Что видела собака: Про первопроходцев, гениев второго плана, поздние таланты, а также другие истории - Малкольм Гладуэлл

При знакомстве с Ноланом Баллмер, Партови и я делали прогноз. Мы смотрели на его поведение в нашем присутствии — как он говорил, как держался и как, казалось, мыслил — и делали выводы относительно того, как он может вести себя в иных ситуациях. Помните, я решил, что Майерс из числа тех, кому захочешь позвонить накануне важного экзамена. Прав ли я был, делая такой вывод?

Этот вопрос давно интересует психологов. В конце 1920-х в ходе одного известного исследования психолог Теодор Ньюкомб изучал экстравертность среди подростков в летнем лагере. Он установил, что мальчик, много говорящий в одной ситуации — например, за обедом, — с высокой степенью вероятности продемонстрирует такую же говорливость в такой же ситуации и в будущем. Мальчик, проявляющий любопытство за обедом в понедельник, вероятнее всего, будет проявлять любопытство за обедом в четверг. Но его поведение в одной ситуации почти ничего не говорит о том, как он поведет себя в иной ситуации: по тому, как ребенок ведет себя за обедом, нельзя предсказать, как он будет вести себя, скажем, во время дневных игр.

В ходе недавнего исследования на тему добросовестности, проводившегося среди студентов колледжа Карлтон, исследователи Уолтер Мишель, Нил Латски и Филипп Пик доказали, что аккуратность оформления письменных работ или пунктуальность студентов никак не связаны с регулярностью посещения занятий, порядком в комнате или опрятностью внешнего вида. Наше поведение в данный конкретный момент времени больше связано с особенностями ситуации, чем с неким неизменным внутренним компасом.

Это умозаключение вступает в очевидное противоречие с нашей интуицией. В большинстве случаев мы предполагаем, что в различных ситуациях люди проявляют одни и те же качества. Мы привычно недооцениваем важную роль, которую играет в поведении людей контекст. Полученные в ходе эксперимента Ньюкомба в летнем лагере результаты, доказавшие отсутствие последовательности в проявлении таких качеств, как разговорчивость, любознательность и коммуникабельность в разных ситуациях, были зафиксированы воспитателями лагеря в процессе каждодневных наблюдений. Но когда в конце лета воспитателей попросили выразить свое общее впечатление о детях, они описали их поведение как в достаточной степени последовательное.

«Мы заблуждаемся, пребывая в уверенности, что способны каким-то образом распознать, "прочесть" характер незнакомого человека, — говорит Ричард Нисбетт, психолог из Мичиганского университета. — Когда вы проводите с кем-то часовое собеседование, то не воспринимаете ваше общение как образец поведения этого человека в целом, не говоря уже о том, что это общение вряд ли будет репрезентативно. Вы думаете, что видите голограмму, нечеткое, размытое изображение, но при этом целостную личность».

Нисбетт упомянул своего постоянного коллегу Ли Росса, преподавателя психологии в Стэнфорде. «Один семестр он преподавал статистику, а другой читал большой курс по гуманистической психологии. Потом получил студенческие отзывы. В одних он описывается как холодный, отстраненный, суровый, мелочно требовательный и нервный. А в других как чудесный, отзывчивый человек, искренне увлеченный проблемами общества и развитием студентов. Словно Джекил и Хайд. В обоих случаях студенты считали, что знают настоящего Ли Росса».

Психологи называют это явление — фиксацию на предположительно неизменном качестве и игнорирование роли контекста — фундаментальной ошибкой атрибуции. Если мы подкрепим эту ошибку тем, что нам известно о поспешных суждениях, собеседование обрастает еще большими проблемами. Я не только позволил первому впечатлению повлиять на свои дальнейшие суждения о Майерсе, но и предположил, что во время интервью со мной он вел себя так же, как и всегда. Не стоит, конечно, считать собеседования бессмысленными: то, что я узнал о Майерсе — что мы с ним отлично ладим, — я никогда бы не узнал из резюме или рекомендательных писем. Все дело в том, что наша беседа оказалась менее полезной и потенциально более дезориентирующей, чем я предполагал. Получается, что наиболее значимый человеческий ритуал — беседа с незнакомым человеком — это настоящее минное поле.

4

Вскоре после знакомства с Ноланом Майерсом мне довелось пообщаться с консультантом по работе с персоналом из Пасадины Джастином Менкесом. Работа Менкеса заключается в выуживании смысла из личных бесед лицом к лицу, и он согласился провести со мной часовое собеседование так, как его, по мнению самого Джастина, следует проводить. Общение с ним напоминало общение с психиатром, за исключением того, что вместо многих месяцев или даже лет, требуемых для получения результатов, Менкес умудрился раскрыть мои секреты за один сеанс.

Возьмем, сказал он, часто задаваемый вопрос, к примеру: «Опишите несколько случаев, когда ваша работа подвергалась критике. Как вы справлялись с этим?» Вся проблема, по словам Менкеса в том, что ответ кандидата предугадать очень просто. «Я работал над одним проектом, но не все получалось так хорошо, как хотелось бы, — начал он бубнить иронично-серьезным тоном. — Мой начальник сделал мне несколько конструктивно-критических замечаний. И я переделал проект. Было неприятно. Но мы все разрешили к обоюдному согласию».

То же самое относится и к вопросу «Что бы сказали о вас ваши друзья?». Правильный ответ на него звучит так (перед ним предпочтительно сделать паузу, словно вы и не догадывались о том, что кто-то может задать подобный вопрос): «Думаю, они назвали бы меня коммуникабельным человеком или же трудоголиком».

Мы с Майерсом тоже обсуждали банальные вопросы. «В чем состоит твоя главная слабость?» — спросил я. Он ответил: «На первом курсе я пытался работать над одним проектом, детским фестивалем. Он задумывался как благотворительный проект в Бостоне. Со мной работало еще несколько человек. Но потом я испугался масштабов работы и ответственности, которая на нас ляжет. Я притормозил проект, хотя, оглядываясь назад, понимаю, что мы могли бы отлично с ним справиться».

Но что, говорит Менкес, если эти вопросы переформулировать таким образом, чтобы ответы не были столь очевидны? Например: «На еженедельном собрании ваш начальник неожиданно принимается грубо критиковать вашу работу над текущим проектом. Ваши действия?»

Меня охватила тревога. Что я буду делать? Я вспомнил начальника-деспота, с которым мне пришлось работать несколько лет назад. «Наверное, я расстроюсь, — ответил я. — Но вряд ли что-то скажу. Наверное, просто уйду». Менкес ничем не показал, разочарован он или доволен моим ответом. Но заметил, что другой на моем месте мог бы сказать что-нибудь вроде «Я попробую выяснить у начальника позднее, с глазу на глаз, почему он поставил меня в неловкое положение перед всей командой». Из моего ответа следовало, что я переношу критику руководства — даже неуместную — со стоицизмом, но во втором примере кандидат продемонстрировал бы более решительный подход. В любом случае ответы сообщали интервьюеру, что работа сопряжена либо со стоицизмом, либо с конфронтацией, — а Менкесу эта важная информация говорит об очень многом.

«Ну, я бы оценил оба задания, определил то, с чем могу справиться лучше, пошел бы к начальнику и сказал "Лучше я сделаю одно, но хорошо, чем два, но плохо", а потом мы бы вместе подумали, кому можно поручить второе задание».

Менкес тут же ухватился за показательную деталь моего пояснения. Я сделал акцент на задании, наиболее интересном для меня. Но разве ключевым фактором не является то, какое задание имеет наивысший приоритет для компании? Благодаря этому комментарию я сделал одно ценное открытие: в период профессионального кризиса я руководствовался эгоцентричными соображениями. «Может быть, вы игрок-одиночка, — дипломатично заметил Менкес. — Это важная информация».

Менкес намеренно не делал никаких общих выводов. Если мы не робкие, разговорчивые или откровенные люди, а люди, робкие в одной ситуации, разговорчивые в другой и откровенные еще в каких-то третьих обстоятельствах, значит, знать кого-то — это фиксировать и принимать во внимание все вариации. Менкес пытался начать процесс фиксирования. Этот прием известен как структурированное интервью, и в исследованиях психологов он отмечается как единственный вариант собеседования, позволяющий успешно предсказать дальнейшее качество работы кандидата. Структурированное интервью отличаются довольно жестким форматом. Со всеми кандидатами интервьюер обращается абсолютно одинаково. Вопросы предварительно записываются. Интервьюеры проходят серьезную подготовку, а каждый кандидат оценивается по заранее установленным критериям.

У структурированных интервью есть одна интересная деталь: узкие цели. В ходе интервью с Ноланом Майерсом я старался составить общее представление о нем как о личности. Менкеса, казалось, совершенно не интересовало общее представление обо мне — он понимал, как глупо рассчитывать получить его за один час собеседования. Структурированное интервью дает хорошие результаты как раз потому, что это не совсем собеседование: оно не нацелено на узнавание кого-то в традиционном понимании. Оно предполагает не только сбор, ио и отбраковывание информации.