Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Молодой человек, сюда вам вход заказан, — сказал портье, — но теперь у них только и разговору будет, что о вашей выходке. Вы же, право слово, устроили крещение преподобному старцу!
Так и получилось, что тем же вечером я переселился к Мэри, в небольшую, но уютную комнатушку, где и прожил до заморозков.
Наступил период затишья. С Мэри я рассчитывался из денег, полученных в качестве компенсации, и в целом был доволен, если не считать ее постоянных нотаций об ответственности и руководящей роли. И даже это не сильно мне докучало, пока я мог исправно вносить плату за жилье. Однако сумму мне начислили довольно скромную, где-то через полгода деньги закончились, и я снова отправился на поиски работы; вот тогда нравоучения Мэри стали меня порядком раздражать. Вместе с тем она никогда не напоминала мне о долгах и кормила с той же щедростью, что и прежде.
— Просто для тебя настали трудные времена, — приговаривала она. — Любой достойный человек через это проходит, а как в люди выбьешься, сам поймешь, что испытания тебе во благо были.
Мне же все представлялось иначе. У меня сбились жизненные ориентиры. Все время, свободное от поисков работы, я просиживал у себя в комнатушке, где запоем читал библиотечные книги. Вначале, пока у меня еще водились деньги, да и потом, если удавалось заработать пару долларов официантом, я перекусывал в какой-нибудь забегаловке, а после допоздна бродил по улицам. Друзей, кроме Мэри, я так и не завел, да и не особенно к этому стремился. Собственно, Мэри стала для меня не столько «другом», сколько чем-то большим: некой силой из прошлого, знакомой и надежной, не дававшей мне погрязнуть в омуте неизвестности, куда я боялся даже заглянуть. Но в то же время меня не покидала болезненная неловкость: Мэри постоянно напоминала, что ждет от меня проявления лидерских качеств, достижений, о каких пишут в газетах, а я разрывался между досадой и благодарностью: она поддерживала во мне призрачные надежды.
Вне всяких сомнений, я мог бы чем-то заняться, но чем и как? Я изверился, у меня не было никаких связей. Меня как никогда преследовали вопросы собственной индивидуальности, над которыми я начал размышлять еще в фабричном стационаре. Кто я, как стал собой? После ухода из колледжа я определенно изменился, но сейчас у меня внутри прорезался новый, саднящий, противоречивый голос, призывавший к отмщению, и я, кающийся и растерянный, колебался: уступить ли этому голосу или молчаливому напору Мэри. Я искал покоя, тишины, безмятежности, но внутри весь кипел. Где-то под сковывающим душу льдом, который мой мозг производил сообразно обстоятельствам, пылала точка черного гнева и отбрасывала обжигающий красный отсвет такой интенсивности, что, знай о его существовании лорд Кельвин, ему пришлось бы пересмотреть результаты своих измерений. В офисе Эмерсона или, может, тем же вечером у Бледсоу сработал детонатор, ледяной покров подтаял и немного сдвинулся. Но это легкое, почти незаметное движение было уже необратимо. Возможно, своим приездом в Нью-Йорк я невольно пытался сохранить привычный режим работы морозильной камеры, но тщетно — в змеевик просочилась горячая вода. Вернее, только капля, но эта капля была предвестницей будущего потопа. На миг я поверил, что полон решимости, что готов лежать на раскаленных углях и выкладываться на полную катушку, лишь бы получить должность в колледже, а потом — хрясь! Все кончилось, завершилось, рухнуло. Теперь оставалось только вычеркнуть все это из памяти. Вот бы голоса, звучавшие вразнобой у меня в голове, успокоились и запели в унисон, не важно какую песню, главное — стройно, без фальши, без дребезжащих высоких нот, срывающихся на фальцет. Легче не становилось. Меня переполняла злая обида, но я проявлял исключительное «самообладание» — эту леденящую добродетель, этот заледенелый порок. И чем больше росла обида, тем чаще посещало меня давнее желание выступать с речами. Я бродил по улицам, шевеля губами, и с языка неудержимо лились слова. Страшно было подумать, во что это может вылиться. В голове плыло. Одолевала тоска по дому.
И как-то раз, пока талый лед превращался в потоп, грозивший меня захлестнуть, я задремал, а проснувшись ближе к вечеру, обнаружил, что наступила первая в моей жизни северная зима.
Глава тринадцатая
Отвернувшись от окна, я постарался сосредоточиться на чтении, однако мыслями постоянно возвращался к своим извечным проблемам, но в какой-то момент не утерпел и выскочил из дома в крайнем возбуждении, чтобы глотнуть прохладного воздуха и остудить жгучие мысли.
На выходе я столкнулся с женщиной, которая бросила мне в лицо гнусное слово, но я заспешил дальше. В считаные минуты я унесся за несколько кварталов, двигаясь по ближайшей авеню в сторону центра. Обледенелые улицы занесло снегом и припорошило сажей, сквозь дымку пробивалось немощное солнце. Я шел с низко опущенной головой, чувствуя, как морозный воздух щиплет кожу. А между тем я внутренне горел как в лихорадке. Почти не поднимая глаз, я услышал приглушенный грохот цепей противоскольжения — попутную машину занесло на гололеде, она остановилась под опасным углом посреди дороги, но затем осторожно развернулась и снова загрохотала.
Щурясь на морозном воздухе, я брел дальше, а в моем воспаленном мозгу не утихал жаркий спор. Казалось, весь Гарлем рассыпался в снежном вихре. Я представил, что заблудился, и на мгновение меня окутала жутковатая тишина. Слышно было, как падает снег. К чему бы это? Я шел вдоль витрин, всматривался в бесконечные барбершопы и салоны красоты, кондитерские и закусочные, рыбные ресторанчики и забегаловки со свиной требухой, а проворные снежинки ложились тонким кружевом на стекла и свивались в занавески из белой кисеи, которые тут же сдувало в сторону. Мое внимание привлекло красно-золотое мерцание в одной из витрин с религиозной атрибутикой. Сквозь заиндевевшие стекла мне удалось разглядеть аляповато раскрашенные гипсовые статуи Девы Марии и Иисуса, а рядом с ними — сонники, баночки с приворотным зельем, наклейки с надписью «Бог есть любовь» и пластмассовые игральные кости. Из-под золотого тюрбана мне улыбалась фигурка нагой черной рабыни из Нубии. Потом я перешел к витрине, где были выставлены накладки из искусственных волос, а также чудотворные мази, гарантирующие отбеливание черной кожи. «Добейся истинной красоты, — призывала табличка. — Светлая кожа — залог счастья. Поднимись над своим окружением».
С трудом удерживаясь от дикого желания разбить стекло кулаком, я заспешил дальше. Налетел ветер и разметал снежные покровы. Куда мне было податься? В кино? Получится ли там вздремнуть? Отворачиваясь от витрин, я
- Поэмы 1918-1947. Жалобная песнь Супермена - Владимир Владимирович Набоков - Разное / Поэзия
- Жизнь. Книга 3. А земля пребывает вовеки - Нина Федорова - Разное
- Перед бурей - Нина Федорова - Разное
- Нация прозака - Элизабет Вуртцель - Разное / Русская классическая проза
- Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп - Зарубежная классика / Разное
- Всеобщая история бесчестья - Хорхе Луис Борхес - Разное / Русская классическая проза
- Осень патриарха - Габриэль Гарсия Маркес - Зарубежная классика / Разное
- Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха - Тамара Владиславовна Петкевич - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Разное / Публицистика
- Девушка с корабля - Пэлем Грэнвилл Вудхауз - Зарубежная классика / Разное
- Рассказы о необычайном - Пу Сунлин - Древневосточная литература / Разное