Ледяной лес - Чиын Ха

Вот бы сыграть эту мелодию Лиан. Ему казалось, что стоит девочке услышать его музыку – на ее лице появится лучезарная улыбка, а душу заполнит счастье, сводящее с ума.

Прежде он играл лишь для себя и Коннора, страстно желая поделиться своими мелодиями с кем-то еще, чтобы проверить свой талант. Теперь же он встретил человека, которому просто хотел искренне дарить свою музыку.

В тот вечер мальчик впервые узнал это чувство – любовь.

Время продолжало свой бег. Баэль был все так же одинок, но с нетерпением ждал того дня, когда сможет исполнить Лиан свои мелодии. Однако вероятность того, что это когда-нибудь случится, была ничтожной: Коннор ни на шаг не отпускал его от себя.

В то лето, когда Баэлю исполнилось девять, у него наконец появился шанс воплотить свою мечту в жизнь.

Спросите любого в Эдене: «Какой конкурс самый престижный?» – и вам сразу же дадут ответ: «Конкурс на титул де Моцерто». Но если потом вы поинтересуетесь, какой конкурс самый важный, между музыкантами начнутся жаркие споры. В Эдене проводилось огромное количество музыкальных соревнований, и участники любили подчеркивать, что каждое по-своему уникально.

Одним из самых известных был конкурс, организатором которого выступал банк «Зенон», распространивший свое влияние далеко за пределы Эдена. Многие артисты, считающие себя недостойными титула де Моцерто, предпочитали именно этот конкурс. Подкупал еще и крупный денежный приз, а также трехгодичные гастроли по другим странам, полностью оплаченные банком.

Другим важным музыкальным соревнованием было состязание за звание юного наследника пилигримов, которое проводила мэрия. Конкурс устраивался в честь основателя города Иксе Дюдро, а точнее, его преданных последователей. Участвовать в нем могли лишь дети не старше десяти лет, и получить это звание можно было лишь раз в жизни. Конкурс пользовался огромной популярностью среди жителей, которые верили, что победа в детском соревновании – один из этапов на пути к титулу де Моцерто. Одним из живых доказательств этому являлся действующий де Моцерто, Климт Лист, который в детстве удостоился звания юного наследника пилигримов.

Именно это музыкальное состязание стало причиной постоянных переживаний Коннора. После Климта к нему приходил ректор консерватории, который тоже хотел встретиться с Баэлем. Старик пробормотал ту же самую отговорку про источники, но вряд ли музыкант поверил ему: каждый день по всей округе разносились переливы скрипки.

С недавних пор звуки, от которых сжималось сердце, стали мягче и теплее. Иногда Коннор, слушая их, даже забывал о своей цели и подумывал, не оставить ли Баэля у себя навечно, чтобы он играл только ему.

Однако в следующем году мальчику уже исполнится десять, а значит, у него остался последний шанс поучаствовать в конкурсе на звание юного наследника пилигримов. Сам Коннор начал заниматься музыкой очень поздно, поэтому не сумел попробовать себя в этом состязании, о чем до сих пор сильно сожалел. Его воспитанник добьется того, чего не смог он сам. Коннор прекрасно понимал, что мальчик никогда его за это не отблагодарит. Ученики, да и вообще дети, все такие. Они верят, что достигли всего только благодаря своему таланту, и не понимают, сколько любви в них вложили взрослые, скольким пожертвовали. И только когда они вырастают и сами становятся родителями или наставниками, то наконец-то начинают относиться к тем, кто взрастил их, с глубоким уважением и признательностью. Однажды этот мальчишка поймет, что все эти часы долгих и мучительных упражнений были ради него же!

В голове Коннора возникла картинка, как раскаявшийся Баэль крепко обнимает его, тихо всхлипывая. Он признается, что только благодаря Коннору ему удалось получить титул де Моцерто. В благодарность он купит старому учителю роскошный дом со множеством слуг. Возможно, Баэль даже назовет его приемным отцом и будет ухаживать за ним в глубокой старости.

Коннор принял решение: он сам подаст заявку на состязание юных музыкантов, чтобы Баэль смог в нем участвовать. Только так его мечта станет реальностью. Скрепя сердце он отправился в мэрию, заполнил заявление и зарегистрировал мальчика под его нелепым выдуманным именем. Но следовало еще найти способ, как защитить своего воспитанника от всех и вся, чтобы никто и никогда не смог его забрать у него.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

За день до выступления Коннор рассказал все Баэлю. Мальчик страшно испугался: раньше он играл лишь для себя, спрятавшись ото всех, а теперь ему предстояло выступить перед целым залом.

– Там будет много людей? Человек десять или двадцать?

Коннор цыкнул и уже по привычке занес руку, чтобы отвесить затрещину, однако в последний момент сдержался. Завтра очень важный день, мальчик должен выглядеть наилучшим образом.

– Какой же ты все-таки недотепа. Жаль, что твой талант не распространяется на твои мозги. Десять человек?! Как бы не так, тысячи, милый мой!

– Тысячи?

– Но самые главные среди них, конечно же, судьи. В этом году в жюри несколько высокопоставленных чиновников, ректор и лучшие преподаватели консерватории. Чиновники отдают свои голоса, прислушиваясь к мнению ректора, так что в первую очередь тебе нужно восхитить его и других людей из консерватории Эдена.

– Консерватория Эдена, – повторил Баэль, чтобы не забыть.

– Сильно не волнуйся, играй как обычно – и станешь победителем.

– А если я выиграю… – Баэль попытался изобразить безразличие, – смогу поступить в консерваторию?

Вместо ответа последовала гнетущая тишина. Баэль поднял глаза, весь трепеща от страха. Он только что допустил ужасную ошибку.

– Значит, грязный сиротка… – голос Коннора дрожал от гнева, – вот так просто готов предать своего благодетеля? Того самого, кто кормил его, одевал и даже учил играть на скрипке?

– Я не хочу вас предавать.

– А разве не это ты имел в виду, когда сказал, что хочешь обучаться в консерватории, если победишь?

– Нет, я просто подумал, что раз там лучшие преподаватели, то…

– Я тоже прекрасный учитель и мог в свое время оказаться среди них, если бы имел такие же связи! Как ты вообще посмел заикнуться об этом? Кажется, ты забыл, скольким мне обязан! Я даю тебе дорогу в жизнь!

– Простите.

Баэль сразу же извинился – так оставался шанс, что порка не продлится долго.

– Я правда ничего такого не имел в виду. Мне лишь стало интересно, какую награду я получу за победу. Как я могу уехать от вас? Здесь, в тепле и уюте, я каждый день могу играть на своей любимой скрипке. Если бы не вы, я никогда бы не отточил свое мастерство. Если бы не вы, я бы не жил так хорошо. Если бы не вы, я бы никогда не смог выступить перед тысячами зрителей, – выпалил Баэль: только бы Коннор перестал злиться.

Старик обладал удивительной способностью: люди смиренно перед ним унижались, а он таким образом поднимал самооценку. Еще больше ему нравилось, когда самоуничижение было приправлено лестью.

Баэль совершенно не чувствовал себя виноватым, но сделал все, чтобы успокоить Коннора. Он должен выйти на сцену, должен сыграть для публики, особенно для той девочки.

Видимо, сказанное Баэлем подействовало: лицо Коннора, перекошенное от гнева, понемногу разгладилось.

– Тебе интересно, что ты получишь в случае победы? Разумеется, деньги и звание юного наследника пилигримов. Но деньги – это пустое, а вот звание… Его не купишь ни за какие средства.

Коннор принялся планировать будущее Баэля, как будто оно не принадлежало его воспитаннику, но Антонио не слушал. Он с трепетом думал о том, какую мелодию сыграть для девочки, которая непременно будет среди зрителей.

Полный надежды, Баэль смог заснуть только глубокой ночью. На рассвете он резко открыл глаза, почувствовав нечто странное. Рядом с ним лежал Коннор. Мерзкий старик частенько приходил к нему в комнату и спал с ним в одной кровати, но в этот раз все было по-другому. Руки старика неловко ощупывали его тело. Коннор часто трогал его – когда поправлял положение рук, плеч, головы и ног во время занятий, когда мыл его и когда обрабатывал раны после побоев. От этого Баэлю всегда было не по себе, но еще никогда он не чувствовал такого отвращения. Совсем еще маленький, он не понимал, что может скрываться за этими прикосновениями, однако смутно догадывался, что было в них что-то неправильное, такое, о чем стыдно рассказать другим.