землю, чтобы увидеть поле, надо стоять за краем. Со мной, похоже, также, что ли? Во-первых, не до этого, и всегда не до этого было, пока я тут, да и что я могу реально. Чтобы увидеть, надо стать за краем, надо пойти на Громовую, чтобы, может, хоть что-то понять здесь… А ведь иду! Он посмотрел под ноги и по сторонам. Он действительно шел. Лес натуральный. Как будто все на самом деле. Он впервые об этом подумал. Когда-то в деревне они решили сходить на Громовую, придумали тогда план, и сейчас Чий вдруг понял, что он его все-таки воплотил, пусть не так