Папа Хемингуэй - Аарон Хотчнер

Наконец мой шофер закончил собирать двигатель. Теперь он достал из багажника самую большую коллекцию грязных тряпок, какую я только видел в своей жизни, поднес их к ведру с водой для скота, которое оказалось недалеко от машины, намочил и бережно обернул ими мотор. Так мы и ехали всю оставшуюся часть пути, при этом каждые полчаса машина останавливалась, тряпки снова смачивались и укладывались на свои места. Когда машина, дымясь, въехала в Аликанте, до начала боя оставалось всего двадцать минут. На путешествие ушло десять часов!

Эрнест ждал меня у входа в отель «Карлтон». Мы быстро затащили мои вещи в холл и побежали на корриду. По дороге он познакомил меня с Биллом Дэвисом, милым человеком средних лет с удивительно веселым лицом, заставлявшим вспомнить членов Пиквикского клуба. Раньше он жил в Сан-Франциско, но последние десять лет провел в Испании, занимаясь ее архитектурой, историей, живописью, музыкой, кулинарией, аристократией, спортом, винами, правительством, топографией, традициями, законами, местными обычаями, литературой и философией. Он был замечательным слушателем, говорил редко, но умно и никогда не демонстрировал свои знания, пока его не спросят. Хемингуэя он просто боготворил. Малейшие пожелания Эрнеста становились для него приказами.

— Никогда не имел адъютанта, — говорил мне Эрнест, — с Биллом я могу стать совершенно другим человеком. Бог знает, может, уже пора избавиться от старого.

В тот день в Аликанте Антонио был великолепен и заслужил горячий восторг публики. Когда коррида закончилась, Эрнест повел нас к Антонио в отель поздравить матадора с блестящей победой и договориться об обеде в «Ла Пепико», ресторане, расположенном прямо на пляже в Валенсии, в ста восьмидесяти двух километрах от Аликанте. Оттуда мы планировали ехать всю ночь на север, в Барселону, до которой было пятьсот тридцать четыре километра.

Итак, планы на лето были полностью определены. За рулем — надежный Билл, в ногах у Эрнеста — набитая льдом сумка с несколькими бутылками легкого росадо из Лас-Кампаньяс, на другом сиденье — одежда, там же лежал пухлый чемодан и стояла корзина с едой: сыром, хлебом и прочим. Перед боем — короткая встреча с Антонио в отеле и долгая и радостная — после корриды; после одиннадцати или в полночь — обед вместе со всей командой Антонио, а затем — снова в путь, в город, где состоится следующее выступление матадора.

По дороге в Валенсию Эрнест рассказал мне о корриде в Сарагосе, которую я пропустил. Мигель показал тогда все, на что способен. В том бою он сражался с быком, которого купил за сорок тысяч песет, поскольку его предыдущий бык был изувечен. Мигель был действительно очень хорош.

— Луис Мигель публично заявил, что будет первым, поэтому он должен подкреплять эти слова каждым своим появлением на арене. Но теперь на его пути возник серьезный барьер — деньги. Он богатеет. Просвет между пахом матадора и рогами быка становится шире по мере роста благосостояния мастера. Но что касается Луиса Мигеля, должен сказать, что он действительно любит корриду и иногда даже забывает о своем богатстве. Зато Антонио ни на минуту не забывает, что Мигель богат, и это еще больше накаляет страсти. Мигель потребовал больше денег за эти mano a manos, и он получит их. Антонио же, прекрасно понимая все, страшно злится — ведь пока он никому не может доказать, что Луис Мигель не заслуживает такого вознаграждения. Нет на свете человека более гордого, чем Антонио, и это самое главное в их поединке. Мигель не считает его равным себе соперником, что является страшным оскорблением для Антонио. Но говорю тебе точно — еще до конца лета Антонио поднимет Мигеля на рога своей гордости и уничтожит его. Да, это трагедия, и как в каждой трагедии, финал здесь предрешен.

Барселона, затем Бургос, Мадрид и снова Бургос, а потом Витория — и так все эти дни, с 29 июня по 6 июля. По дороге Эрнест радовался пейзажам, звукам, блюдам и запахам: сочная спаржа в молодом белом вине; напевы Памплоны, заглушающие шум шин; сельский хлеб с хорошим куском сыра «манчего»; добрый глоток росадо из сумки со льдом; аисты на крышах; ястребы, летающие низко над зарослями ежевики в поисках куропаток и зайцев; оливковые деревья, бросающие рваные тени на красную землю; могучие дубы; жара и возбужденная публика в кафе; скачущие через изгородь бандерильеро; бледные, с пересохшими губами матадоры, наблюдающие за Антонио в ожидании своего выхода на арену. И вот, наконец, Памплона, ферия Сан-Фермин, семь суток, слившиеся в нескончаемый 168-часовой день.

Мы прибыли в Памплону за день до начала ферии (Анна Дэвис и Мэри Хемингуэй приехали из Малаги и присоединились к нашей компании), поскольку, как сказал Эрнест, мы должны «собрать свои ряды и все разведать до начала Извержения». Старый друг Эрнеста, Хуанито Кинтана — бывший импресарио памплонской арены, а до Гражданской войны владелец местного отеля, — обычно заказывал ему билеты на корриду. И в этот раз Эрнест попросил его обеспечить нас билетами. Однако, когда мы встретились с Кинтаной в кафе «Чако», он страшно нервничал и пытался что-то объяснить, но факт оставался фактом — вместо номеров в отеле и билетов на корриду он мог предложить нам только обещания. Фериа Сан-Фермин — настоящее столпотворение, сюда съезжается масса народу, а в Памплоне меньше отелей, чем в других городах, где проходят ферии, да и арена здесь меньше, и, соответственно, на ее трибунах меньше мест. Надо отметить, что Эрнест проявил понимание и доброту к своему старому другу. Эрнест отдавал себе отчет, каково положение в Памплоне с билетами и местами в отелях. И он сказал Мэри, что не Кинтана нас подвел, а этот неправильно устроенный мир. Затем Эрнест нанял кого-то для поисков билетов, а сами мы сняли комнаты в частном доме.

— Абсолютно не важно, где жить, — ведь здесь, в Памплоне, во время ферии никто не спит и не переодевается, — убеждал он нас. — Главное — достать билеты на корриду.

На следующий день ровно в полдень в ясное небо взвились две ракеты, и город встал на уши. Это происходит на ваших глазах, но вы все равно ничего не успеваете понять. В считанные секунды пустая площадь заполняется веселой толпой. Звуки барабанов и дудок сотрясают воздух, мужчины и юноши в красном и белом поют и пляшут, приседают и вновь встают, обняв друг друга, подпрыгивают в бешеном ритме. И так — все семь дней и ночей, улицы не пустеют ни на минуту.

Все кафе были переполнены, но в «Чако» для Эрнеста всегда держали столик. В толпе было множество туристов, и по их одежде не составляло труда определить, откуда они приехали. Так мужчины из Наварры носили белые брюки, белые рубашки, красные шарфы и береты. Американские туристы, в основном студенты — а их набралось тысяч двадцать пять, — были одеты в узкие брюки и майки. Почти все они приехали в Памплону, прочитав «И восходит солнце», книгу, которая вышла тридцать лет назад. Узнав, что автор тоже здесь, они начали штурм «Чако», пытаясь заполучить автограф Эрнеста на всем, что только можно, — от книг до маек.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});