Папа Хемингуэй - Аарон Хотчнер

Половину обеда все так и было, но потом комментатор, который был действительно очень заслуженный человек в мире телевидения, начал задавать Эрнесту вопросы о состязании между Антонио и Домингином. Эрнест объяснил, что не любит обсуждать то, о чем собирается писать, поскольку совсем не стремится увидеть свои истории под чужой подписью. Однако наш гость настаивал, говоря, что не имеет никакого представления о корриде и спрашивает, только чтобы понять, что же это такое — бой быков. Он уверял, что никогда не позволит себе обмануть гостеприимство Эрнеста. (Несколько месяцев спустя в одном из американских журналов появилась его статья об этом обеде с Хемингуэем, где он подробно, слово в слово, описал все, что ему рассказывал Эрнест об Антонио и Луисе Мигеле.)

Планировалось, что mano a mano, поединки между двумя выдающимися матадорами, возобновятся в Малаге 14 августа, но было трудно поверить, что они оба смогут выздороветь так скоро. Однако им удалось привести себя в форму, хотя травмы еще не полностью зажили. Рана Антонио продолжала гноиться, но уже 11 августа он вышел из больницы, а 12-го приехал в «Консулу» долечиваться. У Тео, сына Билла, была бейсбольная бита, и Эрнест решил, что мы обязательно должны научить Антонио играть в бейсбол. Я бросал ему теннисный мячик, и он поразительно быстро и точно ловил мои самые сложные подачи, демонстрируя потрясающую реакцию и координацию движений.

И вот как-то вечером Эрнест и Антонио решили, что в благодарность за мои уроки Антонио сделает из меня матадора (он называл меня Эль Пекас — Конопатый).

— А как у Эль Пекаса с реакцией? — спросил Антонио Эрнеста.

Эрнест вместо ответа устроил действо «Бросить — поймать», которое всегда было частью нашего обычного ритуала расслабления. При этом в ход пошли вилки, тарелки, бокалы и так далее. Увиденное убедило Антонио, что моя реакция — на должном уровне, и он торжественно объявил, что я буду запасным матадором — sobre saliente — на корриде в Сьюдад-Реале. Мы выпили за это, а потом и еще раз, когда Эрнест сказал, что он будет моим импресарио.

Эрнест говорил, что бой, который состоялся на следующий день, был одним из лучших виденных им, а может, и самым лучшим, поистине великим боем. Антонио получил в награду шесть ушей, два хвоста и два копыта. Мы стали свидетелями такого артистизма, такого яркого проявления смелости и отваги, что, как заметил Эрнест, было трудно поверить в реальность происходившего.

Я думал, эти разговоры о том, что мне придется выйти на арену Сьюдад-Реаля, — просто шутка, но когда перед началом корриды мы зашли в комнату Антонио, там были приготовлены две шпаги, причем одна предназначалась для меня. Антонио приготовил и два костюма, и моя шпага лежала рядом с черно-белым, который я должен был надеть на себя.

Планировалось, что я выйду на арену как запасной матадор, который убивает быка, если оба соревнующихся матадора получают ранения. Конечно, для меня это будет словно маскарад, но все знали, что испанские власти не любят таких шуток. Мне рассказывали — не знаю, правда это или нет, — что несколько лет назад один приятель тореро Литри, изображавший матадора, был изобличен, и ему пришлось провести целый год в настоящей тюрьме.

— Единственный, кому такая шутка сошла с рук, был Луис Мигель. Он взял своего друга графа Теба, племянника герцога Альбы, на арену, выдав за члена своей квадрильи. Но та коррида была во Франции, — поведал мне Эрнест.

Все получили большое удовольствие, облачая меня в костюм матадора, и особенно — мой импресарио Эрнест. Обычно перед боем в комнате матадора возникала напряженная атмосфера торжественной сосредоточенности, теперь же ощущались легкость и беззаботность. Трудно себе представить, насколько сложен костюм матадора и как он тесен. Ткань прилегает, словно вторая кожа, ни одной морщинки, и, даже если подует ветер, ни одна часть этого удивительного облачения не отлетит. Честно говоря, я думал, что, когда наступит время идти на бой, шутка закончится. Но события развивались иначе.

— Запомните, Пекас, в первом бою вы не должны сразу же затмить всех матадоров, — предупредил меня Эрнест, — это будет выглядеть не по-товарищески.

— Думайте только о том, как великолепны вы будете на арене, как мы уверены в вас и как гордимся вами, — сказал мне Антонио.

Когда пришел час идти на арену, все покинули комнату и оставили нас одних. Антонио подошел к маленькому столику, на котором, как всегда, лежали его иконки. Молясь, он поцеловал каждую из них. Я стоял в углу, чертовски жалея, что у меня нет ничего, чему бы я мог помолиться.

Открылась дверь. Все члены квадрильи Антонио, облаченные в свои костюмы, ждали его в холле. Антонио надел шляпу и захватил свой плащ. Я взял свой и пошел за ним, ощущая некоторую неловкость, поскольку мои брюки были так узки, что трудно было сгибать ногу в колене.

Я смутно помню, как мы пришли на арену, хотя, спускаясь по лестнице, я чуть не упал (попробуйте спуститься по стертым скользким ступеням в новых туфлях). К счастью, Эрнест подробно описал это историческое событие:

«Когда они спустились, лицо у Антонио, как всегда перед боем, было суровым и сосредоточенным, и взгляд его не выдавал ничего посторонним. По веснушчатому лицу Хотча — лицу заядлого бейсболиста — его можно было принять за новильеро, впервые выступающего в качестве матадора. Он обернулся ко мне и мрачно кивнул. Никто бы и не подумал, что он не тореро, и костюм Антонио сидел на нем безукоризненно».

Мы прошли через толпу, собравшуюся в холле, и мимо людей, обступивших автобус квадрильи Антонио. Мой импресарио вместе со мной влез в автобус и уселся сзади.

— Папа, что я все-таки буду делать? Я что, должен буду выйти за барьер? Там большая арена?

— Восемь тысяч зрителей. Самая большая, если не считать мадридской.

Я представил себе, как на глазах у восьми тысяч человек в сопровождении нашей квадрильи и пикадоров на конях пересекаю арену, где сражаются два величайших матадора, и мне на минуту стало дурно.

— Матадору нужно помнить три вещи, — сказал мне Эрнест. — Тогда все будет в порядке. Первое, вид у тебя всегда должен быть трагическим, как будто ты на грани смерти.

— А как я сейчас выгляжу?

— Отлично. Теперь второе. Когда выходишь на арену, ни на что не опирайся, это может плохо кончиться для костюма. И третье. Когда вокруг тебя соберется толпа фотографов, чтобы сделать снимки, выставь вперед правую ногу — это выглядит чертовски сексуально.

Я выдал ему взгляд, который он заслуживал. Он потер мое несгибающееся колено.

— Первый раз работаю импресарио матадора и немного нервничаю, — проговорил он. — А как ты?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});