Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений - Марк Блиев

Освободительные идеи сильны были в самой Осетии. В отличие от грузинского освободительного движения в Осетии не выдвигался вопрос об отторжении от России. Весь смысл освободительных идей здесь заключался прежде всего в поисках свободы, демократических прав и освобождения Южной Осетии от чужеземной оккупации. В Осетии болезненно относились к господству в югоосетинских обществах грузинских тавадов. Этим объяснялась та особенность, что на начальном этапе освободительного движения осетинская феодальная знать оказалась в оппозиции к российским властям. Осетинская аристократия, видевшая предоставление грузинским тавадам непомерных привилегий, в том числе в Южной Осетии, претендовала на равные социальные преимущества. Она ревниво относилась к различного рода дискриминационным ограничениям, вводившимся для осетинской знати. Наиболее существенным ограничением в феодальных правах осетинская знать считала отказ ей со стороны российских властей в признании и законодательном закреплении за ней феодальной собственности на землю, т. е. в том, что разрешалось грузинским тавадам. Противостояние на этой почве с российскими властями привело к эмиграции значительной части осетинской аристократии. Несомненно, это несколько ослабило движение, связанное с борьбой в Осетии против дискриминационной политики Петербурга на Кавказе. Но в Осетии сильна была тяга к просвещению, в ней в скором времени сформировалась мощная национальная интеллигенция, выросшая на традициях российского освободительного движения. Сама Осетия, в особенности ее южные общества, обладала достаточно сложной и напряженной социальной базой, на которой прогрессивно развивались освободительные идеи. Собственно, на этой базе выросла целая плеяда выдающихся осетинских общественных деятелей, каждый из которых вносил свой вклад в демократическое развитие национально-освободительного движения. Среди них были Идрис Шанаев, Ибрагим Шанаев, Алихан Ардасенов, Гуркок Газданов, Афанасий Гассиев и другие. Но подлинно народным лидером национально-освободительного движения был великий Коста Хетагуров. Его литературное творчество тесно было связано с трагической судьбой осетинского народа. Оно было проникнуто глубоким протестом против социальных сил, превращавших Осетию в полигон наживы, феодального произвола, дискриминации и политики, направленной на разрушение этнической целостности осетинского народа и Осетии как единой страны. Коста Хетагуров, родившийся и молодые годы проведший в Центральной Осетии, ранее административно объединявшейся с Южной Осетией, рано узнал об экспансии грузинских тавадов и разорении югоосетинского общества. Ему был известен не только вклад Хетагуровых в борьбу с притязаниями князей Мачабеловых, но и то тяжелое положение, в котором находилась Южная Осетия. Поэт был недоволен тем, что народ не восстает, чтобы освободить себя от «пришельца»-феодала. Его стихотворение «Тревога» написано как обращение ко всему осетинскому народу. Но особенное место в нем занимает боль, вызванная положением в Южной Осетии. Коста Хетагуров писал:

«Осетия! Можешь ли ты покоритьсяПришельцу-алдару, что мучит народ?Быть может, надеждой на правду влекомый,Доверил ты волю пришельцу тому?..Умри ж от раскаянья, друг незнакомый,Коль ты хоть на миг подчинился ему!»

Самую большую тревогу в Осетии вызывала Южная Осетия. Оккупация, разгул феодального гнета, тяжелое иго, унижавшее национальное достоинство народа – не об этом ли у великого поэта?:

«Цепью железной нам тело сковали,Мертвым покоя в земле не дают.Край наш поруган, и горы отняли.Всех нас позорят и розгами бьют».

Каждая поэтическая строка вождя освободительного движения находилась в тесном контексте той действительности, которая была создана в Осетии второй половины XIX века. Глубоко переживает Коста Хетагуров переселение осетин в Турцию, переселение на Ставрополье и в Грузию, он призывает народ к сохранению единства страны:

«Мы разбрелись, покидая отчизну, –Скот разгоняет так бешеный зверь.Где же ты, вождь наш? Для радостной жизниНас собери своим словом теперь».

Поэт хорошо знал, что каждое его стихотворение, написанное на злобу дня, не только разучивается, но и призывно распевается в осетинском народе, зовет к борьбе за свободу. Для него литературное творчество – жесткое идеологическое средство, с помощью которого он тесно общается с народом, объясняет ему сложную политическую ситуацию и подсказывает, как выйти из нее:

«Враг наш ликующий в бездну нас гонит,Славы желая, бесславно мы мрем.Родина-мать и рыдает и стонет...Вождь наш, спеши к нам – мы к смерти идем».

Обращения Коста Хетагурова к вождю – это, несомненно, обращение к самому себе, превосходно понимавшему, сколь важное значение он занимал в нараставшем освободительном движении; много позже, перед смертью, Коста Хетагуров, сознавая свое место в борьбе за обретение свободы и независимости от опасного врага, в состоянии необычайной тревоги за свою Родину, искренне и с полным основанием спросил у Судьбы – «как же ты, Осетия, будешь без меня?..» Редкая популярность, которую снискал поэт среди народа, свидетельствовала также о проникнутости масс идеологией освобождения от феодального и национального ига. Коста Хетагуров явился для Осетии, в особенности для ее южных районов, подпавших под иго грузинских тавадов, не только идеологом национально-освободительного движения, но и знамением демократической революции в Осетии.

Проба сил

Народное движение за освобождение от грузинских тавадов, мировых посредников и приставов – непосредственных угнетателей осетинского крестьянства началось еще в 1902 году. Это было время освоения идеологических установок Коста Хетагурова, время всеобщего охвата массовым сознанием необходимости ожесточенной борьбы за свободу и независимость, за единство Осетии. Однако понадобилось еще «всероссийское обрушение», ставшее сигналом к выступлению. Как известно, такое «обрушение» произошло 9 января 1905 года в Петербурге. Весть о начавшейся в России революции дошла до Южной Осетии немногим более чем через месяц. Российскую революцию здесь, в Южной Осетии, восприняли сугубо по-крестьянски – поджоги в имениях грузинских князей, звон колоколов, призывавших к массовым выступлениям, прекращение платы феодальных повинностей, «расправа» с портретами Николая II, которому еще недавно писали сотни писем, посылали делегатов с просьбой об освобождении их от грузинского крепостничества, и он, царь, ответил столь жестоко: «всеподданнейшую жалобу на определение 2-го департамента правительствующего Сената, уполномоченных от осетин, жителей ущелий Джавского, Урсджварского, Джомагского, Кемультского, Кошкинского и Рукского и селений Мсхлеби, Гуфта и других, Горийского уезда Тифлисской губернии, Владикавказского округа Терской области осетин Григория Гаглоева и Гавриила Гассиева по делу с князьями Мачабели о лесных материалах и о земельных угодьях, оставить без последствий». О таком решении императора в Южной Осетии знали все. Но главным врагом все же для южных осетин оставались иноземные феодалы. Первыми, на кого обрушился народный гнев, были князья Цициановы. Крестьяне подожгли их контору, сторожевые будки и решили без каких-либо повинностей пользоваться княжескими угодьями. Немного позже прогнали князей Эристави, Палавандовых, бежали князья Павленовы, Татишвили и другие. Боролись не только против феодалов, более тысячи крестьян обрушились на местные и уездные власти, одних грузинских чиновников выгнали, другие просто покинули осетинские общества. Вскоре в разворачивавшейся в Закавказье крестьянской революции Южная Осетия по накалу политических событий заняла одно из центральных мест. В югоосетинские общества наместник Кавказа граф И. И. Воронцов-Дашков направил для подавления освободительного движения осетин генерал-адъютанта, грузинского князя Амилахвари. Можно не сомневаться в том, с какой старательностью грузинский князь, которому были приданы российские войска, расправлялся с участниками массовых политических акций, происходивших в Южной Осетии. Князь Амилахвари опирался не только на регулярные войска, но и мобилизовал грузинские феодально-клерикальные силы, господствовавшие в Южной Осетии. С помощью этих сил в осетинских селах вводился экзекуционный режим. При этом князь Амилахвари ставил вопрос не просто о подавлении массового крестьянского восстания, а о наступательном характере действий войсковых и феодальных сил, который сделал бы возможным возмещение грузинским феодалам нанесенного ущерба и сбор крестьянских повинностей для тавадов. Но генерал плохо ориентировался в природе самих событий, происходивших в Закавказье, и в частности в Южной Осетии. Он объездил все осетинские общества и не без удивления сообщал в Тифлис, что его «надежды не оправдались» – осетинские крестьяне как «нападали» на грузинских помещиков, так и продолжают подвергать их разорению. События в Южной Осетии для российско-грузинских властей в Тифлисе становились центральными. Под их влиянием наместник был вынужден придать Горийскому уезду, куда входила Южная Осетия, новый статус, назначив сюда генерал-губернатора. Эта должность была передана профессиональному военному, полковнику Альфтану. Ему же поручалась расправа с югоосетинским крестьянством, боровшимся за свое освобождение от чужеземного феодального гнета. Новый командующий войсковыми силами в Южной Осетии действовал в тесном контакте с грузинскими феодалами. Под их непосредственным влиянием генерал-губернатор Альфтан ставил перед Тифлисом вопрос о депортации отдельных осетинских сел. В связи с этим нельзя не заметить, что способ решения политических вопросов на Кавказе, введенный еще в 1857 году, был фактически отменен после 1867 года, после завершения крестьянской реформы на Северном Кавказе. Трудно, однако, объяснить, что каждый раз, когда в Осетии возникала политическая нестабильность, почему-то российские генералы вспоминали Барятинского с его теорией о демографических средствах разрешения сложных проблем. Идея полковника Альфтана о депортации осетин из Южной Осетии была, очевидно, связана также с фактическим отстранением в Горийском округе гражданских властей и заменой их военными. Так, генерал-губернатор Альфтан, стоявший во главе Горийского уезда, передал полицейскую власть в Южной Осетии подполковнику Нацвалову, возведя последнего до положения уездного начальника. Важно, что кардинальная перегруппировка административной власти, передача ее от грузинских князей к российским профессиональным военным учитывала не только югоосетинскую специфику, но и особую остроту и значение происходивших здесь событий. Летом 1905 года Южная Осетия административно и политически была приготовлена к введению в ней военного положения. Несмотря на это, а также на различные меры подавления восстания крестьян, новые власти, как и прежние, явно не справлялись со своими задачами. Осетинские общества настолько были втянуты в освободительное движение, что летом и осенью крестьяне были свободны от уборки урожая, поскольку на весну 1905 года пришлась первая и весьма активная фаза крестьянского движения против грузинских феодалов. Осенью этого года, когда начался новый этап активности восстания, полковник Альфтан приступил к проведению в Южной Осетии карательных экспедиций. В ответ на это югоосетинские общества также сформировали «красную сотню» во главе с Антоном Дриаевым, которому его бойцы дали имя «Наполеон». Полковник Альфтан получил дополнительное подкрепление, прибегал к жестоким мерам, но не имел успеха; известно, что южные осетины исторически отличались воинственностью, и было очевидно, что восставший народ, долго терпевший грузинский гнет, успокоить военными средствами будет непросто. Наместник Воронцов-Дашков заменил полковника Альфтана, пытавшегося подавить крестьянское движение, и вместо него начальником Горийского и Душетского уездов назначил генерала Бауэра. Последний решил превзойти по жестокости своих предшественников и тем самым спровоцировал массовые митинги и демонстрации. Соответственно возросла степень паралича власти, и – как оценивало обстановку командование – в Южной Осетии наступило время «беззакония и бесправия». Но именно в этот период для югоосетинских обществ главным лозунгом дня стал призыв к «Свободе». Чтобы расколоть единство югоосетинских обществ, наместник прибег к новому административному преобразованию Южной Осетии; последняя еще накануне получила название «Цхинвальский участок» – тем самым административно и политически подчеркивалась, с одной стороны, локальность происходивших в Южной Осетии событий, с другой – вводился формальный разрыв югоосетинских событий с политической жизнью Северной Осетии. Таким образом, впервые Южной Осетии в сугубо политических целях было отказано в этнической и территориальной принадлежности к Осетии как к ее метрополии. Воронцов-Дашков, больше всего опасавшийся консолидации политических сил Осетии, пошел в своих административных «изобретениях» еще дальше – он расчленил Цхинвальский участок на два политических участка: собственно Цхинвальский и новый Горно-Осетинский. Административная децентрализация Южной Осетии, однако, сработала больше в интересах восставшего крестьянства, которому легче стало овладеть двумя ослабленными властными учреждениями. По мере того как Закавказье вовлекалось в революционное движение и тем самым воинские силы отвлекались от Южной Осетии, разрастались и события в двух административных осетинских участках. В декабре 1905 года, в разгар первой русской революции, в Цхинвальском участке, куда съехались с мест, в том числе из горных районов, и где только теперь начались основные события, была свергнута официальная власть, которая олицетворяла в Южной Осетии грузино-тавадское господство. Именно в этот момент, когда наступило время демократической народной власти, у восставших наконец появилась возможность выразить свое глубокое неприятие «тифлисского режима», от которого слишком отдавало деспотизмом Ага-Мухаммед-хан Каджарского. Чтобы раз и навсегда покончить с тифлисским мракобесием и его мизантропическим отрядом грузинских тавадов, превративших Южную Осетию в сущий ад, восставшие крестьяне, оказавшись у власти, «срезали телеграфные столбы и порвали провода». Так по-крестьянски был решен важнейший политический вопрос – право Южной Осетии быть в единстве с остальной частью Осетии. Крестьянская революционная «наивность», однако, этим не ограничивалась. Она вела восставших на помощь другим районам Горийского и Душетского уездов, распыляя тем самым революционные силы. Видя, как Южная Осетия, долгое время находившаяся под прессом грузинского ига, распрямилась, словно стальная пружина, тифлисские власти объявили ее на военном положении. Сюда были стянуты новые воинские подразделения, сформированы карательные отряды, обрушившиеся на восставших крестьян. Крестьянское восстание отступило. В начале 1906 года дело здесь, в Южной Осетии, дошло до новых приказов, поступавших из Тифлиса, о сборе у осетинских крестьян повинностей для грузинских помещиков. Но крестьяне, находившиеся все еще под впечатлением от недавних успехов, не думали подчиняться приказам официальных властей. Особенность ситуации, сложившейся к началу 1906 года в Южной Осетии, заключалась в том, что из-за фактически сорванных сельскохозяйственных работ предыдущего года крестьяне, и без того разоренные, и помещики, имения которых также остались невозделанными, стали испытывать серьезные экономические трудности. Грузинские феодалы, оживившиеся после подавления восстания, наседали на власти, требуя от них применения к крестьянам силы для сбора повинностей. Однако власти, в частности генерал-губернатор Бауэр, хорошо понимали, что крестьянское затишье носит временный характер. Отметим: Бауэр не стеснялся перед Тифлисом – события в Южной Осетии он квалифицировал как «революционно-аграрные». Генерал также видел, что требование помещиков о выплате им повинностей невыполнимо, поскольку он, объехав всю Южную Осетию, знал, в какой степени были разорены крестьяне. К весне 1906 года грузинские феодалы, заметив, что крестьяне не платят повинностей, но еще и не собираются работать в их имениях, стали брать инициативу в свои руки. Это послужило поводом для новых крестьянских волнений и физической расправы над представителями грузинских властей и феодалов. Крестьяне подвергли имение И. Мачабели разорению, другого князя Мачабели, отличавшегося особой жестокостью, убили, сожгли дом князя З. Палавандова, огню предали дом грузинского помещика Калатозова, были убиты также лица, тесно сотрудничавшие с феодалами. Крестьяне вновь добились разрыва телеграфно-почтовой связи Цхинвальского участка с тифлисскими властями; с этой целью они на этот раз расправились с начальником местной почтовой связи. Волна крестьянских волнений, их активность в разрушении ненавистного им режима достигла в Южной Осетии такой остроты, что тифлисский губернатор в 1906 году вынужден был признать: «...в этом отношении уезд не только не имеет себе равного на Кавказе, но почти в целой России». В связи с этим стоит сказать, что в Российской империи не было другого такого уголка, где бы в начале XX века пышным цветом продолжал еще процветать варварский феодализм, как это было в Южной Осетии. Именно этим главным фактом объяснялась острота крестьянских волнений, приводивших к человеческим жертвам. Необходимо учесть и другое – осетинское крестьянство Южной Осетии вело необычную антифеодальную борьбу. Оно одновременно перед собой ставило задачу свержения ненавистного грузинского ига, установившегося в Южной Осетии в XIX веке. Важнейшей стороной политических событий, происходивших в 1905–1907 годах в Южной Осетии, является их высокая степень привязки к местным условиям социальной обстановки и сравнительно малая адекватность этих событий общероссийским, которые принято рассматривать как буржуазно-демократическую революцию.