Современницы о Маяковском - Василий Катанян

1

Кантаты нашей строен крик,

Кантаты нашей строен крик.

Наш запевала Ося Брик,

Наш запевала Ося Брик!

Рефрен:

Владимир Маяковский,

Тебя воспеть пора,

От всех друзей московских

Ура! Ура! Ура!

2

И Лиля Юрьевна у нас,

И Лиля Юрьевна у нас

Одновременно альт и бас,

Одновременно альт и бас!

Рефрен.

3

Асеев Коля, пой со мной,

Асеев Коля, пой со мной:

"Оксана кузлик записной,

Оксана кузлик записной" {Кузлик — шутливое прозвище Оксаны Асеевой.}

Рефрен.

4

Здесь Мейерхольд и не один,

Здесь Мейерхольд и не один,

С ним костюмерный магазин

С ним костюмерный магазин!

Рефрен.

5

Варвара с Родченкой поет,

Варвара с Родченкой поет.

Она как флейта, он — фагот,

Она как флейта, он — фагот.

Рефрен.

Затем Фиалка Штеренберг, в коротеньком платьице, с бантом в волосах, подносит свиток поздравительных стихов, перевязанный ленточкой, — от подрастающего поколения. Разыгрываются шарады из Володиных стихов.

Выходят Асеев с Ксаной и усаживаются рядом.

"Маленькая, но семья".

Наташа вносит из передней ботики и делает вид, что снимает с них что-то. Никто не может догадаться. Оказывается:

…ботики снял

и пылинки с ботиков.

— Ну, это что-то глубоко личное, — говорит Лиля.

Она сидит на банкеточке рядом с человеком, который всем чужой в этой толпе друзей. Это Юсуп — казах с красивым, но неприятным лицом, какой-то крупный партийный работник из Казахстана. Он курит маленькую трубочку, и Лиля, изредка вынимая трубочку у него изо рта, обтерев черенок платочком, делает несколько затяжек. Юсуп принес в подарок Володе деревянную игрушку — овцу, на шее которой висит записочка с просьбой писать об овцах, на которых зиждется благополучие его республики. Маяковский берет ее не глядя и кладет отдельно от кучи подарков, которыми завален маленький стол в углу комнаты.

Очень пестро, шумно, весело. Толкаясь, мы танцуем во всех комнатах и даже на лестничной площадке.

Веселятся все, кроме самого юбиляра. Маяковский мрачен, очень мрачен. Лиля говорит вполголоса:

— У Володи сегодня le vin triste. {Грустное вино (фр.)}

Лицо его мрачно, даже когда он танцует с ослепительной Полонской в красном платье, с Наташей, со мною… Видно, что ему не по себе.

Невесел и Яншин. Он как стал с самого начала вечера спиной к печи, так и стоит все время угрюмо, не двигаясь, с бокалом в руках.

Уже много выпито шампанского, веселье достигает апогея. Володя сидит один около стола с подарками и молчаливо пьет вино. На минуту у меня возникает ощущение, что он какой-то очень одинокий, отдельный от всех, что все мы ему чужие.

Кто-то просит его прочесть стихи, мы все присоединяемся к этой просьбе. Он встает нехотя, задумывается. Читает "Хорошее отношение к лошадям". Потом начинает "Историю про бублики", но на половине стихотворения бросает.

И больше ничего не хочет читать.

…Сон сваливает меня на тахте в Осиной комнате, куда я забежала на минутку отдохнуть.

Когда я просыпаюсь — ночь прошла, уже светает, тихо, часть гостей, должно быть, разъехалась. Выйдя из Осиной комнаты, я вдруг сталкиваюсь с Пастернаком, который выскакивает из столовой с отчаянным, растерянным лицом. Его не было среди приглашенных, очевидно, он приехал под утро, когда я спала. Он смотрит на меня невидящими глазами и выбегает без шапки, в распахнутой шубе в раскрытую дверь передней. За ним устремляется Шкловский, которого тоже не было в начале вечера и который, как выяснилось, приехал вместе с Пастернаком[9].

В столовой странная тишина, все молчат. Володя стоит в воинственной позе, наклонившись вперед, засунув руки в карманы, с закушенным окурком.

Я понимаю, что произошла ссора.

Январь 1930 г.

ВЫСТУПЛЕНИЕ В БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ

В нем было то мальчишество, которое так пленяет во взрослом мужчине.

21 января 1930 года Маяковский выступал в Большом театре на траурном вечере памяти В. И. Ленина с чтением третьей части поэмы "Владимир Ильич Ленин".

Это был первый случай приглашения Маяковского на такой вечер.

Телевизоров в то время не было, мы сидели все у радиоприемника. Выступал он, как всегда, хорошо, аплодисменты были долгие, но сдержанные, как и полагается на траурном вечере, на официальном выступлении.

Понятно, с каким нетерпением ждали его дома, чтобы узнать подробности — волновался ли он, как реагировал зал, что сказал Луначарский, кто был из знакомых и т. д.

Однако никаких рассказов о том, что всех интересовало, от него не дождались. Он стремительно ворвался в квартиру в сопровождении Кирсанова и с азартом стал рассказывать о своем столкновении на стоянке такси с какими-то важными господами, которые влезли в машину без очереди, размахивая мандатами какого-то высокого учреждения.

Ничто не могло так возмутить Маяковского, как подобное чванство.

Он немедленно вмешался и после бурной перепалки восстановил справедливость, высадив их из такси. Узнав могучую фигуру Маяковского, они быстро ретировались.

Этим своим подвигом он гордился куда больше, чем выступлением и успехом на правительственном концерте.

Так и не добились от него толку, что же там было в Большом театре.

— Ну читал… Ну слушали…

Неинтересно ему было рассказывать об этом.

"ВО ВЕСЬ ГОЛОС"

Треск хлопающих сидений сливается с громом аплодисментов: вскочив на ноги, весь зал стоя аплодирует Маяковскому.

Он стоит на маленькой эстраде Союза писателей, широко расставив ноги, подняв над головой руку с раскрытой записной книжкой.

Он только что прочел нам "Во весь голос".

Потрясение так велико, что я просто не соображаю, что делаю: я кричу, топаю ногами. Незнакомая девушка рядом со мной отчаянно вопит что-то непонятное и вдруг целует меня в щеку.

Маяковский стоит несколько секунд под этим ливнем криков и рукоплесканий, потом стремительно уходит.

Читатели и почитатели, в основном молодежь, продолжают бушевать в зале. Знакомых в толпе почти нет. Братьев писателей не видно на открытии выставки "20 лет работы" — не интересуются.

"Во весь голос" — последнее, что я слышала в его чтении.

--

Рассказывая о Маяковском, невозможно не вспомнить Лилю Юрьевну.

Когда меня спрашивают о ней — хороший она или плохой человек, я всегда отвечаю — "разный". Глупо изображать ее злодейкой, хищницей, ловкой интриганкой, как это делают иные мемуаристы, не понимая, что этим они унижают Маяковского.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});