Рыцарь бедный - Василий Панов

Рубинштейн, блестящий знаток дебютной теории, так формулировал значение Чигорина только в одной этой области: «Разрушая нездоровое, он в то же время внес в теорию дебютов так много нового, как никто другой».

В Лодзинском матче-турнире Рубинштейн набрал 6½ очков. На очко от победителя отстал Чигорин, третьим был Флямберг, четвертым – Сальве.

В июне 1906 года Михаил Иванович принял участие во втором международном турнире в Остенде, который был проведен по нелепой многоступенчатой системе, и не вышел даже в четвертьфинал.

Последний успех

Тотчас по окончании этого неудачного во всех отношениях соревнования Чигорин добился успеха на международном турнире в Нюрнберге, проходившем в июле 1906 года. Пятидесятишестилетний русский чемпион получил пятый приз.

Это был последний взлет Чигорина, показывающий, с каким упорством он боролся против своих прогрессирующих болезней. Это была подлинная борьба между немощным телом и непреклонным, ищущим, рвущимся ввысь, не сдающимся духом.

Состав турнира был силен. В числе семнадцати участников были такие тогдашние шахматные киты, как Тарраш, поделивший девятое – одиннадцатое места с 7½ очками, и Яновский, очутившийся неожиданно на последнем месте с 4 очками!

Первый приз завоевал Маршалл – 12½ очков, второй – Дурас – 11 очков, третий и четвертый призы поделили Форгач и Шлехтер, набравшие по 10½ очков.

У Чигорина было 10 очков: восемь побед, четыре ничьи, четыре поражения. Интересно, что соревнование он начал неудачно, набрав в первых десяти турах 4 очка, но на финише выиграл все шесть партий. Особенно тонко и энергично Михаил Иванович провел черными позиционную атаку против Дураса в разработанной им системе защиты в испанской партии, которая сейчас считается лучшей и носит имя Чигорина.

Несколько десятилетий спустя Ольджих Дурас, уже знаменитый международный гроссмейстер и замечательный этюдист, так вспоминал эту волнующую партию: «Именно в этом году на мою долю выпала честь встретиться с одним из величайших мастеров, каких только знает история шахматного искусства, – короче говоря, я играл с Чигориным.

Мне трудно объяснить широкой аудитории шахматистов нынешнего поколения, что значило и до сих пор значит имя Чигорина для чехословацких шахматистов. У нас – в Чехии и Моравии – его славные битвы со Стейницем и блестящие победы на турнирах девяностых годов вызывали едва ли меньший энтузиазм, чем в России. До сих пор в Праге есть шахматисты, которые с восторгом вспоминают гастроли великого маэстро в Праге, куда он приезжал с Шифферсом в 1896 году после международного турнира в Нюрнберге по приглашению Чешского шахматного союза.

На чигоринских традициях, господствовавших в чешском шахматном искусстве, вырос и я, – и легко себе представить, с каким волнением садился я за свою партию шестого тура международного турнира в Нюрнберге 1906 г., в которой моим противником был великий Чигорин.

Знаменитый русский маэстро – в то время элегантный пожилой человек в своем всегдашнем черном сюртуке – произвел на меня, тогда двадцатичетырехлетнего юношу, чарующее впечатление.

У меня были белые, и я начал испанскую – единственный дебют, который я в известной мере знал. Мой великий противник играл всю эту партию превосходно, создал сильную контратаку и так меня разгромил, что в конце концов я остался с четырьмя лишними пешками. Без горечи я перенес поражение, которое нанес мне великий маэстро, как без всякой радости реваншировался год спустя на международном турнире в Карлсбаде, где мне удалось выиграть у него, в то время уже смертельно больного.

Память о великом Чигорине жива в моих воспоминаниях и теперь, как живет и будет жить его слава в истории шахматного искусства до тех пор, пока люди будут играть в шахматы».

Характерное высказывание, показывающее, какой любовью и авторитетом пользовался Чигорин в братских славянских странах!

Вернувшись в Россию, больной Михаил Иванович по-прежнему продолжал напряженную литературную работу в шахматных отделах «Нового времени» и «Литературных приложений» к журналу «Нива», причем особенное внимание обращал на переписку с читателями.

Вот характерный пример. Получив однажды дебютное исследование от одного провинциального любителя, Чигорин вернул его через месяц молодому автору с подробными замечаниями и разбором возможных вариантов. «Почему вы потратили столько труда на рассмотрение моего явно слабого анализа?» – спросил его позже автор, оказавшись в Петербурге. «Видите ли, – ответил Чигорин, – я заметил, что письмо пришло из Поневежа. Я никогда не слыхал о таком городе и даже не смогу найти его на карте. И я искренне порадовался: даже в таких медвежьих углах находятся шахматисты, интересующиеся теорией и самостоятельно работающие над ней. Мой долг всячески помогать им».

Это говорил смертельно больной, переутомленный человек.

В октябре – ноябре 1906 года в Петербурге был организован «по случаю возвращения Алапина на родину», и, очевидно, на его деньги, матч-турнир четырех ведущих петербургских шахматистов. Играли в четыре круга.

Первый приз (наконец-то!) взял сам «виновник торжества». Впервые за тридцать лет Алапин опередил Чигорина, хотя по существу это была «консультационная партия», в которой против четырехкратного чемпиона России играли «союзники»: Алапин и тяжелые болезни Михаила Ивановича.

Чигорин занял второе место. На третьем и четвертом были два талантливых молодых шахматиста: Евтифеев и Зноско-Боровский. По словам очевидца, Михаил Иванович весь турнир «очень нервничал, что было особенно заметно при анализе оконченных партий». Еще бы! Ведь именно при таких совместных анализах Алапин изощрялся в остроумии по адресу противника.

Чигорин передает эстафету

Весной 1907 года Михаил Иванович нанес прощальный визит Москве, которая всегда принимала его с должным почтением и радушием. Там был организован матч-турнир, в котором Чигорин и четверо сильнейших шахматистов Москвы играли в два круга.

Турнир прошел в ожесточенной борьбе, но все же маститый маэстро вышел на первое место, набрав 6 очков (из 8). Далее следовали: Гончаров – 5½ очков, Дуз-Хотимирский – 4½, Ненароков – 3½, Острогский – ½ очка.

Выступления и беседы Чигорина с молодыми шахматистами происходили в Московском обществе любителей шахматной игры, в самом центре Москвы. Помещение было роскошное, но по существу в нем обосновался и процветал незаконный игорный клуб, замаскированный шахматной вывеской!

В один из свободных от игры дней Чигорин и Дуз-Хотимирский разговорились о том, кого можно считать «сменой» чемпиону мира Ласкеру.

– Не знаю, – задумчиво сказал Михаил Иванович, – из нынешних маэстро не вижу никого. Вот Маршалл, сильный игрок, чемпион Америки, сунулся играть матч на мировое первенство и проиграл Ласкеру «всухую»: восемь поражений, семь ничьих и ни единой победы. Прямо стыд! Ну, да Маршалл – не матчевый игрок, он и Таррашу в прошлом году проиграл с треском. Теперь сам Тарраш собирается вызвать Ласкера на матч, а когда-то гнушался с ним играть. Не думаю, что у почтенного доктора шахматных наук есть какие-то шансы. Слишком самоуверен и далеко уступает чемпиону мира и в технике эндшпиля и в оригинальности замыслов. Дебюты, правда, изучил до косточки, но Ласкер не боится попасть впросак. Даже сам охотно пойдет на худшее положение, лишь бы не играть по заученным образцам… А из молодежи… может быть, наш Рубинштейн. Талантлив, даже очень, но односторонен: его стихия – позиционное маневрирование, комбинационной борьбы не любит, ну, а Ласкера голыми руками не возьмешь! И у Рубинштейна есть психологическая слабость: как проигрывает партию, становится совсем не в себе и следующую играет из рук вон плохо. Врачи называют это шоком, ну, а Ласкер любит шокировать, – и Михаил Иванович засмеялся своему незамысловатому каламбуру.

– Согласен с вами, Михаил Иванович, – ответил Дуз, – но вы говорили лишь об известных маэстро. А если поискать среди начинающих?

Чигорин покачал головой.

– Таких тоже не знаю. Впрочем, – оживился он, – на днях я получил письмо из Нью-Йорка от тамошнего знакомого. Он пишет, что в Манхэттенском клубе появился какой-то молодой кубинец. Молниеносно в блицпартиях обыгрывает самых сильных тамошних маэстро, да и в турнирах им пощады не дает. Фамилия – Капабланка. И представьте себе, мне сразу вспомнилось что-то знакомое. Думал-думал и вспомнил: Куба, матч со Стейницем, брожу по набережной, встречаю мальчика лет четырех с необыкновенными способностями к шахматам. Зовут Капабланка и еще целая гроздь имен. Я, в шутку, предсказал отцу, что малыш станет чемпионом мира. И вот выплыл! Ему теперь лет восемнадцать. Может, и впрямь сшибет Ласкера с трона.

– И у нас могут вырасти, – возразил Дуз-Хотимирский. – Вы знаете, Михаил Иванович, как я вас чту и уважаю. Вы – мой образец, мой учитель. Многому научился от вас. А на днях мне самому предложили давать уроки шахматной теории. Мальчишке лет четырнадцати из богатой семьи. Отец – помещик, аристократ, предводитель дворянства, мать из московского купеческого рода Прохоровых. Это им принадлежит известная Трехгорная мануфактура.