Лабиринты памяти - Робер Кристина

– Предполагаю, что могила и наш совместный кусочек детства напрямую связаны, и эти души не просто так попали именно в наши тела, – помолчав, добавил он.

Ника медленно кивнула. С этим не поспоришь. Что за болезнь настигла детей terra в тот год – еще предстоит узнать, но то, что Михаил утаил от нее как минимум часть правды, – в этом не было сомнений. Боль в спине постепенно сходила на нет. Ника перестала плакать, но осознать услышанное и попытаться все структурировать в голове в данный момент было выше ее сил.

– Да, наверное, нужно время, – вздохнул Алекс. – Я не хотел делать тебе больно, но другого способа проверить просто не нашел. Ты меняешься, когда злишься.

Ника некоторое время молчала, пустыми глазами рассматривая воду. «Я не хотел делать тебе больно». Как объяснить ему, что, оказывается, ни одна душа – ни родная, ни потусторонняя – не избавят ее тело от воспоминаний о насилии? Что, решив таким жестоким способом узнать тайну ее шрамов, он заставил Нику вспомнить, что еще способен сделать с ней человек. К чему принудить. И что способна сделать она – сама или благодаря этой необъяснимой душе, – когда достигнет предела.

Ника поднялась на ноги и шагнула к выходу, но колени так тряслись, что она остановилась, боясь упасть. Слышала, как Алекс встал. Как подошел к ней и осторожно приложил полотенце к ее спине. Он стоял близко – ближе, чем требовалось, – и Ника ощутила его дыхание на своих волосах, а когда Алекс подтянул полотенце вверх, на плечи, она схватила его за пальцы и приложила к коже.

Дыхание перехватило, и сердце замерло, забыло, как стучать. Она осторожно двигала его пальцы вперед, слегка задержала на ключицах и, судорожно вдохнув, подтолкнула вверх, к подбородку. И когда его рука накрыла ее шею, надавила сверху, призывая усилить хватку.

Когда Сэм Бэрри впервые изнасиловал ее, он так и начал. И Ника миллионы раз вспоминала именно этот момент, пыталась понять, а могла ли она тогда дать отпор и не допустить всего, что случилось после? Хватило бы ей мужественности и ума, ослабленного таблетками, чтобы выстоять? Но сейчас Ника была в сознании, сейчас она отлично понимала, кто стоит за ней, и, хотя напуганное скулящее существо неистово металось внутри, она не собиралась поддаваться панике… не хотела… должна была сдержаться.

Рука Маркела дрогнула, но он не отступил. Лишь обнял ее за плечи второй рукой, припечатав спиной к своей груди, и прижался щекой к ее виску.

– Я никогда… слышишь меня? Я никогда больше не причиню тебе боль, – шептал он, задевая губами краешек ее уха. – Никогда…

Алекс дернул рукой, но Ника лишь сильнее надавила, не позволив ему отпустить ее шею. Замерев на мгновение, она толкнула его ладонь выше и прижала к своим губам – так же, как он недавно держал ее рот закрытым, сдерживая крик. Так же, как два года назад зажимал ее рот Сэм.

– Ника, я так не… не хочу так делать…

Те жуткие кадры навсегда остались в ее памяти, но раньше у нее не было нужды вытаскивать их наружу. До сегодняшнего дня Ника и не задумывалась, какие болезненные ассоциации может вызвать в ней прикосновение другого человека и как сильно испугать. Их рваное дыхание рикошетом отлетало от кафеля, и в тусклом свете отблески воды искаженными тенями блуждали по стенам, и сквозь них в воображении проступали ненавистные картинки из прошлого. Ника зажмурилась, затрясла головой, и из глаз брызнули слезы.

Алекс с силой отнял ладонь от ее лица, обхватил обеими руками, и, если бы не эти крепкие объятия, Ника бы согнулась пополам и упала от дикого, давно забытого, а может, никогда не испытанного ужаса. Словно только сейчас она поняла, что же тогда случилось и что это случившееся сделало с ней.

– Мне так жаль… так жаль, – шептал Алекс в ее волосы, медленно раскачиваясь из стороны в сторону.

Ника тряслась от безмолвных рыданий и жмурилась до тех пор, пока глазам не стало больно. Она молила его ослабить объятия и дать ей убежать, но вместе с тем где-то на задворках сознания ухватилась за слабую мысль, что нет, ничего подобного она не хотела.

– Страшно, – прохрипела она. – Рядом с такими, как ты, мне страшно.

Алекс вдруг ослабил хватку, а затем и вовсе отпустил ее – медленно, – задев дрожащими пальцами ее плечи. Без него сразу стало так холодно. На какое-то время Ника замерла в прострации, ожидая, что он вот-вот снова прикоснется к ней, но ничего подобного не случилось. Где-то вдалеке, словно на другом этаже, затворилась дверь. Ника обернулась. Никого.

«Рядом с такими, как ты, мне страшно».

Ника не спала всю ночь. Снова и снова прокручивала в голове случившееся, мысленно повторяла слова, которые сказала Маркелу, но далеко не сразу поняла, что сказала на самом деле.

Ей и вправду было страшно. Понять, что насилие Сэма не прошло для нее бесследно, и снова до одури, до безумия перерывать все свои вещи в надежде найти таблетки, принять и забыться, забыться, забыться, потому что с ясным сознанием ничего этого вынести она не могла. Потому что, когда Алекс, сам того не ведая, всколыхнул в ней дикие воспоминания, а потом обнял ее, извинился, но совсем не за то, за что надо было, она вдруг поняла, что наравне с невыносимыми флешбэками чувствует к нему кое-что другое. Необъяснимое, совершенно незнакомое – то, что она никогда и ни к кому не чувствовала.

Думала ли она когда-нибудь, что способна испытать к кому-то влечение? После всего произошедшего? И думала ли она о том, что, даже если решится сблизиться с кем-то, каждый раз, когда этот кто-то будет прикасаться к ней, память пригвоздит ее к месту, парализует, заставит вернуться в прошлое и по-новому, уже не затуманенным наркотическим взглядом, пережить случившееся.

Оказалось, что ее равнодушие ничего не значило, ведь тело все помнило. Ника понимала, что Алекс ничего подобного с ней не сделает, – не просто понимала, а верила ему. Как он смотрел на нее в День всех влюбленных, как прижимал к себе! Ника ни черта не смыслила в тонкостях человеческого сердца, но на этот раз обмануться не могла.

Только… только какой в этом прок, если все, о чем она теперь будет думать рядом с ним, – это руки одного мертвого ублюдка, то, что он неоднократно делал с ней. То… что она потом сама сделала с ним.

Следующие несколько дней стали для нее мучением. Ника ходила на уроки, общалась с Мари и другими, и, кажется, никто не придавал значения ее угрюмому виду (подумаешь, это же ее привычное состояние!). Алекс вел себя так, будто ничего не случилось, но вот что странно: то ли Ника внезапно так хорошо стала понимать его, то ли выдавала желаемое за действительное, но его безразличие попахивало актерством. Натянутая улыбка, слишком громкий смех, энтузиазм, с которым он поддерживал предложения Доминика побыстрее свалить из класса и пораньше приступить к тренировкам… Ника не верила в это. Часто на уроках она ловила себя на том, что безотчетно пялится на него или сверлит взглядом телефон в надежде, что он что-то напишет. Ей ужасно не хватало их общения. Неприятно было признавать, но ей совсем не хотелось рушить тот шаткий мир, который установился между ними и с каждым днем, казалось бы, укреплялся, перерастал в нечто большее. Во что – Ника старалась не думать, решив, что целиком и полностью готова довольствоваться даже дружбой. Хотя именно в эти дни она все чаще и чаще вспоминала их легкий поцелуй на кладбище и те объятия в бассейне, которые не просто удерживали ее от падения на кафельный пол, но и, казалось, от падения в пропасть.

Ты нужен мне, идиот.

В очередную бессонную ночь Ника набрала сообщение и бесконечное количество минут гипнотизировала буквы, не решаясь отправить. Не та фраза, с которой принято восстанавливать мир. Тихо выругавшись и удалив текст, Ника спрятала телефон под подушку и накрылась одеялом с головой, в очередной раз приложив ко рту ладонь. Так и пролежала до утра – без сна, размышляя о том, что же ей нужно от Маркела и как преодолеть свои страхи, чтобы это получить.