Люди Приземелья (сборник) - Владимир Михайлов

– Ага… И кто в этом звене?

– Гур, Дуглас, я… Опытные монтажники.

– Значит, во всяком случае, не я, – не без некоторого облегчения отметил Кедрин.

– Но ведь ты не хочешь быть в стороне? – Холодовский внезапно употребил крепкое, бьющее в лоб «ты», и это смутило Кедрина.

– Я… Ну, разумеется…

– Я так и думал. Тогда слушай…

– Одну минуту, – испугался Кедрин. – Не сразу… Не сейчас.

– Вы слишком заняты? – Голос был полон иронии.

– Я хотел только…

– Ну? Чего же? Не стесняйся!

Сказать? Невозможно. Хотя… Он может объяснить, где она, чтобы не искать зря. Сказать.

– Я хочу сначала встретиться с Ирэн.

– А, собственно, зачем тебе? Ты ее не знаешь.

– Она ведь не родилась на этом спутнике!

– Ах, вот что… – задумчиво проговорил Холодовский. – Вот оно что… – Он помолчал. – Тогда тем более – не надо.

– По-моему, это мое личное дело.

– Нет. Если тебе просто скучно – тогда это личное дело, но недостойное. А если…

– Если не просто?

– Тогда дело касается не только тебя, но еще и Велигая. Не секрет. И как раз теперь нельзя.

– Иными словами…

– Не надо иных слов, – прервал его Холодовский. – Гибнут люди. И если Велигая что-то будет отвлекать от дела, заставит зря расходовать энергию, нервы, все…

– А если я не могу иначе?

– Тогда я посажу вас на первый же корабль: улетайте на Планету.

Последовала долгая пауза. Кедрин прервал ее:

– Слушайте, – сказал он. – Вы хоть раз любили?

– Да сто раз, – небрежно кивнул Холодовский. – Ну и что? Все равно ради этого не стоит отвлекаться от работы.

– Так, так… – протянул Кедрин.

Ты был влюблен сто раз; значит, ни разу. И ты мне внушаешь! А что сказал бы Меркулин?

Кедрин задумался. Странно: Учитель сказал бы то же самое. Да однажды он и сказал так, почти слово в слово.

– Хорошо… – медленно проговорил Кедрин. – Я ничего не стану делать… пока.

– Вот и чудесно. Итак, вернемся к нашему главному делу. Как мы уже заметили, все зависит от одного: что же такое – запах? Это, гласит одна из теорий, электромагнитные колебания в миллиметровом диапазоне. Элементарная логика: колебания эти могут попадать в скваммер только из пространства. Так?

– Да, логично.

– Значит, нужна экранировка: или скваммеров, или пространства, в котором происходит работа. Что бы выбрал ты?

– Но ведь металл скваммеров – тоже экран.

– По-видимому, его недостаточно.

– Скваммеры, конечно.

– А мне кажется, наоборот. Экранировать скваммеры – значит фактически изготовить их заново: работа тонкая и фасонная. А рабочее пространство…

– Проще. Но куда больше!

– Объем – не страшно. Земля готова помочь чем угодно, только бы работа не прекращалась. Но тут все нуждается в расчете. Ты поможешь?

– Помогу, – согласился Кедрин.

– Хорошо. Тогда завтра – начинаем. А пока я пойду.

– Погоди, – сказал Кедрин. – А что ты будешь делать сейчас?

– Мечтать, – сказал Холодовский.

– О ком?

– Ни о ком. О городах.

– Тянет на Землю?

Холодовский качнул головой.

– Когда я состарюсь и не смогу строить корабли – лет через девяносто – сто, – я построю город. Чудесный город на берегу океана. Это будет город для старых монтажников и пилотов. Для тех, кто строил корабли и летал на них. У нас будут свои корабли, и умирать мы будем в океане, а не в постели.

– На Земле нет больше бурь.

– Разве я стану строить город на Земле? Есть один океан в мире: океан пространства – времени. Здесь, на его берегу я и построю город.

– Я думаю, – сказал Кедрин, – до таких городов еще далеко.

– Нет, – проговорил Холодовский, – близко. Они рядом, эти города. Я уже вижу их огни.

– Что же, – сказал Кедрин. – И об этом можно мечтать…

– Можно, – сказал Холодовский, уходя.

5

Он мечтает о городах. А о чем теперь осталось мечтать тебе? О победе над запахом? Об этом можно размышлять. Но мечтать…

На Земле в таких случаях идут гулять.

Ну что же, неплохая мысль…

Кедрин вышел в коридор. В нем был фиолетовый сумрак позднего вечера. Но чем дальше от каюты уходил Кедрин, тем ярче становилось освещение. Около кают-компании был уже день. А в соседнем коридоре, куда он заглянул, стояла ночь. Люди отдыхали в своих каютах, и, наверное, как и на Земле, только наиболее одержимые поиском, те, у кого решение было уже близко-близко, оставались в своих лабораториях, и для них смена суточных циклов превращалась в пустой звук.

Завтра сдадут планетолет. Наверное, сразу же заложат большой корабль. «Длинный», как здесь говорят. Работать придется еще раза в полтора больше. Лабораторные проблемы будут отложены – замрут приборы, застынут в сосудах реактивы, в кабинетах и студиях спутника останутся недописанные книги, полотна, незаконченные скульптуры. Люди забудут, что они – ученые, конструкторы, художники. Останутся только монтажники. Только таким образом можно спасти людей. Каждый пожертвует чем-то.

Да, Холодовский прав.

Кедрин остановился у входа в кают-компанию. Здесь была зелень, деревья росли прямо из тугого пластикового пола, под ними были расставлены столики. Кедрин прикинул: если придет пополнение, тут станет тесновато. Неудивительно: спутнику уже много лет, а кораблей будет строиться, пожалуй, все больше.

В одном углу кают-компании играла музыка, люди то плавно, то резко, порывисто двигались в танце. Откуда-то доносилась песня; в ней были грусть и непреклонность – грусть о Земле и непреклонная воля уходить все дальше от нее, потому что иначе не может человечество.

Мысли постоянно возвращаются к одному и тому же. Ирэн… Но ты ведь обещал, да и сам решил, что это сейчас – самое правильное: не только не разговаривать с нею, но пока даже и не думать о ней. Это помешает делу, помешает спасению людей…

Кедрин опустился на свободный стул, утвердил локти на столе, запустил пальцы в волосы и слегка сжал ладонями голову. Так было удобнее; обычно в минуты самой напряженной работы мысли голову чуть стискивал шлем Элмо, и теперь это ощущение стало нужным. А сейчас следовало подумать.

Что же это? Извечный конфликт между личным и общественным? Он издавна служил темой для разговоров и сомнений. Личное и общественное – и побеждает общественное. Такова схема, и все происходит по схеме, так? Но ведь глупо – приносить что-то в жертву схеме.

Личное. Ты – личность, Ирэн – тоже, и Велигай… Но, как ни странно, мы трое – это не три личности. Это уже общество, потому что слишком многими нитями каждый из нас связан с человечеством. Никто из нас даже в самых личных делах не может действовать таким образом, чтобы результаты не отражались на жизни общества. Потому что человек един, он не делится на человека для себя и человека для общества. Человек – животное общественное, это знали еще древние, им принадлежит эта формулировка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});