Современницы о Маяковском - Василий Катанян

— Был бы еще один экспонат…

--

Вечером он выступает в драматическом театре им. Руставели. Выйдя из-за кулис, он быстро проходит на авансцену и обращается к публике с приветствием на грузинском языке. Восторженные аплодисменты раздаются в ответ.

Держится на сцене он необычайно свободно и непосредственно. Когда ему понадобилось уточнить подробности какого-то происшествия, свидетелями которого мы были во время утренней прогулки, он обращается ко мне с вопросом через весь театр.

Перед тем как начать свой доклад на объявленную в афишах тему "Лицо литературы СССР", Маяковский говорит с тифлисским зрителем на местные, тифлисские темы. Он беспощадно высмеивает рецензента из "Зари Востока", который в напечатанной в тот день статье утверждал, что Маяковский окончательно исписался и ждать от него больше нечего. В заключение очень ядовитой речи Владимир Владимирович говорит, что этого рецензента следует публично высечь так, "чтобы его красный исполосованный… торс просвечивал сквозь полосатые штаны".

После доклада, в антракте, Маяковский выходит в фойе и встает у стола, где продаются его книги. Толпа немедленно окружает его. В несколько минут расхватывают все, что лежало на столе. Маяковский надписывает книги, отпуская шутки по-русски и по-грузински. Увидев меня, он берет маленькую желтую книжку и, быстро надписав, протягивает мне ее через головы окружающих.

Очень размашисто, карандашом на книжке написано: "Катаньянихе. Тифлис. 1/III-26".

--

Вторая часть вечера посвящена стихам.

Маяковский читает свои стихи… Как описать, с чем можно сравнить это?

Ни с чем. Это было явление неповторимое. Его выступления не успели заснять в звуковом кино, даже на пластинку не записали как следует. То карканье, которое доносится сейчас с пластинки, не имеет ничего общего с подлинным голосом Маяковского.

Первое стихотворение, которое я слышу в исполнении Маяковского, — "Домой".

У него глубокий бархатный бас, поражающий богатством оттенков и сдержанной мощью. Его артикуляция, его дикция безукоризненны, не пропадает ни одна буква, ни один звук.

Одно стихотворение — но сколько в нем смен настроений, ритмов, тембров, темпов и жестов! А строки

"Маркита,

Маркита,

Маркита моя,

зачем ты,

Маркита,

не любишь меня…"

он даже напевал на мотив модного вальс-бостона.

Конец же

Я хочу быть понят моей страной,

а не буду понят-

что ж?!

По родной стране

пройду стороной,

как проходит

косой дождь. —

он читал спокойно, грустно, все понижая голос, замедляя темп, сводя звук на полное пиано.

Впечатление, произведенное контрастом между всем стихотворением и этими заключительными строками, было так сильно, что я заплакала.

Он читает много, долго. Публика требует, просит. После "Левого марша", который он читает напоследок, шум, крики, аплодисменты сливаются в какой-то невероятный рев. Только когда погашены все огни в зале, темпераментные тифлисцы начинают расходиться.

--

После театра целой компанией, на фаэтонах, едем ужинать к художнику Кириллу Зданевичу.

За столом я сижу рядом с Владимиром Владимировичем. Он устал, молчалив — больше слушает, чем говорит. Лицо его бледно. Грустный жираф смотрит на нас со стены, увешанной картинами Нико Пиросманишвили.

Молодой, красивый, смуглый Николай Шенгелая [2] произносит горячий тост.

Он говорит о поэзии, читает стихи, пьет за "сына Грузии Владимира Маяковского".

Маяковский слушает серьезно. Медленно наклонив голову, благодарит:

— Мадлобс… Мадлобели вар…

… Утомленная этим длинным, сияющим, полным таких ошеломляющих впечатлений днем, я не принимаю участия в шуме, который царит за столом.

— О чем вы думаете, Галенька? — внезапно спрашивает меня Маяковский.

Я думаю о том, что последние строки стихотворения "Домой", которые еще звучат у меня в ушах, какой-то своей безнадежностью, грустью перекликаются с поэзией Есенина.

Я говорю ему это.

Он долго молчит, глядя перед собой, поворачивая своей большой рукой граненый стакан с красным вином. Потом говорит очень тихо, скорее себе, чем мне:

— … и тихим

целующим шпал колени

обнимает мне шею колесо паровоза…

Вот с чем перекликаются эти строки, детка.

1927 г.

Апрель

Москва

МАЯКОВСКИЙ ОБИЖАЕТСЯ

Сидя в такси между оживленно разговаривающими Маяковским и Катаняном, я клюю носом.

Мы возвращаемся из клуба мастеров искусств в Старопименовском переулке.

Вася приехал в Москву в командировку, я — повидаться с родителями. Маяковский показывает нам Москву, как хозяин свой дом. Водит по всяким интересным местам, приглашает на все свои выступления, знакомит с разными людьми…

Мне хочется спать, я натанцевалась, немножко выпила и мечтаю поскорее добраться до постели.

У "Гранд-Отеля" Вася вылезает — он живет там, а меня Владимир Владимирович везет на Ново-Басманную, к родным.

Как только машина трогается, я быстро передвигаюсь в Васин угол, чтобы удобнее пристроиться и подремать.

И вдруг я слышу сердитый и обиженный голос Маяковского:

— Вы что же — решили, как только мы останемся одни, так я сразу и начну приставать к вам?

Что-то есть в его голосе такое, отчего с меня моментально слетают и сон и хмель.

— Что вы, Владимир Владимирович, да я ничего такого и не думала…

— Шарахнулись, как от гремучей змеи…

В полном молчании доезжаем мы до дома.

НА ДАЧЕ В ПУШКИНО

На даче Маяковского тихо, очень тихо. "Никого нет дома, — думаю я. — Владимир Владимирович забыл, что я должна приехать".

Но я ошибаюсь. Поднявшись на террасу, я вижу Владимира Владимировича. Он сидит за столом, на котором шумит самовар и расставлена всякая снедь. Рядом с ним девушка, моя ровесница.

Маяковский поднимается мне навстречу.

— А, Галенька…

Здороваясь с ним, я не свожу глаз с девушки. Такой красавицы я еще не видала. Она высокая, крупная, с гордо посаженной маленькой головкой. От нее исходит какое-то сияние, сияют ямочки на щеках, белозубая, румяная улыбка, серые глаза. На ней белая полотняная блуза с матросским воротником, русые волосы повязаны красной косынкой. Этакая Юнона в комсомольском обличьи.

— Красивая? — спрашивает Вл. Вл., заметив мой взгляд.

Я молча киваю.

Девушка вспыхивает и делается еще красивее.

Маяковский знакомит меня с Наташей Брюханенко и вопросительно смотрит на меня.

Чувствуя, что я попала не вовремя, я начинаю бормотать, что я приехала снять дачу… Вася говорил, чтобы зайти к вам…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});