У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века - Георгий Давидович Толорая

народов отличаются настолько, что корейский прагматизм, трудолюбие и напористость на российскую почву все же не пересадить. Но в конкретных областях есть, что перенять, и сами корейцы готовы в этом помочь. Не безвозмездно. Но и России есть что предложить для модернизации Кореи благодаря своему мощному интеллектуальному потенциалу.

Раздел III

Российская дипломатия в Корее

Почем пядь земли русской?

История возведения посольства РФ в Южной Корее[291]

Внушительный комплекс российского посольства в самом центре южнокорейской столицы как бы символизирует связь времен. Суперсовременное, напичканное современным хозяйственным оборудованием здание дипломатической миссии России, официально открылось в июле 2002 г. в квартале Чондон, в двух шагах от королевского дворца Токсугун и остатков царской русской миссии.

Российские дипломаты вернулись в квартал Чондон, где с начала открытия “королевства-отшельника” возникали миссии великих держав, спустя полвека (наше генконсульство было закрыто в 1946 г., первое время после нормализации отношений в 1990 г. россияне “снимали углы” в отдаленных районах Сеула). Причем вернулись именно в тот период, когда Россия, казалось бы, теряла повсеместно свои внешнеполитические позиции и собственность. Это – результат и символ добрых отношений России и РК. Не осталась в проигрыше и Корея: “Самсунг” активно строил южнокорейское посольство в Москве на Плющихе. Как же удалось решить проблему размещения официальных представительств двух стран?

Немного истории: без нее не понять всего драматизма дипломатической борьбы.

Российские официальные представители появились в Корее в середине 1880-х гг. Первый русский поверенный в делах К. И. Вебер решил приобрести землю для миссии и, получив согласие русского правительства, скупил в центре Сеула 13 участков у частных хозяев в октябре 1885 – марте 1886 г. общей площадью более двух гектаров. Позднее рядом приобрела землю Русская православная церковь и соорудила примыкающий к посольству храм. По проекту русского архитектора А. И. Середина-Сабатина[292] в 1890 г. были построены помещения для дипломатической миссии. Именно в этом здании в 1896–1897 гг. скрывался от японцев корейский король Коджон. Тогда Россия борьбу за влияние в Корее проиграла, уступила японцам. Вследствие поражения в русско-японской войне в 1907 г. миссия была преобразована в консульство. Там продолжали работать российские дипломаты.

После революции в России непрерывность права собственности нашей страны на этот участок и здания была подтверждена в 1925 г. при установлении дипломатических отношений между СССР и Японией, колонией которой в то время Корея являлась. С 1925 г. в помещениях миссии функционировало Генеральное консульство СССР. Здесь после освобождения страны шли переговоры совместной комиссии из представителей командования американских войск в Южной Корее и командования советских войск в Северной Корее “для оказания содействия образованию Временного корейского правительства”.

Глобальное противостояние с США после Второй мировой войны обусловило игнорирование Москвой Южной Кореи, в результате чего генконсульство в 1946 г. было закрыто. За помещением следили технические сотрудники, которые в 1949 г. были высланы. В период корейской войны 1950–1953 гг. здания миссии были полностью разрушены. На пустом участке обосновались беженцы.

Наша страна никогда не отказывалась от права на свою собственность, но и не напоминала о ней, возможно, считая, что она, как дипломатическая, должна была бы пользоваться определенной защищенностью. Тем не менее в 1968–1970 гг. корейские власти, опираясь на внутренний закон и не информируя Москву (с ней не было отношений), национализировали участок. Впрочем, это было к лучшему, так как не исключено, что в противном случае на территорию по принципу приобретательской давности (лицо, прожившее на бесхозной земле 20 лет, становится в РК ее собственником) могли бы претендовать самовольно захватившие ее поселенцы.

В 1973 г. власти продали часть участка частным компаниям, позднее застроивших его небоскребами. На оставшейся части, переданной муниципалитету Сеула (около 0,8 га), устроили сквер. В нем высится восстановленная башня бывшей русской миссии – архитектурный памятник Сеула, хорошо известный местным жителям.

Зная об этом, некоторые южнокорейские представители в период, когда Южная Корея “обхаживала” Москву в целях установления отношений на уровне посольств, не скупились на посулы о том, что “место для посольства СССР в Сеуле уже есть”. По заданию корейского правительства группа корейских юристов изучила этот вопрос и признала, что Москва вправе претендовать если не на сам участок, то на компенсацию.

Однако министр иностранных дел СССР Э. Шеварднадзе не обусловил установление дипотношений решением этого вопроса (именно так позднее поступили китайцы, безоговорочно получившие при признании РК здание бывшего посольства Тайваня в Сеуле). Более того, Шеварднадзе самовольно изменил дату установления дипотношений (перенес ее с 1 января 1991 г. на 30 сентября 1990 г., день подписания соглашения на полях Генассамблеи ООН), чем лишил своих подчиненных возможности обсудить условия размещения посольств до фактического введения в действие соглашения об установлении отношений на уровне этих самых посольств.

МИД СССР попробовал было напомнить о российской земельной собственности в Сеуле, передав в ноябре 1990 г. РК ноту с просьбой принять меры, связанные с осуществлением прав нашей стороны на земельный участок. Однако южнокорейский МИД прислал официальный ответ о том, что РК считает этот участок своей собственностью и надлежащим образом осуществляет право собственности с 1970 г. То есть южнокорейцы дали понять, что если даже национализация в 1968–1970 гг. была не вполне юридически чистой, участок все равно уже не вернут. Международная юридическая практика показывает, что добиться реституции (возвращения) любым государством иностранной собственности при таких условиях практически нереально.

Накануне крушения советской империи МИД СССР этим и удовлетворился. Однако пришедшие при его слиянии с МИД России специалисты, руководимые замминистра Г. Ф. Кунадзе, с таким отказом не согласились и решили реанимировать претензии. Сначала разговор пошел на рабочем уровне, хотя корейцы и слышать об этом ничего не хотели. В ноябре 1991 г. первый посетивший РК официальный представитель новой России спикер Р. Хасбулатов поставил вопрос о российской земельной собственности перед президентом РК Ро Дэ-у, который впервые признал правомерность такого подхода. Позднее уже на уровне МИД удалось добиться согласия южнокорейцев на официальные консультации, хотя к тому времени Россию в Сеуле воспринимали уже не как сверхдержаву.

С середины 1992 г. начались “вязкие” переговоры экспертов. Южнокорейцы признали, что в сеульских кадастровых книгах есть запись о регистрации земли за Россией. Вместе с тем они считали это недостаточным, так как не было доказательств покупки земли: может быть, корейский король ее подарил К. Веберу для проживания, и корейское государство тогда вправе забрать ее назад. Хотя даже само владение землей с 1886 по 1946 г. по принципу приобретательской давности по корейским же законам вроде бы само по себе давало право собственности. Однако с точки зрения корейцев речь о дипломатическом иммунитете (в условиях отсутствия